Страница 41 из 212
Когда в два часа ночи мы вышли из самолета, в лицо пахнул такой жаркий и сухой воздух, что он напоминал жар из газовой духовки, когда из нее вынимают подрумянившийся пирог. В аэропорту ночевать было негде и мне посоветовали поискать место в гостиницах города.
— А где искать эти гостиницы? — попытался я добиться ответа.
— Поезжай в центр, там все гостиницы увидишь! Маленький что ли?
Я бодро вышел из здания аэропорта на небольшую площадь с большой клумбой посередине, где пышно цвели розы. Ночь, казалось, благоухала их ароматом. Пассажиры быстро усаживались, толкая друг друга, в маленький микроавтобус, в который я успел поместиться последним, попросив водителя остановиться в центре, у гостиницы.
Хотя центральная гостиница и называлась «Душанбе», но мест в ней не было, как и во всех остальных, о чем, зевая, сообщил мне сонный дежурный.
— А это что за табличка? — указал я на странную надпись: «Гостиница „Дом колхозника“. Места есть». Рядом был помещен адрес.
— Это для колхозников, нужно на попутных машинах ехать!
Как ни странно, первый попутный грузовик подобрал меня.
— Дом колхозника знаешь? — спросил я у водителя, сомневаясь, поймет ли он русский язык.
— Колхоз, колхоз! — засмеялся тот.
Когда мы подъехали, это оказался даже не «Дом колхозника», а скорее, ночлежка на десять коек при местном рынке, где уже храпело человек восемь. Я лег и мгновенно уснул.
Разбудило меня странное монотонное гудение человеческих голосов, доносившееся из раскрытого окна. Я выглянул: прямо на асфальте, под огромными белоствольными тенистыми чинарами, расстелив большие узорные платки, которые потом оказались поясами их владельцев, молились, сев на пятки, длиннобородые старики, человек десять, одетые в халаты.
«Да, вот это по мне… — удовлетворенно подумал я. — Во всяком случае, теперь никто не будет приставать с глупыми вопросами, почему я верующий?» Во дворе у журчащего арыка с мутной холодной водой, я выбрал место для молитвы. Гор я не увидел, потому что небо было подернуто желтоватым пыльным цветом. Тем не менее с большим удовольствием я молился в то жаркое июльское утро, стоя у тихо позванивающего горного арыка, который показался мне райской рекой. На меня никто не обращал внимания, хотя к этому времени на моем лице уже отросла порядочная щетина, потому что я отрекся заодно и от бритья, чтобы стать настоящим странником.
Выпив в чайхане на рынке зеленого чая и с удовольствием отведав горячей и ароматной азиатской лепешки, только что вынутой из тандыра, я на троллейбусе добрался до автостанции, любуясь по пути уютными зелеными улицами с цветущей фиолетовой индийской сиренью и высокими белоствольными платанами. На автовокзале я стал изучать схематическую карту Таджикистана. Острые пики гор, нарисованные неумелой рукой, повсюду пронзали лиловое небо. Просунув голову в маленькое окошко, я спросил:
— А рядом с Душанбе есть горные заповедники?
— Есть, Ромит.
— Дайте мне, пожалуйста, билет в Ромит! — сказал я таким голосом, словно просил билет в рай, потому что пока в новом месте мне все очень нравилось.
В автобусе я оказался одним из первых, поэтому пришлось долго ожидать, пока пассажиры заняли сначала все сидячие места, а затем и стоячие. Сидеть было стыдно, если рядом стоит, вздыхая, женская фигура с белым халатом, накинутым на голову. Я уступил место и схватился за поручни. На поворотах дороги автобус сильно кренился и все «стоячие» валились друг на друга. Зеленое ущелье, по которому мы ехали, выглядело очень привлекательно: на тополях и карагачах играли снопы солнечного света. Мощная голубая река, с белопенными перекатами, вскипала водяными брызгами то справа, то слева от дороги. Над прибрежными террасами громоздились хребты, поросшие древовидным можжевельником — арчой с красивой зонтичной кроной. Сделав последний крутой поворот, автобус подкатил к конечной остановке, где пассажиров, сомлевших от духоты в автобусе, встретила оглушительным ревом пара забавных осликов, повернувших в нашу сторону свои длинные уши.
Узнав, где находится управление заповедника, я отправился в путь. Идти пришлось довольно долго, сначала через вытянувшийся вдоль реки поселок с глинобитными мазанками, затем по длинному мосту через реку. Потом указатель лесничества направил меня по пыльной дороге, петлявшей среди незнакомых деревьев с узловатыми стволами и пышной темно-зеленой листвой. Уже хотелось есть, когда я заметил на ветках этих странных деревьев, среди блестящей листвы, большие темно-красные и черные ягоды.
«Вполне возможно, эти ягоды могут быть ядовитыми, — подумалось мне. — В южных странах всегда много ядовитых плодов… Ладно, голод не тетка, попробую осторожно!» Первая ягода легко раздавилась в пальцах, окрасив их густо-красным несмывающимся соком. Вторую ягоду я осторожно прикусил, чтобы попробовать ее на вкус, не глотая сок. Но я проглотил эту ягоду, не заметив как это получилось! «Все, отравился…» — мелькнуло в голове. Сок проглоченной ягоды был кисло-сладким, а сама ягода оказалась удивительно сочной. «Если сразу не отравился, то теперь ничего не будет!» — Успокоил я себя и наелся, сколько мог.
Так, с синими губами и руками я появился перед начальником лесхоза.
— Работы у нас никакой нет, — заявил он. — Местным негде работать, а ты еще спрашиваешь…
Все было понятно, но остался мучавший меня вопрос, чего же все-таки я наелся по пути в лесхоз?
— Простите, а что за деревья с черными ягодами растут вдоль дороги?
— Это те ягоды, которых ты сначала наелся, а теперь спрашиваешь? — засмеялся таджик. — Шахтут — царский тутовник, мы его специально разводим! Умойся в реке, а то таким синим в город приедешь!
Тем же самым путем я вернулся к последнему автобусу, по дороге вымыв в холодной реке лицо и руки.
На автовокзале в Душанбе я снова оказался у билетной кассы. Приметив в очереди за билетами паренька приветливой наружности, я поинтересовался у него, куда бы мне поехать, чтобы увидеть самые красивые горы в Таджикистане? Он пытливо посмотрел на меня:
— А большие реки в горах любишь?
— Ну, еще бы!
— Тогда поезжай в Гарм! — уверенно сказал он и добавил:
— Там моя родина. Ватан, по нашему!
Несчастье души в том, что она любит то, что смертно, сама оставаясь безсмертной. Разрываясь между тем, что смертно, и тем, что не имеет смерти, она до тех пор испытывает страдания, впадая в отчаяние от жизни и содрогаясь от страха перед смертью, пока не окажется всецело под благодатным покровом Божественной помощи.
Нем я, Господи, словно глина, ибо это Ты, Боже, говоришь вместо меня. Горделивые дети земли изощряются в пустом красноречии, лишенном силы Твоей, а слабое молчание мое становится в устах Твоих громом. Безсильно сердце мое и не может оно любить ближних, но когда Ты вселяешься в него, оно с величайшей любовью обнимает всех людей, как собратьев своих. Ты делаешь меня мягким, подобно воску, текущему по горячей свече, а слова горделивых уподобляешь треску водяных капель, попавших в ее огонь.
ГАРМ
В какую сторону можно обратить свое движение без Бога? Повсюду, где мы будем вести поиски своего счастья, обходя Творца и Создателя, таятся скорбь, разочарование и смерть. Прекрасное без Бога — прах, любимое без Бога — тлен, все, что есть, говорит нам о том, что его скоро не будет. Если так, то значит, оно сообщает нам и о том, что оно только мгновение между одной вечностью и другой. Предел вещей без Бога — небытие, предел безсмертной души — без-конечная жизнь в Боге.
Господи, за явленную нам красоту многообразного мира душа моя возсылает Тебе непрестанную хвалу! Но, постигнув, что скрывается за этой красотой, уже остерегается любить ее, не желая в погоне за этой преходящей красотой впасть в небытие вместе с вещами мира сего. Незабываемое непрерывное творение мира всемогущим Божеством, став частью нашей жизни, забыться не может, так как делается тем несокрушимым сплавом нашей души, где она переплавляется в дух.