Страница 15 из 154
— Не огорчайся, папа, придумаем что-нибудь. Будет еще и на нашей Соловьевской улице праздник!
— Нет, сын, праздников на земле — раз-два и обчелся, а остальное — горе. Скажу тебе, что говорил мне отец и что он слышал от своего деда. Из тех людей, которых ты видишь вокруг, через сто лет никого не будет в живых. А из тех, кого не видишь, сколько умирает в больницах и тюрьмах? Кроме них, сколько людей погибает в пути, в тяжелых трудах, в тяжбах друг с другом и ссорах? Из горстки оставшихся, которых мы видим на улицах, — кто счастлив? И могут ли они удержать свое счастье? А если не могут, — счастье ли это?
— Ладно, папа, Бог даст, все сделаем. Посоветуемся с отцом Кириллом. Возможно, весной, если живы будем, займемся домом, пока еще другие законы не вышли…
Эта новость дала мне повод спросить старца:
— Батюшка, почему так происходит? Когда приедешь куда-нибудь, то сначала все идет вроде бы хорошо, а потом искушения появляются и их становится все больше?
Отец Кирилл усмехнулся:
— Потому что сказано: В мире скорбни будете! Сатана духовно слеп и ищет души словно на ощупь. А когда найдет их по помыслам, которые окружают каждую душу, то воздвигает искушения. Обороняйся терпением, а если искушение начинает одолевать — побеждай его смирением. Мир — это место ошибок, а Христос — это смиренный мир премудрости Божией.
— Дорогой батюшка, у нас с отцом как раз такое искушение: нужно дом приватизировать, идти в мэрию, ходить по кабинетам. А там везде люди неверующие, и в этих учреждениях мне полный конец — духовно все теряю! Как себя вести, если грубят или говорят с издевкой?
— Если находишься среди благочестивых людей, благодари Бога, а когда попадаешь в среду неверующих, молись о них Богу — и охраняющая благодать не покинет тебя. В чем состоит главное исполнение первой заповеди Божией? Когда даже ни на секунду внимание не отходит от Христа! Монах есть тот, кто не причастен миру. Поэтому укрепляй непрестанную молитву, сживайся с ней, и она приведет тебя к Любви Христовой, искренней, нелицемерной.
— Спаси вас Господь, батюшка! Теперь планирую отца забрать поближе на Кавказ, чтобы его здесь одного не оставлять. И как мне держать себя в отношении новых послушников, которых я совсем не знаю? Что вы посоветуете?
Я поцеловал руку духовника, а когда поднял голову, встретил его изучающий взгляд.
— Никогда ничего не планируй, отец Симон. Когда мы отказываемся от наших планов, Бог открывает Свой Промысл человеку. Посмотрим, посмотрим, как твоего отца устроить… Нужно хорошо помолиться. А в отношении братии своей кавказской запомни, что следует учиться любить людей больше, чем они любят нас, чтобы не остаться должниками любви…
Скрепя сердце я отправился в мэрию и подал документы на приватизацию дома. Там услышал следующее:
— Ожидайте решения. Мы вам сообщим.
— А сколько ждать?
— Имейте терпение. Видите, какая у нас гора документов? Ох уж эти священники! Занимайтесь своими делами, а нам дайте заниматься нашими…
С этим напутствием я вернулся домой.
Отец с нетерпением ждал моего рассказа.
— Сдал документы, папа. А когда их оформят, неизвестно.
— Будем ждать. Главное — начало… — Он явно повеселел.
С отцом Филадельфом мы прибыли в Сухуми. Теплый осенний ветерок серебрил медленно остывающее море. Желтизна чуть тронула зеленые тополя. Отдав хозяевам — матушке Ольге и дьякону Григорию подарки, мы увидели перед собой стол, уставленный пирожками и варениками с картошкой.
— Первым делом отведайте моего борща…
Хозяйка поставила перед каждым из нас по огромной тарелке, налитой до краев. Мой спутник умоляюще взглянул на меня.
— Матушка, это очень много для нас! Простите, мы не сможем столько съесть, — попытался я отказаться от обильного угощения.
— Отец Симон, Глинские отцы и голодать умели, и покушать: у них в тарелках ничего не оставалось, все съедали!
— Так то отцы, нам до них далеко…
— Ладно, ты, как старший, можешь не есть. А вот твой батюшка пусть все съест, для смирения!
