Страница 90 из 154
Христе, Свете высочайшей истины, утверди сердце мое навеки в необъятности Твоей святой истины, в которой просвещение его и жизнь вечная, которая есть Божественная любовь.
АФОНСКИЕ БРАНИ
Что есть познание истины Твоей, Боже? Возвышение духа человеческого до познания Бога, в Троице Единого; соединение сердца человеческого с благостью Сына Божия, Единородного, Иже от Отца рожденного, вплоть до всецелого уподобления Ему в любви, мудрости и блаженстве; совершенное вселение души в Царство света, иже от Отца исходящего, в Царство бесконечной жизни, через священное безмолвие и созерцание. Познав истину Твою, Господи Иисусе, дай нам и жить ею, являя ее богоугодными молитвами, чувствованиями и делами. Что же есть тогда отсутствие познания Бога? Смерть вечная духа человеческого. Что же представляет собой отвержение Христа? Смерть душевная в ненависти, в невежестве и отчаянии. Что же есть восстание на Духа Святого? Истязание сердца адскими помышлениями и терзаниями. Поистине, познание истины есть рождение духа в жизни нескончаемой, исполненной Христова благоухания, а отказ от истины — тлетворный и убийственный запах окончательного нетления неродившегося духа человеческого. Дай же нам всем, Христе, войти в познание истины Твоей, чтобы безвременно царствовать с Тобою.
Мы летели к келье словно на крыльях, полные радостных надежд, но увиденное привело нас в уныние: большое запущенное строение, где прежде жили два старичка-монаха, скорее походило на столярную мастерскую, чем на келью. Обилие столярных станков с кожаными приводными ремнями, и верстаков, с древними изношенными инструментами, говорило о том, что эти простые и непритязательные монахи почти все время проводили в мастерской, а их крохотные кельи, подобные узким гробам, ибо в них не было даже окон, предназначались лишь для кратковременного забытья от трудов дневных, поскольку в таких помещениях невозможно было сделать даже поклон.
— Аскеты! — уважительно отозвался отец Агафодор за моей спиной, когда я осматривал кельи одну за другой.
Но не эта разруха побудила нас отказаться от кельи: полное отсутствие воды, для которой предстояло протянуть не меньше километра шланга, а о том, чтобы завезти на мулах на эту высоту рулоны шлангов и строительные материалы, нельзя было и мечтать — у нас не было таких денег.
Хотя расположение оказалось замечательным: впереди синело море, без конца и края, справа над лесным массивом возвышалась гора пророка Илии с церковью наверху, позади вздымалась вершина Афона, рощица верб окружала церковь и здание кельи, храм преподобного Афанасия сиял старинной позолотой древних икон и выглядел благолепно, но уныние овладело нашими сердцами. Помолясь с умилением в церкви, с глубокими вздохами мы покинули это место. Спустя некоторое время новый владелец кельи, предприимчивый архимандрит с братством (откуда-то с материка), оказался счастливее нас — за полгода он отремонтировал келью и подвел воду.
С печалью мы поведали отцу Филиппу о своем положении.
— Понятно, понятно, патерас. Что же, есть еще в лесу уединенная келья преподобного Антония Великого. Вот она, кстати, не нуждается в ремонте. Жизнь там суровая, но зато вода есть. Нужно, правда, с ее хозяином переговорить, он спустился пониже и теперь живет в Кавсокаливии. Пишите прошение на Духовный Собор.
Такое отношение игумена к нашей жизни трогало до слез…
Здоровье мое тем временем продолжало все больше ухудшаться. Я попросил своего верного друга помочь мне подняться с продуктами и водой в свою пещерку под большим камнем. Но, оставшись в ней один, вспомнил о крысах, которые, как я заметил, все-таки проложили новые ходы наверх, и в несколько переходов перетащил свой скарб подальше, на небольшую зеленую полянку среди сосен, окруженных громадными каменными глыбами. Посреди поляны непонятно как росло большое ореховое дерево.
