Страница 85 из 212
Я продолжал знакомиться с пустыней и ее песчаными шквальными бурями, когда на юге вздымался непроглядный черный вал пыли и песка, поднятого сильным вихрем, в народе именуемым «афганец». Этот вал приближался на огромной скорости и все покрывалось густой и непроницаемой желтой пеленой, которая стояла дня три-четыре, постепенно рассеиваясь. Но все же пострашней песчаных бурь была, конечно, невыносимая жара.
— Хочешь поехать со мной на денек вон к тому хребту? — как-то спросил меня знакомый геолог, указывая на далекий горизонт.
— Хочу, — согласился я. — Но на чем?
— Не переживай, возьму мотоцикл у друга! Тут и ехать всего ничего — километров шестьдесят…
Утром геолог заехал за мной, и мы понеслись по ровной глинистой дороге, уходящей к проступающему сквозь рассветную дымку далекому лиловому кряжу, над которым белели небольшие облака. К полудню мы подъехали к безлесному каменистому хребту. У подножия его среди короткой щетинистой травы, радуя глаз, бил чистый родник. Здесь мой знакомый расстелил платок, достал лепешки, небольшую дыню, и мы, не торопясь, перекусили. Заодно он рассказал пугающую историю о том, как с двумя узбеками охотился здесь на горных козлов; рано утром они поднялись высоко на хребет, в запасе у каждого имелась фляжка с водой. После долгих поисков добычи, когда началось самое пекло, вода у узбеков закончилась, потому что они пили ее неумеренно много. Осталась только фляга с водой у геолога.
Когда всех начала мучить жажда и пришла пора спускаться к роднику, геолог пустил фляжку по кругу. Один из охотников, взяв фляжку, вдруг выронил ее из рук и она, погромыхивая на камнях, улетела куда-то вниз, в пугающую раскаленной мглой бездну. Все трое изумленно посмотрели друг на друга. Идти вниз и искать фляжку никто не хотел, так как сил на жаре почти не осталось. Все они знали, что под палящим солнцем, без воды, не протянуть и часа из-за теплового удара. У узбеков началась паника. Они посовещались между собой и предложили для утоления жажды пить мочу. Наш друг отказался категорически. Охотники решили для сбора мочи воспользоваться своими фляжками, а геолог молча отправился вниз на поиски своей фляги, впрочем, уже без всякой надежды. Спустившись метров на сто, он внезапно заметил в скальной расщелине зеленый чехол своей фляжки. Достав драгоценный сосуд и выпив немного воды, геолог поспешил наверх, к своим спутникам. Те оторопели, увидев, что он поднимается к ним с водой — они уже успели «утолить» жажду.
Наслушавшись геологических баек, я напился как следует воды. Фляжек мы с собой не захватили, ведь нашей целью был этот родник. Мы сели на мотоцикл и помчались домой. Когда мы проехали километров пятнадцать, заднее колесо зашипело и мы остановились.
— Прокол! — мрачно диагностировал мой друг, разглядывая спустившееся колесо.
— Ну ладно, ключи есть, сейчас поменяем заднее колесо на переднее и поедем! — взбодрился он.
Геолог открыл багажник — ключей не было, там лежали только пассатижи. Мой спутник в растерянности смотрел на пустой багажник:
— Как я не проверил чужой мотоцикл — ума не приложу!
Жара стояла просто нестерпимая, начала кружиться голова, металл мотоцикла обжигал руки.
— Так можно и помереть! — бормотал мой спутник, пытаясь открутить заднее колесо. — Нет, ничего не получается, ключ нужен!
Нам стало плохо: бросить мотоцикл и идти пешком? Не дойдем, жара убьет нас. И тут я увидел, как взрослый мужчина плачет, слезы текли по его щекам:
— Неужели конец, Господи? — запаниковал он.
Было видно, что ему очень плохо.
— Ты, Боже, видишь нас, не меня, которого Ты не желаешь слышать, но услышь хотя бы его, у него же семья и дети! — в отчаянии взмолился я, преодолевая головокружение.
Геолога осенило:
— Я еще не смотрел в запасном отделении! Может там ключ есть?
Он нашел потайной кармашек где-то рядом с багажником и вытащил оттуда гаечный ключ.
— Если этот ключ не подойдет, нам точно конец! — сиплым голосом пробормотал мой друг.
Но ключ подошел, и мы, в полусознательном состоянии, поменяли колеса. На накаченном заднем колесе и на спущенном переднем, мы доехали до дома.
