Страница 65 из 154
Старец удивленно поднял седые взлохмаченные брови:
— Кто заботится больше всего о своем теле? Животные, а также те миряне, которые не имеют духовной цели спасения… «Ум, отступивший от Бога, становится или скотоподобным, или демоноподобным», по словам святителя Григория Паламы. Следи умом за сердцем, чтобы в нем не прерывалась молитва ни днем, ни ночью. Если для тебя это трудно, разбей сутки на часы молитвенной практики, соблюдай монашеский распорядок, как мы здесь говорим, программу. Если нет места для духовной жизни, живи умом во Христе. Если нет места для уединения, уединяйся в своем сердце. Кто соединяет в себе все это, тот и есть отшельник. Но сколько бы мы ни говорили, действительная жизнь духа невыразима словом. Истина всегда познается только духом благодати…
— Почему так происходит, отче, что даже среди монахов трудно спасаться? Столько скорбей в монастыре, еще больше, чем в миру! — Отец Агафодор, похоже, многое хотел выяснить, долго копя эти вопросы в себе.
— Так, так… Так и есть… — кивал головой игумен. — Некоторые люди, услышав о Христе, стоят перед Ним, отталкивая ближних локтями, не желая, чтобы другие пришли к спасению, — все это семена ада! — веско сказал старец. — Обучившись в монастыре послушанию, аще желаешь совершенства, подвизайся в уединении по совету с духовным отцом. Тогда Христос начинает сиять в душе, ум изменяется и просветляется благодатью. Такой человек полностью живет духом в ином мире — духоносном и блаженном мире Царства Божия…
— Отче святый, то, о чем Вы нам говорили, трудно понять умом, а тем более сделать! Что мне практически посоветуете? — спросил мой друг.
— Ты молитву Иисусову читаешь? — в упор задал вопрос отец Харалампий.
— Читаю по четкам.
— Тогда удерживай ум в словах молитвы, этого достаточно.
— А можно переменять слова Иисусовой молитвы? — Иеродиакон высказал свои наболевшие вопросы, спеша не утрудить старца затянувшейся беседой.
— Молитву не изменяй, а влагай в нее требуемый смысл в зависимости от обстоятельств: или покаянный, или благодарственный. И никогда не будь пленником своей головы! Понятно?
— Понятно, Геронда. Благословите! — Отец Агафодор благоговейно поцеловал руку старца. Я также с уважением приложился к натруженной руке старого монаха, и мы тихонько вышли из его кельи, неся в душах свет духовного рассуждения этого святого простеца и выдающегося подвижника.
Сыны человеческие, как нам очнуться от сна неведения? Как нам пробудиться от греховного усыпления? Нам должно взлететь на Небо духовного созерцания, где ожидает нас Человеколюбец Господь, а мы зарываемся на два метра в землю, словно это все, что нам уготовано. Еще глубже зарываемся мы в безжалостную, изматывающую души суету сует, строя царство «добра» на земле. Но не добро выходит из наших рук, а одно лишь зло. И деды наши, и прадеды, и отцы сложили головы свои, возводя царство земное, пуще зеницы ока они берегли его, и вот — не смогли уберечь даже себя от нагрянувшей на них смерти. Неправы, очень неправы оказались те, кто увидел в слепоте своей в суетных делах правду. Ныне же пора найти нам, сыны человеческие, истинную правоту — правоту стяжания небесной благодати, неоскудевающей, негибнущей, неумирающией. Ее покров — блаженная истина, ее одежды — Божественная мудрость, а сущность ее — священное пламя Богосозерцания, которым она земных рабов делает сынами Божиими, как было и как будет всегда.