Ночь прошла спокойно, но когда я вышел с четками погреться на утреннем солнышке, передо мною внезапно возникла монашеская фигура, недоуменно взирающая на меня. Старик-монах, по виду — грек, пришел собирать грецкие орехи и наткнулся на меня. Мы поприветствовали друг друга. Затем я повернулся и ушел в палатку, а старик, все время оглядываясь, скрылся в кустах. Не мешкая я перенес свое укрытие и вещи повыше, под большую сосну, ветви которой опускались до земли, образуя густой зеленый шатер. Через полчаса из кустов вынырнул знакомый старик-монах и двое послушников. Вначале они не могли понять, куда я делся, а потом принялись громко кричать во все стороны:
— Патер! Патер! — но я не откликался, укрытый густой хвоей.
Поорав до хрипоты, они собрали упавшие орехи в мешок и ушли. Наконец-то я смог выбраться из палатки и посидеть на теплом камне с четками в руках. В сумерках в кустах вновь послышался треск. Бежать уже было поздно и я, предполагая, что вновь вернулись монахи, остался на камне, перебирая четки. Но вместо монахов на поляну выскочил взрослый кабан-секач и принялся рыть ее, работая, словно бульдозер. Поскольку я сидел немного повыше и не шевелился, он не замечал меня, находясь совсем рядом. Но когда ветер подул в сторону зверя, он, понюхав воздух, сердито фыркнул и уставился на меня, шевеля пятачком. Потом, словно осознав что-то, с треском вломился в заросли и ушел вниз по склону. Вслед за ним загромыхали камни, потревоженные его движением.
Стояла прекрасная теплая осень, серебряной паутиной опутывая леса, хотя ночи уже были холодные. В утренние часы, желая согреться на поднимающемся из-за моря пока еще горячем солнце, я взбирался с четками в руках на высокий камень, стоящий среди колючих кустов каменного дуба. Стоя на краю внушительной глыбы, я молился на восток, в направлении кельи преподобного Петра Афонского. Внизу громоздились такие же острые глыбы и каменные обломки. Внезапно тело мое ощутило легкий толчок в плечо. Взмахнув руками, мне удалось кое-как выпрямиться, но последовал еще один толчок, затем другой. Тело не смогло удержаться и полетело с высоты прямо на острия камней. Падая вниз, так ничего и не поняв, я успел в последнем усилии оттолкнуться от гранитной глыбы и с размаху обрушился в колючки, порвав подрясник. Но ни ран, ни порезов, ни ушибов на теле не оказалось, совершенно ничего, хотя смерть пронеслась совсем рядом! Тогда мне стало понятно, как люди разбиваются в горах, когда самонадеянно лезут в глухие места. Бог показал мне на этом примере, каким образом это происходит и как мог погибнуть и я от злобы духов, если бы ни милость Божия.
Наступившие сумерки ужаснули меня. Стоя на коврике у входа в палатку, я решил, что грежу: все обозримое пространство вокруг палатки шевелилось. Огромные полчища крыс собрались на камнях, траве и на кустах молодого дубняка. Серая шевелящаяся масса постепенно сжималась вокруг меня. Я быстро нырнул внутрь палатки, закрыл ее и, перекрестясь, приготовился к решительной обороне.
Атака крыс не замедлила: вначале они пытались прогрызть углы палатки, но ударами ног изнутри я отбрасывал их в стороны. Тогда крысы, словно посовещавшись, пошли на яростный штурм. Они начали прыгать на палатку, но, не удерживаясь на ней, с шуршанием съезжали по скользкой ткани. К тому же я «помогал» им изнутри кулаками. Не знаю, сколько это длилось, но устал я страшно, ни на мгновение не имея отдыха. В какой-то час, перед рассветом, как если бы прокричал петух, нападения прекратились и все стихло. Лишь тогда я перевел дух.
К вечеру следующего дня до моего слуха донесся негромкий человеческий голос. Я прислушался: как будто кто-то быстро молился вслух или читал Псалтирь. Кто мог это делать в лесных дебрях на такой высоте и в стороне от всяких троп? Я перекрестил все стороны света, но монотонное усыпляющее чтение продолжалось. Ни одного слова я не мог разобрать и решил, что это очередное наваждение. Так и шла наша молитва: я тянул четки, а в темном лесу кто-то читал и читал — то ли молитвы, то ли заклинания на непонятном языке.