Страница 93 из 212
На прощание, когда я собирался в дорогу, пришел Геннадий и подарил мне старинную икону Спасителя:
— Дарю от всего сердца! — с волнением сказал он. — Эта икона моего дедушки!
— Спасибо, Гена! А как твоя молитва в городе?
Мой друг замялся:
— Ну, в городе с молитвой у меня не очень получается. Когда выйду на пенсию, времени будет много, тогда и возьмусь за духовную жизнь!
К сожалению, став впоследствии пенсионером, он уже не нашел в себе прежнего горения, и молитвенная практика разладилась. Мне искренно было жаль этого славного человека, но память о себе он оставил хорошую.
Не задерживаясь долго дома, я попрощался с родителями и улетел в Москву — сдавать документы в семинарию. Сердце неудержимо влекло меня к любимому старцу в Троице-Сергиеву Лавру, не подозревая о готовящихся мне искушениях.
Смирил Ты меня, Боже, Своим Небесным смирением и тщетой сделал мои упования на свои ничтожные добродетели, а сокрушение мое покрыл всепокоряющим и всепреображающим крылом милосердия Твоего. Вернись в глубины свои, глупое сердце мое, где ждет тебя истинный Бог и Небесный Отец, Владыка сокровенных истоков твоих, дабы ты вкусило вечных благ Его. Отверзи слух свой, оглохшее сердце мое, ибо только ты можешь слышать Говорящего в вечности, Творца Неба и земли. Открой очи свои, ослепшее сердце мое, ибо только ты можешь зреть безпредельный немеркнующий свет любви — Бога твоего.
ИСКУШЕНИЯ
Если Бог благ, то все благо. То, что не благо — не существует, ибо не было создано. Не благо творится нами, ослепленными своими прегрешениями. Отвергнув свои греховные устремления, мы воссоединяемся с вечным благом, будучи родственны этому великому благу по Его исключительному для нас дару — обретать в самих себе это сокровенное благо и пребывать в нем вечно. Как для Бога нет ничего, что было бы не благо, так и для тех, кто соединился с Господом, нет ничего, что могло бы изменить это соединение с благом. Но, забыв это высшее благо, мы приписали нетленную славу Божию тленным идолам своих чувств и переживаний, а из своего ума, прилепившегося к брению, сделали золотого тельца, принеся ему в жертву самих себя и свою жизнь.
Когда мы овладеваем умением всем сердцем держаться Бога, то нет ничего страшного в том, что искушения продолжают возникать, они лишь укрепляют нашу веру.
В сияющую огнями Москву я прилетел в начале августа вечером. Ехать в Лавру было уже поздно и пришлось заночевать в Москве у знакомой молодой женщины, жившей с дочерью-школьницей. Раньше это была дружная семья. Муж, закончив институт, женился на выпускнице одиннадцатого класса. С ним мы одно лето провели в горах Таджикистана. После рождения дочери он увлекся взрослой женщиной, сотрудницей с его работы, и ушел к ней из-за страстной, как он уверял, любви. С ней он прожил не более полу-года, когда она скоропостижно скончалась, оставив его ни с чем.
В квартиру я попал в разгар веселья — хозяйка вместе с подругами отмечала день рождения дочери. Для них я принес подарки и азиатские фрукты, которые были встречены с восторгом. За столом пришлось сказать, что я приехал поступать в семинарию и это признание вызвало на мгновение полную тишину за столом. Затем посыпались вопросы: «Зачем это тебе нужно? Неужели в этом есть какое-то счастье?» И далее — все как обычно. Я отмалчивался, но женщины, пошептавшись, снова принялись расспрашивать меня, делая намеки на то, что вот, рядом со мной сидит убитая горем молодая женщина, от которой ушел муж. Ей нужно воспитывать дочь, а надежного спутника в жизни найти непросто, и все в таком же духе… Я искоса посмотрел на свою соседку — по выражению ее лица видно было, что она все воспринимает серьезно.
