Страница 33 из 154
— Ничего, отец Симон, не печальтесь! Все равно ни с этим батюшкой, ни с его послушником у меня нет контакта… Ничего не выходит! — заявил капитан.
Харалампий промолчал.
— А где сейчас Евгений?
— Он высоко забрался, почти на макушку хребта. Строится теперь. Говорит: «Поставлю келью выше, чем у отца Симона!» Ночует на нашей ореховой поляне, а на ночь уходит наверх. Теперь сидит там, как сыч. Сюда я его не пускаю, — твердо заявил Георгий. Он явно был им недоволен.
— Почему так? — меня удивило его решение.
— Разные мы с ним люди! Как встретимся, я ему одно, он мне другое. Решили полюбовно, что лучше нам меньше общаться! — Послушник в сердцах махнул рукой.
Заметив, что я огорчился, он подбодрил меня:
— Ну, это все ерунда! Попробуйте наш новый хлеб из печки, не оторветесь!
Хлеб действительно вышел на славу — хорошо выпеченный, не сырой, как выходил у меня, а настоящий вкусный деревенский хлеб.
— Золотые руки у тебя, Георгий! Только, ради Бога, не гордись…
— А гордиться тут нечем, батюшка! Чем гордиться-то? Поломанной жизнью? — Он замолчал, глядя на меня строгим взглядом серых глаз. — Вот, Харалампий утешал меня всю зиму своими рассказами. Слушаю его и диву даюсь: бывают же такие рабы Божии!
Я обернулся к молчащему и улыбающемуся иноку.
— Отче, а какие у тебя отношения с братьями?
За него ответил капитан:
— А у него все братья! Со всеми ладит… Ему и в грязи сухо, и в мороз тепло!
Харалампий улыбнулся, тая в себе какую-то сокровенную думу.
— Слава Богу за все! — отозвался он. — Читали, отец Симон, Акафист Серафима Вырицкого? Я сейчас по нему молюсь, прямо до слез… До чего же хорошо написано! А по Причастию я уже прямо истосковался… Когда послужим литургию?
— Можно ночью послужить, если сегодня приготовимся, — предложил я.
— Отче, помните, вы меня обещали Великим постом постричь в иноки? — напомнил послушник.
— Помню и слово свое сдержу. Сегодня же нужно иноческую одежду приготовить и положить в храме. Там мы ее освятим. Рад, что вы сумели по-братски вдвоем прожить зиму! Как раз завтра праздник Матери Божией…
На Благовещенской всенощной и утренней литургии веяло чем-то необычным: лица инока Харалампия и послушника Георгия излучали торжественность и понимание важности происходящего. Совершая постриг послушника в иноки в честь святого мученика Евстафия Плакиды, мне хотелось соединить их жизни в духовное единство, находя в них некоторые соответствия по трагичности жизненного пути. Во время чтения постригальных молитв неожиданно сошла такая обильная благодать, что я остановился… Как будто сверху через мои сердце и руки сходила необыкновенно добрая и мужественная сила, в которой чувствовалось присутствие святого Евстафия. Нисходя на голову новопостриженника, она неким удивительным образом включала и меня в это Таинство. Молитва в груди словно вспыхнула, подобно пламени, раздуваемому ветром. Молчание и тишина в храме затягивались…
Инок Евстафий поднял голову.
— Батюшка, что-нибудь случилось?
— Нет, ничего, отец Евстафий, просто молюсь…
Харалампий стоял за аналоем и шептал молитвы. В этой проникновенной благодатной тишине как будто сам святой пребывал с нами в храме. В лесу громко куковала кукушка, каким-то образом вписываясь в торжественный постригальный чин, словно предвозвещая всем нашим жизням многая лета. Над церковью в окне громоздились ярусами высокие белые облака, словно паруса небесной флотилии…
Вечером я спросил:
— Отец Евстафий, ты что-нибудь чувствовал, когда тебя постригали?
Он подумал.
