Страница 57 из 154
Все молча разошлись по своим кельям. Через час инок угрюмо навьючил лошадь, взял конверт с деньгами, который я вручил ему во дворе, и, не прощаясь, ушел на Псху, ведя за собой тяжело груженного Афона. Мы остались вдвоем с иеромонахом. Вечером мы молча сидели у жаркой печи при тусклом огне керосиновой лампы, бросающей желтые блики на наши печальные лица. Что-то утратилось в тот вечер, словно хрустнуло и сломалось, как лед под ногою, нечто, объединявшее нас и вдруг заменившееся мелочными стычками и претензиями.
Время от времени к нам доходили слухи о диверсиях сванов, которые заблокировались в Кодорском ущелье. Их небольшие отряды пробирались в Абхазию, взрывали мосты и дороги. Некоторые из таких озлобленных групп находили живших по Кодору пустынников, грабили и избивали их. Многие из монахов и монахинь, устав прятаться по лесам от бандитов, уехали из Абхазии.
На Псху последовали события, которые посыпались одно за другим, словно комья снега, вызвавшие целую лавину. Инок Евстафий крупно поссорился с председателем сельсовета, который, разгневавшись, приказал ему убираться из села. Раздосадованный капитан, забрав коня, перешел границу и устроился в Красной Поляне. Не найдя себе покоя и там, он бросил все и уехал в Москву.
Слыша все эти новости, следующие одна за другой, мне было больно за этого человека, ставшего частью моей жизни. Помоги ему, Господи, в его скитаниях по этой неприютной для него земле. Несмирение, с одной стороны, и непреклонность, с другой, двух, в общем-то, неплохих людей дали мне грустную возможность поразмышлять о том, насколько опасны эгоизм и самолюбие и какую они приносят порчу в наши души.
Око за око — и все слепые. Зуб за зуб — и все беззубые. Таков закон. А благодать отдаст даже тело свое ради ближнего, ибо такова любовь. Но закон царствует только на земле, а благодать, когда воцаряется на земле, то возносит на Небеса. Закон — для плотских, а благодать — для рожденных в Духе. Поэтому приверженцы плоти одержимы завистью и местью, а благодатные души исполнены сострадания и любви. Не ошибись в выборе, душа моя, ибо в этом мире выбор происходит каждое мгновение и склонение души даже на мельчайший волосок учитывает Господь. О мире всего мира жаждет молиться душа моя, а дух мой выходит из времени и живет всесильным словом Твоим, Христе (Мф. 24:35): Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут. И каждый малый человек — велик, ибо носит в себе Самого Тебя, Владыка, Подателя вечной жизни. И как только он осознает это глубоко, всем духом своим, то весь исполняется благодати и еще на земле живет как на Небе, «смертию смерть поправ», входя под покров светозарного бытия Твоего.
ОЧАРОВАННАЯ ДУША
По рукам и ногам вяжет меня дружба земная и не дает оторваться от земли. Благословенны все «враги» мои, ибо не давали мне забыть о Небе, не попуская покоя ногам моим и веждам моим дремания. И дабы не считал я себя мудрым, называли писания мои бредом и чушью. Чтобы не надевал я личину старца, высмеивали меня, как расчетливого спекулянта псевдодуховных изречений. Поистине благодаря «врагам» моим, вернее, благодетелям, разрушилась ложная опора души моей, опора на людское мнение, а Святое Евангелие Твое, Христе, стало жизнью ее. Потому не «враги» мне зложелатели, ибо сам я себе — наибольший враг и наизлейший зложелатель, лишающий сам себя спасения гадкой гордыней и тщеславием сердца моего. Господи, Спаситель мой, беспристрастной любовью научи меня любить ближних моих и благодарной любовью исполни сердце мое ко всем ненавидящим меня, даруй им мир Свой непреходящий, ибо они так возлюбили меня, что привели в мир неизреченного святого Царства Твоего, Христе, в ненасытный покой священного безмолвия.