Отделавшись уклончивыми ответами, я постарался переменить тему разговора и за столом снова раздались шутки и смех. Но услышанное ранее камнем легло на мою душу: в самом деле, может быть то, что я ищу, ложный путь? Зачем мне семинария и монастырь, если можно найти счастье в семейной жизни? Эта разведенная женщина было добра и миловидна, с ее дочерью мы были очень дружны, в просторной, хорошо обставленной квартире, всегда было чисто и уютно. Все эти помыслы, один за другим, завертелись у меня в голове. Но особенно меня сбило то, что наши взгляды встретились за столом и с этого момента волнение не покидало меня. Гости начали прощаться и хозяйка вернулась в комнату. Она испытующе взглянула на меня и ушла укладывать свою девочку спать, пожелав мне доброй ночи. Было слышно, как она выключила свет в своей комнате.
В квартире стало тихо. Сердце мое билось так, что я боялся, что его стук будет слышен в комнате молодой хозяйки. Семинария, экзамены, монашество — все это вылетело из головы и оставался только стук в сердце. Я привел себе столько доводов против своего поведения, что их хватило бы на все оставшиеся годы. Неимоверная сила влекла меня изменить свою жизнь целиком и забыть о Лавре навсегда. Неотвязные помыслы и картины будущей жизни закружились в голове. Казалось, что этому дурному наваждению не будет конца, как будто в эту ночь все было поставлено на чашу весов: с одной стороны, — молодая женщина и Москва, с другой, — Лавра и отец Кирилл. Как только я вспомнил об отце Кирилле, мне сразу стало легче. Пусть чаша весов, где находилась Лавра и семинария, стала всего лишь на волосок ниже, но это был перевес в мою пользу. В сердце пришла молитва: «Пресвятая Богородица, спаси меня!», которая сразу отогнала все соблазняющие мысли, обуревавшие меня в ту тяжелую ночь. Теперь, оглядываясь назад, мне кажется смешным сопоставлять это искушение с дальнейшей жизнью, но тогда… тогда это стоило мучительной и долгой борьбы. Вместе с тяжелой бранью впервые пришел новый опыт: в подобных мучительных испытаниях Матерь Божия — скорая Помощница и Заступница!
То, что случилось ночью, утром показалось мне дурным сном. Хозяйка, провожая до дверей, с сожалением простилась со мной. «Очень жаль, что ты уезжаешь! А то, что ты поступаешь в семинарию, я совсем не могу понять…» Мы простились, и я на электричке поехал в Лавру.
«Нужно будет обязательно поисповедоваться батюшке…» — думал я, идя по дороге с вокзала. Иеромонах, выслушав мою историю, сочувственно произнес: «Искушение…» На исповеди, с сокрушением покаявшись в своих московских колебаниях, малодушии и неимении душевной стойкости, я пообещал батюшке впредь быть осмотрительнее и получил благословение сдавать документы в семинарию с его рекомендацией как духовника Лавры.
— И еще один вопрос: как понимать чудеса, если они происходят в нашей жизни, разъясните, пожалуйста! — спросил я, рассказав ему об услышанном мною, как я считал, голосе Матери Божией.
— Что, что? Матерь Божия? — старец пытливо посмотрел мне в глаза. — Ну-ка, подробнее!
Я рассказал как мог, пытаясь передать свои ощущения.
— Вот что, Федор, это хорошо, что Пресвятая Богородица утешила тебя и убрала все сомнения. Но вот тебе мой совет: никогда не вдавайся в подобные явления и голоса! Помни что ты грешник и что тебе еще предстоит спастись! Кайся, молись и не думай об этом. А как понимать чудеса? Как заповедали отцы — не принимать, не отвергать, считать себя недостойным всяких чудес. Так не впадешь в ошибки.
Экзамены были уже на носу, и я все эти дни старательно заучивал тропари и кондаки, пытаясь петь их на гласы. К самому началу вступительных экзаменов я сильно простудился. После жарких и знойных Кызыл-Кумов Сергиев Посад с его климатом казался мне полярным кругом.
Предметы, которые мне пришлось сдавать на экзаменах, не были сложными и с ними удалось справиться.
— Главное, пройти собеседование! А пение — не главное… — напутствовал меня иеромонах.
Но во мне холодком закрадывался в сердце страх — запеть перед людьми и опозориться! К этому добавились еще температура и сильная хрипота. Стоя у дверей экзаменационной аудитории, я с ужасом услышал великолепные голоса, которыми блистали абитуриенты. По сравнению с ними мой охрипший голос повергал меня в полное отчаяние. Подошла моя очередь. Я вошел с дрожащими коленками, прочитал наизусть предложенные мне тропари и кондак, не помню какого праздника, кажется Успения, и услышал: