Страница 50 из 212
В конце лета на станцию снова приехали сотрудники института посмотреть, не сбежал ли я? Увидев, что я на месте и даже не жалуюсь, они обрадовались, но в то же самое время выразили удивление, — чем же я занимаюсь целыми днями? Один из инженеров заметил:
— Ты бы хоть колодец выкопал, все равно делать нечего! Или у тебя что ни день, снова лень? Можешь тополя, к примеру, посадить вдоль забора!
— Лопаты нет…
— А что есть?
— Один лом…
— Вот ломом и сажай! — засмеялись сотрудники.
Полагая, что это шутка, улыбнулся и я. Определив место возможного нахождения воды, старший группы прикинул на глаз, что до воды метров пять копать придется. Преисполненный веры в невозможное, я пообещал взяться за колодец.
— Ты что, серьезно будешь копать? — не поверили некоторые сотрудники, отведя меня в сторону.
— Серьезно! — ответил я. — Как только обзаведусь лопатой!
Они рассмеялись, посчитав, в свою очередь, мой ответ иронией.
С тополями меня выручил местный почтальон, когда я рассказал ему о шутке с ломом.
— Да это ерунда, я тебя научу!
С первыми дождями он появился на станции с большим пучком тополевых свежесрезанных веток.
— Ну-ка давай свой лом!
Он ловко проделал одним ударом в глине дыру и поставил в нее ветку:
— Лей из ведра воду! Вот и все дела!
Остальные ветки я «посадил» ломом вдоль всего забора сам, осталось лишь решить вопрос с колодцем. Он принес мне огромную таджикскую лопату и я, вместо утренней и вечерней зарядки, прилежно взялся за колодец, не заботясь о том, смогу ли его выкопать.
Глубокой осенью, занятый своим колодцем, я заметил идущего к станции крепыша с бородкой, по виду русского. Представившись, он сказал, что пришел со станции «Богизогон», которая расположена дальше в горах за голубеющим вдали Вахшским хребтом, в прекрасном лесном заповеднике горного ущелья Сари-Хосор, где людям запрещено селиться. Живет он с таджиком, с которым не очень ладит, и пришел познакомиться со мной, чтобы подобрать себе напарника. Когда я угощал его чаем, выяснилось, что он — большой любитель приключений, бывший золотоискатель, ранее возглавлявший старательскую партию на Алтае и, кстати, может меня обучить, как мыть золото. Заметив мое недоумение, он рассмеялся: «Да его в Таджикистане лопатой можно загребать!» Он объяснил мне, что для промывки золота необходим специальный лоток, но можно обойтись и обыкновенным тазиком. Мы купили в местном магазине цинковый тазик и договорились утром пойти в верховья реки, чтобы поискать золото повыше последнего кишлака.
На следующее утро мы отправились в путь с тазиком. Золотоискатель внимательно оглядывал берега реки, ища наносы песка, где река выносит мелкую каменную взвесь различных пород, из которых некоторые являются спутниками золота. Найдя подходящую песчаную отмель, он стал показывать мне сам процесс и вскоре на промытом песке в тазике заблестела мельчайшая золотая пыль.
— Вот оно, золотишко! Но все же здесь его маловато… — заметил золотоискатель. — А на Кафирнигане, в Ромите, даже видно, как золотой песок блестит на отмелях! Для промышленной добычи его, конечно, недостаточно, а для старателя — в самый раз!
Позднее, при случае, я проверил его слова — оказалось, что так и есть.
Местность, в которой я жил, ему не понравилась:
— Жарко! — отдуваясь, заявил мой гость. — На моей станции, к сожалению, напарник неподходящий. Ты бы поехал со мной в Богизогон?
— Поехал бы! — с радостью согласился я. Но золотоискателя внезапно озарила новая идея:
— Слушай, давай вместе махнем в экспедицию на байдарках по реке Лене!
— Как же мы это сделаем? — не понял я.
— А вот как, очень просто! Объявим в «Комсомольской правде», что хотим пройти на байдарках от верховий Лены до устья в Ледовитом океане и посвятим этот переход какому-нибудь коммунистическому празднику. И деньги будут, и поживем на всю катушку!
Я отказался, сказав, что от холода убежал в жаркую Азию и возвращаться в холодный климат не хочу ни за что.
— Ну, что же, оставайся в Таджикистане. А я все-таки пройду этим маршрутом!
Он сдержал свое намерение. Через полгода я услышал в новостях по радио о байдарочной экспедиции по Лене под эгидой «Комсомольской правды». Несколько лет спустя эта же газета участвовала в организации поисков снежного человека на одной из горных рек Таджикистана.
Зимой, наконец, приехал мой напарник, сын известного душанбинского юриста, бывший сотрудник уголовного розыска, который после развода с женой от сердечного расстройства ушел работать на горную сейсмостанцию. Мне понравилась его простота и открытость, странная для бывшего милиционера. Сын узбека и русской матери, он был толковым и смышленым человеком. С ним мы быстро залили бетонный блок под установку аппаратуры, благодаря тому, что мой напарник привез из дома все свои рабочие и садовые инструменты. Закончив работу, он снова уехал в институт, прокричав из окна машины: «Брось эту затею с колодцем!»
Началась моя новая азиатская зима. С облачного неба немного сыпал снежок и тут же таял, но по ночам по берегам речушки образовывались тонкие наледи. Каждый день я углублял на штык лопаты колодец диаметром два метра. Понемногу он становился глубже, но признаков воды не было. Однако желание докопаться до водной жилы увлекло меня. Заодно мне показалась неплохой идея научиться преодолевать холод, и я приступил к интенсивному закаливанию.
Утром я босиком, раздевшись по пояс, выбегал по снегу на берег реки и окунался в неё, пугая стариков-таджиков, одетых в толстые ватные халаты и проезжавших мимо на бегущих мелкой трусцой ишаках. Еще я пробовал молиться во дворе, стоя на льду босиком, терпя холод и воображая себя суровым аскетом — это грело тщеславием мое сердце. К весне, когда мои посаженные ломом тополя зашелестели молодыми листочками, приехала машина с инженерами-взрывниками и моим другом-милиционером, который радостно приветствовал меня из окна кабины. Все вместе мы занялись установкой в доме записывающей аппаратуры, а взрывники выдолбили взрывчаткой большую штольню в скальном массиве в полукилометре от станции для установки в ней датчиков.
После завершения этих работ старший инженер похлопал меня по плечу: «Вот за тополя тебе спасибо, молодец! А колодец хватит копать, есть работа в другом месте!» Оставив колодец выкопанным почти вровень с головой, я попрощался с моим милиционером и покатил вместе с инженером на другую сейсмостанцию, расположенную в более гористой местности.
«Что же это выходит? Как только я настроился на то, что безропотно подклоняюсь под волю Божию и принимаю, как должное, и жизнь в этом не слишком радостном месте, и даже безконечное рытье колодца, — как тут же все закончилось. Удивительно! Это нужно запомнить…» — размышлял я, сидя в машине, мчавшейся к большому плоскому кряжу на горизонте. Станция представляла собой вагончик, стоявший на небольшой площадке высоко в горном ущелье, откуда открывалась грандиозная панорама величественных хребтов загадочного Сари-Хосора. Позади, над обрывистой вершиной, поросшей кизиловым кустарником и мелкими деревьями боярышника, высоко в небе парили большие орлы. Из ущелья вытекал чистый горный ручей, откуда мне пришлось затем носить воду ведрами.
Это место мне понравилось больше, чем то, откуда я уехал. Здесь у меня снова возникло сильное желание писать стихи. Любуясь по вечерам безбрежными просторами золотистых холмов с мягкими красками ковыльной степи, окутанной голубоватой весенней дымкой, с бархатистыми первыми звездами, загорающимися над далекими хребтами Сари-Хосора, я вложил в эти записи всю душу.