Страница 104 из 154
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Христе мой, сердце души моей, лишь в Тебе вижу, каким я должен стать и каким я не стал, ибо не в Тебя устремлял я взор свой, зеркало души моей, а в мир сей, подобие тьмы и сущая тьма, несмотря на то, что сияет в нем светило земное. Люди тешат себя доводами, говоря друг другу: «Жизнь прекрасна!» Какая жизнь, возлюбленные мои? Та, которая пожирает саму себя, превращая все в тление? Нет, иная жизнь прекрасна — та, которая благодатна и живет Богом и в Боге! Вот такую жизнь не устает восхвалять сердце мое и еще более Подателя этой жизни — Тебя, Господи. Ведь солнце духа моего — Ты, Христе, и миллионы солнц не сравнятся с беспредельным светом благодати Твоей! В Тебе одном я вижу, как в отражении, изъяны своей души и сердца моего, потому плачу и каюсь и прихожу к любви не плоти и чувств, а к любви Небесной, благодатной и благотворной, в которой обнимает дух мой каждого человека и каждую былинку. А глядя в мир, полностью забываю о том, что я есть источник греха, и порицаю всех, и негодую, и ропщу, видя беззакония мира сего, поистине — комедию греха, как сказал один из блаженных Твоих. Господи, прошу у Тебя мужества понести видение уродливого облика оземленившейся в грехах души моей и слез благодати, чтобы очиститься от грехов, дабы узреть в Тебе свой прекрасный изначальный образ, в котором Ты сотворил меня и которым надлежит мне стать, чтобы уподобиться Тебе через священное созерцание, Сладчайший и Возлюбленный Иисусе!
После недолгих поисков нам удалось отыскать в Каирском пригороде Зейтун Коптскую Церковь Матери Божией, где произошло явление Пресвятой Богородицы во время правления президента Насера. Дева Мария являлась над куполом храма преимущественно ночью в образе сияющей фигуры с младенцем на руках. По бокам, подобно светящимся голубям, реяли Ангелы. Явление происходило в течение месяца при собрании трехсоттысячной толпы, в которой находилось много журналистов и фоторепортеров. Во время явлений совершались исцеления и распространялось Небесное благоухание.
С волнением мы вошли в храм и присели на деревянную скамью. К сердцу подступила такая благодать, что закружилась голова, а молитва сама начала сильно пульсировать в груди. Такое явное присутствие благодати ощущалось лишь в Иерусалиме, на Гробе Матери Божией. Насытившись ненасытной радостью небесного благоволения, воздвизающегося над всем этим местом, мы медленно вышли из маленькой скромной церкви. Теперь даже грязный и безобразный город казался совсем другим: по-восточному живописным и экзотичным, а мужчины в длинных рубахах и женщины в длинных платьях — монахами и монахинями.
Любознательный отец Агафодор разузнал, где в Каире останавливалось Святое Семейство — Пресвятая Мария с Младенцем Христом и праведный Иосиф. Крохотная церковь за долгое время совсем ушла под землю и превратилась в пещерный храм. Там мы оставались до вечера, пока сумерки не поползли по сумрачным диковатым улочкам старого Каира. Рядом находился храм великомученика Георгия с орудиями его пыток, на которые невозможно было смотреть без содрогания. Поздно вечером, поплутав по замусоренным переулкам, нам удалось добраться до Синайского подворья, где нас ожидали старые знакомые — каирские москиты.
Одними из лучших людей, с которыми Бог привел познакомиться, оказалась семья протоиерея Димитрия Нецветаева. Нам посчастливилось встретиться со священником в храме русского подворья великомученика Димитрия Солунского. Он сразу забрал нас к себе домой на маленьком автомобиле, ловко маневрируя по задымленным грохочущим улицам, забитым повозками с осликами, мотоциклами, автомобилями, автобусами и спешащими рядом с нами и наперерез всякому движению людьми.
— Главное, отцы, домой доехать благополучно! Страшно, как на фронте! Не понимаю только, как они не бьются… — говорил протоиерей, искусно уклоняясь от скопища автомашин, отчаянно сигналящих друг другу.