СТАРЕЦ ЕФРЕМ
Господи Иисусе, я — самолюбив, а Ты — совершенная бескорыстная любовь, я — самодоволен, а Ты — всецелое безраздельное блаженство, я — полон сомнений, а ты — сверхнеобъятная святая истина. Если изберу из этого противоречия вновь то, что я представляю собой, — это наиглупейшая глупость, а когда на опыте постигаю Тебя в священном созерцании как Ты есть — это высочайшее Боговедение, которое есть сила ведения и знания вкупе, сила смирения и кротости в нераздельности, сила мудрости и любви в совершенном единении. Твой неусыпающий Ангел стоит у входа в сердце человеческое с пламенеющим мечом, ибо там врата рая, и поражает всякого желающего по дерзкому эгоистическому любопытству проникнуть во Святая святых Твоего бытия. Но этим же мечом — огнем отречения и бесстрастия Ангел Твой освобождает дух всякого человека, избравшего следование святой воле Твоей, от всевозможных злоухищрений духов злобы, прикинувшихся друзьями души и стремящихся удержать ее в суете земных дней. Дух мой сотворен Тобою созерцать Тебя, Боже, и, когда Ты очищаешь его благодатью любви Твоей, он уже не вопрошает: «Где Ты Господи? Где искать Тебя?», ибо зрит славу Твою лицом к лицу, Боже, — Преблагую, Пресветлую, Пресвятую Троицу, вступая с трепетом и благоговением в тихость милости Твоего Боговидения.
С широкого двора иконописец указал на крохотную келью далеко в верховьях ущелья.
— Видите домик с красной крышей? Там живет ученик старца, затворник отец Феоклит, настоящий афонский отшельник. Его никто не видит, кроме тех дней, когда он приходит к Геронде на исповедь. Вам повезло, что вы его сегодня встретили.
Полюбовавшись еще раз уединенной кельей отшельника, мы устремились по скалистой тропе к Новому Скиту. В обитель святого Павла, красиво расположенную у подножия Афона, мы заходить не стали, потому что путь предстоял неблизкий. Перейдя широкое каменистое устье долины, мы начали подниматься по пыльной тропе, круто забирающей вверх. Влево уходили узкие ущелья. На скальных уступах виднелись маленькие кельи, но людей не было заметно.
— В этих местах живет множество отшельников. — Мой проводник описал рукой широкий полукруг. — Их никто никогда не видит, только на Панигирах они все собираются. Зрелище тогда очень впечатляющее… Особенно на Панигире в Агиа Анне!
Мы долго спускались с крутизны в Новый Скит. Среди лабиринта каменных стен больших и маленьких келий тропа привела нас в чей-то дворик. Внутри в усыпальнице находилась мраморная плита с крестом и надписью по-гречески: монах Иосиф Спилиотис, и даты его жизни: 1898–1959. Мы приложлись к каменному кресту и с молитвой по четкам постояли у могилы великого старца, продолжателя исихазма на Святой Горе.
— О нем в России еще никто не знает, — рассказывал мне отец Агафодор. — Пока никто не перевел с греческого о нем книг. А греки его очень почитают. Хотя в Агиа Анне Иосифа Исихаста одно время даже считали прельщенным, так сильно он подвизался, что всех удивлял. Наложили на него как-то епитимью — покрасить стены соборного храма. Он смиренно покрасил храм и снова уединился. А теперь все признали в нем великого святого. Нелегкая жизнь у него была…
Мы уселись на скамью во дворе под густым кустом цветущего олеандра и выпили воды из своих бутылочек. Мой спутник продолжал:
— Кроме старца Харалампия, у Иосифа Исихаста и другие отцы стали известными подвижниками: Ефрем Катунакский, сейчас парализованный, очень больной, старец Иосиф Ватопедский, Ефрем Филофеевский, самый молодой из них. А брат Иосифа Исихаста — старец Арсений уже умер. Я с монахами из кельи отца Ефрема на Катунаках хорошо знаком, надо будет навестить старца… — Мой проводник осмотрелся. — А сейчас нужно где-то здесь заночевать. Попробуем у брата монаха Христодула с Карули попроситься на ночлег…
Нас устроили на ночь старички-монахи. На веранду выкатили в кресле Геронду — старого и белого как лунь монаха с парализованными ногами. Молодой иеромонах заботливо утер ему лицо и слезящиеся глаза полотенцем, аккуратно причесал старцу волосы и бережно подкатил к перилам, откуда с моря тек свежий вечерний воздух. Старый монах добродушно улыбался, принимая заботу и уход от своих чад. Меня поразила такая заботливость греческих монахов к своим старичкам — никакой брезгливости или отвращения. Наоборот, в глаза бросились непритворное участие и братская любовь к престарелым монахам. Я сидел на стуле рядом с молчащим старцем. Ветерок ласково перебирал его седые волосы. Яркая полоса моря волновалась вечерним бризом в лучах заходящего солнца, которое медленно опускалось за синий силуэт Олимпа на горизонте. Афон готовился к ночной молитве…