Убедившись, что иеромонах Филадельф прочно обосновался на Решевей и с увлечением занялся пчелами, я отправился навестить отца. Он жил счастливо, совершенно удовлетворенный своей жизнью, радуясь уютной квартире и теплому климату. Послушницы иногда гостили у него, стирали ему одежду, убирали в комнате и помогали покупать продукты. Послушник Александр и Илья обустраивались в Ермоловском скиту вместе с приехавшими из северной обители монахами. Иеродиакон Савва уехал в монастырь к отцу Пимену и там исполнял послушание эконома. Еще одна грустная новость пришла от послушниц: они жаловались на то, что монахи недовольны их присутствием в мужском скиту и не оказывают им никакой помощи. Я пообещал переговорить об их положении с архимандритом и поспешил в Москву, где поселился на подворье монастыря, ожидая приезда игумена, намереваясь затем посетить отца Кирилла.
Там неожиданно мы повстречались с бывшим послушником Евгением.
— Отец Симон, я так рад вас видеть! Как здорово, что мы встретились в Москве! Давно хотел с вами объясниться… Благословите?
Я молча слушал продолжение его вступления.
— Понимаете, все хочу у вас попросить прощения за то, что на Псху распускал о вас сплетни и дурные слухи… Прошу простить меня за всю клевету, которую я о вас говорил! На меня словно нашло какое-то помрачение. Жил как в чаду мысленном… Простите меня, враг попутал: я действительно верил, что вы агент КГБ и выведываете все о монахах на Псху! Все мне виделось наоборот. И в чем я только вас не подозревал… Теперь об этом даже стыдно вспоминать! — искренно покаялся он, когда мы стояли в коридоре подворья.
— Бог тебя простит, и я прощаю! А как ты сейчас живешь? Куда собрался?
— Милостью Божией, благодаря причащениям, молитвам и жизни в горах, на природе, вроде бы пришел в порядок. Делал все, как вы советовали, отче. Теперь я инок Иаков. Постриг меня в иночество отец Ксенофонт. Слава Богу за все. Уже нет тех жутких состояний, когда весь свет был мне в тягость, с которыми я тогда появился на Псху. Страшные дела, как город меня попортил, только сейчас все это ясно увидел… Будто прозрел, отец Симон, верите?
— Верю, верю, — улыбнулся я. — Не ты первый такой…
— Знаете, ведь я келью построил на Решевей, чтобы с вами соревноваться, по гордости, конечно, — продолжал инок. — Сейчас восстанавливаю свои документы. Паспорт-то я выбросил, а сейчас вижу, что он мне может пригодиться. Хочу попаломничать немного, в Лавру съездить, в Дивеево. Заодно нужно мать навестить. Помогу ей и обратно на Псху поеду. У меня к вам личный вопрос, можно?
— Можно, говори.
Мы отошли в сторону, пропуская верующих, идущих в храм.
— Меня что удивляет, отец Симон. Вы же помните мое ужасное устроение? Был я никудышный человек, да, собственно, им и остался, только немного выздоровел духовно. Спасибо вам, что тогда поддержали меня и укрепили в вере и молитве! С той жизнью в грехах давно покончено… А тут на подворье ко мне монахи подходят: «Ты, — говорят, — пустынник, в молитве понимаешь. Давай рассказывай, что знаешь! Учи нас Иисусовой молитве». А мне совестно советы давать, ну какой из меня пустынник? И людей обижать не хочется… Что делать?
— То, что ты помнишь свои грехи и каешься в них, это хорошо. Но если приобрел некоторый опыт в молитве, а он у тебя есть, то делиться этим опытом с братией — дело нужное. Помогай теперь другим, как когда-то помогали тебе! Если люди спрашивают совета, отвечай со смирением то, что знаешь из отцов и из опыта. Монахам в городе отовсюду тоска, потому и спрашивают о молитве. А если не знаешь ответа, говори просто: простите, не знаю.