— Волновался сильно, ожидая, каким именем меня назовете… Еще вся моя несуразная жизнь прошла перед глазами, прости меня Господи! Вообще-то, знаете, в сердце тепло какое-то пришло, как после Причастия…
Поздним вечером, взволнованный непростой судьбой этого парня, я записал в тетрадь стихотворение, посвященное ему.
Уже стемнело, когда Харалампий постучал в притвор церкви:
— Отец Симон, благословите! До утра не вытерпел, простите. Можно сейчас с вами поделиться своей идеей?
— Можно. Рассказывай, что у тебя?
Мы присели на пороге.
— Есть у меня мечта. Вы, батюшка, помните, как я хотел под камнем на Грибзе пещерку выкопать? Теперь понимаю — не судьба мне, здоровье не такое как у вас, чтобы такие грузы в горы таскать, и под камнем не выжить. Поможете мне подыскать местечко для кельи где-нибудь поблизости, но чтобы никто не знал? — Он вопросительно взглянул на меня.
Я задумался. Долгая весенняя заря неторопливо потухала за Шапкой Мономаха, разливая зеленый свет по небосклону. Но вот погас и он, погрузив нас в темноту ночи, оставив на западе трепетную золотую каемку.
— Ты же нормально живешь с иноком Евстафием, зачем тебе келья?
— Нет, отче, вдвоем — это не то! Поплакать хочется — в соседней комнате все слышно. Поклоны положить — тоже неудобно. Сосед в одно время молится, а мне привычнее в другое, да мало ли что еще… Вы же понимаете… — Он глубоко вздохнул.
— Понимаю, отец Харалампий. Помогу, конечно. Мне еще покойный Илья рассказывал: есть поблизости одно ущелье, туда никто не ходит. Там где-то ореховая полянка находится с родничком, где у монахов келья стояла. Если ее отыщем, это будет твое место!
— Господи, помоги нам! Матерь Божия, укажи нам нашу поляночку! — горячо взмолился мой ночной собеседник. — Прямо с утра давайте отправимся на поиски?
Похоже, он побежал бы искать свою поляну даже ночью.
— Хорошо, утром так утром… А сейчас молись, чтобы мы нашли это место…
Инок ушел обрадованный, высвечивая лучом фонарика клубы тумана, ползущие с реки.
Утро встретило нас обложным холодным дождем, который не переставая шел всю неделю. Еле-еле распогодилось, но погода стояла неустойчивая. На вершинах хребтов лежали, свешиваясь в долину, длинные белесые пряди облаков. Мы с иноком уже собрались выходить на поиски поляны, как в дверь постучали. На пороге стоял Валера: улыбчивый, молодой, красивый, с автоматом за спиной.
— Батюшка, странник на Бетаге сильно разболелся, вас срочно зовет!
— А что с ним, неизвестно?
— Кто ж его знает, у нас докторов нету…
— Валера, не стой на пороге! Заходи, попей чайку, — пригласил я его.
— Некогда, отец Симон. Жена на охоту ходила, завалила в горах козу, а нести тяжело. Мне за добычей спешить надо. Ну, бывайте здоровы, увидимся!
Он бодро зашагал по грязной, непросохшей тропе. Я оглянулся на Харалампия: мой друг не сдавался:
— Можно я тогда один пойду искать место?
— Если не заблудишься, то можно. А вместе сходим в другой раз!
Евстафий, прислушивающийся издали к нашей беседе, подошел к нам:
— Возьмите и меня с собой! Засиделся за зиму…
— Куда тебя взять? — засмеялся я.
— На Псху, куда же еще? Вы же о Псху говорите?
По дороге я спросил у инока:
— Отец Евстафий, почему ты Валеры сторонишься?
Мой попутчик нахмурился:
— Я, батюшка, всегда от милиции подальше держусь, чтобы не связываться…
— Да он хороший парень! — возразил я, недоуменно глядя на инока.
— Это для вас хороший, а для меня все одно — милиция…
Монахини встретили нас на крутом обрыве хуторской поляны.
— Как мы вас заждались, батюшки вы наши! Плох отец Лазарь, очень плох! А кто это с вами, отец Симон?