Познакомив со своей семьей и угостив нас радушно ужином, отец Димитрий попросил иеромонаха и меня подготовиться к утренней литургии по четкам. Утро застало нас у священного престола, где служили мы втроем. Семья священника стояла на клиросе, а в храме присутствовали верующие — дети и внуки русских эмигрантов первой волны эмиграции двадцатых годов, После богослужения последовал дружеский совместный чай с прихожанами.
— Живем мы дружно и молитвенно… — рассказывал отец Димитрий. — Служим, молимся, людям помогаем. Так вот и состарился здесь, на Каирском подворье. Присмотришься, время как будто стоит, а потом глядь — двадцать лет как ни бывало! Уже и дети взрослыми стали… Конечно, трудно бывает: иной раз кто-нибудь из русских эмигрантов деньгами поможет. Сами, отцы, понимаете: то крышу надо починить, то ремонт церкви требуется сделать. Деньги тают, как сливочное масло на горячем тосте…
Он усмехнулся, придвигая нам поджаренный хлеб и масло.
— Хотя есть здесь и недоброжелатели… Впрочем, где их не бывает? Живут-то здесь, в основном, иноверцы. Копты тоже часто к нам заходят, хорошие, надо сказать, люди. Истинные исповедники христианства в наше время. Ведь у них у всех кресты на запястьях должны быть наколоты, чтобы легко опознать было. Очень их люблю и жалею…
Протоиерей подлил нам чаю и спросил:
— Небось, у вас на Афоне — тишь и благодать?
— Всяко бывает, отец Димитрий! То тишь и благодать, то такие искушения враг наводит, что хоть беги, куда глаза глядят, — отозвался я.
— Да уж, читали о вашей жизни… У всех свои скорби! Это верно, — согласился священник. — Нам с матушкой тоже заботу Бог послал: одних детей женить нужно, других замуж выдавать… Ведь в Каире жизнь не сахар, приходится все терпеть, с Божией помощью!
Священник взглянул на нас.
— А в коптские монастыри не желаете съездить?
Видя наше недоумение, отец Димитрий улыбнулся:
— Не переживайте, ведь там святые мощи великих подвижников первых веков христианства в Египте: преподобного Макария Египетского, Иоанна Колова, Псоя Великого и другие святыни. Согласны? Значит, завтра и поедем. Места эти называются Вади-аль-Натрун, там в древности селитру добывали… Монастыри, которые мы, дай Бог, посетим, известные: Эль-Барамос, Эль-Сурьян, Абу Макар и Анба-Бишой.
После Иерусалима и Синая египетские отцы и места их великих подвигов, о чем я с упоением читал в юности в Древнем Патерике, для меня стали вторым центром по святости. Нестяжательная жизнь коптских монахов стала для меня образцом бесстрастия: полное отсутствие золота и серебра в храмах, скромные священнические облачения, простота и беспопечительность монашеской жизни глубоко тронули меня. Смелое исповедничество христианства, вплоть до мученичества, в непростых условиях враждебного окружения убедило мою душу в несгибаемости человеческого духа, его мужественной красоты, стойкости и верности Христу в любых обстоятельствах и в любом окружении. Но более всего привлекло мое сердце то, что в этой земле три с половиной года жило Святое Семейство, а церковь явления Матери Божией в Зейтуне запомнилась своей необыкновенной благодатной радостью. Время, проведенное в молитвах у великих святынь, пролетело быстро.
— Ну, что, отцы, намолились вдоволь? — через несколько дней спросил протоиерей. — Пора в путь: вам на Афон собираться, а мне в Москву лететь по делам, Отдел внешних церковных связей Патриархии вызывает… От супруги моей возьмите на дорогу две баночки красной икры, подарите кому-нибудь. А вот этот конвертик возьмите от нас на память — поминайте нашу семью… Возьмите, возьмите! — настоял он, заметив, что я не намерен брать от него деньги.
Утром наши пути разошлись навсегда, а память об отце Димитрии и его семье осталась хорошая, трогательная и чистая…
Переполненные впечатлениями, мы вернулись на Афон. Опять знакомое, жаркое, словно выцветшее небо с безводными легкими облачками и свежая, зыблющая поверхность моря, усеянная рыбацкими лодками. Тем временем в Лавре произошли большие изменения: игуменом на Духовном Соборе был избран архимандрит Парфений — еще не старый монах с большими административными способностями. Он тут же отклонил решение Собора монастыря предоставить келью преподобного Антония Великого двум русским иеромонахам.