Отец Филадельф стоически съел всю предложенную порцию.
— Что там старец говорит? Что нас ожидает? — матушка внимательно ждала мой ответ.
— Говорит, что последние времена идут. Придется очень плохо всем… Войны и гонения начнутся. Одна ненависть останется…
— Точно так и отец Виталий писал: такая война в мире начнется, что крови по колено будет. Человек человека станет искать и не найдет — всех злоба уничтожит. А вот в Абхазию антихрист-то и не успеет прийти, не до нее будет. А вы все, пустынники, здесь соберетесь…
— Ну, ты, мать, снова за свое, — прервал ее хозяин. — Може, так будэ, а може, и не так.
— Так, так! — твердо стояла на своем матушка. — А старец, отец Кирилл, возьмет свою палочку и пешочком сюда придет! Тогда ни поезда ездить ни будут, ни самолеты летать, ничего не будет… Ох, Господи!
После трапезы мы помолились у икон и прочитали Акафист Иверской иконе Матери Божией. Милая моей душе чета молилась усердно и сосредоточенно. За простенькими занавесками в окнах искрился последний отблеск вечерней зари, тепля в сердце тихую успокаивающую надежду и вселяя в него уверенность, что Бог рядом, в самой середине наших объединившихся в молитве сердец.
В Святом Духе Твоем, Господи, больше жизни, чем в плоти и крови тех, которые не знают и не имеют жизни в святой твоей любви. И лишь чистое сердце внемлет призывам Твоим, и еще — кающееся сердце, не дерзающее поднять изобилующие слезами очи свои на светлый образ Твой, Христе, в глубины его. Иногда далек я становлюсь от Тебя, Возлюбленный Спасе, дабы в смирении познал я, что дух мой омертвел более камней, скатившихся долу. Но с благодатью Твоей, Боже, Ты вновь пробуждаешь меня из усыпления миром, возвышаешь к молитве, надеваешь на руку перстень упования, а на главу возлагаешь святую десницу Божественного созерцания, дабы уразумел я, убогий, всесветлое осияние Троичности Твоей и узрел Тебя в свете блаженства Твоего, Боже Спасителю мой.
«АГЕНТ КГБ»
Господи, горек хлеб земной победы, ибо не в сладость она, если люди победили врагов внешних, а внутренних мысленных врагов расплодили в душе своей. Утратили ныне человеческие лики красоту свою и тщатся заменить ее масками и личинами, ибо вначале утратили они в душе образ Божий, прекрасный и благородный. Умножили люди болезни свои, изгоняя одну болезнь, приобретают несколько других, потому что оставили болеть и гнить душу свою, заболевшую безверием, гордыней, похотливостью и ненавистью. Землею, ходящею по земле, становятся люди, ибо оземлились души их и вросли в землю, став червями земными и забыв о том, что души их, словно Небесные птицы — могут летать в Небесах Царства Божия и воспарять в горняя на крыльях созерцания. Призри на нас, Боже, не дай нам стать землею, проросшею корнями трав и деревьев, но даруй нам силы познания, чтобы мы смогли обнаружить внутри прозревших душ наших небо Небес духовных с незаходящим Солнцем правды — Возлюбленным Христом.
Аркадий встретил нас скучный и потерянный.
— Что случилось?
На мой вопрос он отреагировал странно:
— Особо ничего не случилось, батюшка. Просто у нас с Евгением никак отношения не складываются. Все время спорит и перечит, что ему ни скажу. Еле вас дождался… Хорошо, что вы наконец приехали!
В нашу кухню набилось все монашеское население Псху — послушники и трудники. Аркадий хлопотал с обедом, а Евгений топил печь. Он засовывал в открытую дверцу жерди длиной метра четыре. Оттуда вырывались жаркие языки пламени вперемешку с удушливым дымом.
— Женя, почему ты не распилишь жерди на короткие поленья?
Я не выдержал дымного чада, застилавшего летнюю кухню едким облаком.
— Батюшка, так удобнее! — ответил он, не оборачиваясь и засовывая в печь очередную жердь.
— Лучше распили ее. Мы же здесь все угорим!
Я взял вторую пилу, и мы вдвоем быстро распилили дымящиеся хлысты на дрова. Дыму в кухне стало поменьше. После обеденного молчания, когда затих стук ложек, все взгляды устремились в мою сторону.