В другой раз пустыня и мне показала, как она опасна. Я уже слышал рассказы о том, как находят трупы пастухов, погибших от солнечного удара, но к себе эти рассказы никак не прилагал. В один из невыносимо жарких дней, когда на солнце было градусов шестьдесят, у меня закончились продукты и пришлось ехать в поселок. Еле-еле, с трудом переводя дыхание, я выкатил велосипед на глинистый перевал и там мне стало дурно. Нужно было проехать еще километра два-три по ровному холмистому плато, после чего дорога переходила в пологий длинный спуск.
На этой убийственной жаре мне вдруг стало холодно. Холодный пот потек по лицу, в глазах поплыли зеленые круги. Сознание начало расплываться, сил крутить педали почти не оставалось. Если бы в этот момент мой велосипед сломался, то я ничего не смог бы сделать. Но постепенно он начал разгоняться, попав на уклон. Ветер стал обдувать лицо, и я постепенно пришел в себя.
«Вот, оказывается, как наступает тепловой удар…» — подумал я, когда велосипед набрал скорость и мои легкие отдышались. Но таких происшествий случалось немного, а самое лучшее в пустыне было то, что я ничем не болел, и полностью прошли все простуды.
Осенью я приехал в Душанбе, и родители вручили мне письмо от Виктора. Он поступил в Московскую семинарию Троице-Сергиевой Лавры по рекомендации настоятеля Никольского храма, и советовал мне не оставлять храм и Причащение. Теперь я с ним был полностью согласен, потому что спешил в церковь, как никто другой. Исповедовался я, как всегда, у доброго батюшки Стефана, который приласкал меня и посоветовал во время приездов в Душанбе всегда посещать церковные службы. На сердце немного полегчало, как будто в душу проник живительный свет надежды, придав ей силы.
С отцом Стефаном я поделился радостью:
— Мой друг принят в семинарию и учится на втором курсе!
— Это хорошо, что ты радуешься за него, — озабоченное лицо батюшки посветлело от улыбки. — Великое приобретение для души — уметь радоваться чужому счастью! Никогда не завидуй. Зависть разрушает собственную жизнь до основания. Вообще запомни духовное правило: когда мы не тянемся к добру, тогда зло само притягивается к нам.
— Спасибо, батюшка, постараюсь запомнить…
Многие рассуждения отца Стефана мне очень нравились:
— Частенько мне люди говорят: «Кто теперь живет по Евангелию? Только буквы Евангелия?» Нет, Бог всегда найдет Себе верное сердце! Так и ты будь верен Христу! — растолковывал мне батюшка основы веры.
— Откуда берутся скорби? От желания личного удовольствия. А откуда берется счастье? Всякое счастье приходит от желания счастья другому. Понял? Все зависит от того, какое мы имеем намерение. Если хочешь стать добрым, будь им!
Выслушав на исповеди мои мечтательные планы о будущей жизни, отец Стефан строго заметил мне:
— Надежда на то, что счастье существует где-то вне нас — это демон. А надежда на то, что Царство Божие внутри нас есть — это спасительная надежда! И Церковь ведет нас к этому Царству через Исповедь и Причащение.
В храме я становился в самый дальний угол, стараясь не разглядывать окружающих. Крестясь на каждом прошении ектеньи, я пытался сосредоточиться на словах службы, стараясь в то же время повторять Иисусову молитву. Как ни ухитрялся я укрыться за спинами молящихся, проницательный взгляд священника замечал каждое мое движение.
— А ты хорошо молишься! — однажды заметил он мне. — Пора тебе встать на клирос, чтобы читать кафизмы и шестопсалмие. Зайди ко мне домой, я послушаю как ты читаешь…
Выслушав мое чтение Псалтири, батюшка покачал головой: «Нет, еще рановато. Ты потренируйся пока дома, а для проверки твоего чтения назначаю тебе нашу монахиню». Псалтирь читать я любил, но больше про себя, а вот читать громогласно и не пропускать ударений мне пока было не по плечу. Монахиня, старенькая богобоязненная женщина, принявшая постриг на приходе, взялась меня учить. Мы поехали к ней домой, где она внимательно прислушивалась к моим интонациям, делая необходимые замечания. И это было еще ничего, но к моему совершенному недоумению, она стала брать меня на заупокойные поминовения по домам, куда ее приглашали читать Псалтирь. Я читал Пслатирь, а монахиня занималась свечами, приготовлениями к погребению и собиранием какой-то небольшой мзды за наши молитвы. Так продолжалось почти год, в течение которого я приезжал в Душанбе раза четыре, каждый раз примерно на месяц.