Страница 24 из 212
Поистине, кому близка жизнь безмятежная и чистая, тот инстинктивно ищет спасение от греха и попадает или в горы, или в монастыри. Кому близко распутное существование, ищет разврат и попадает или в больницы, или в психиатрические лечебницы. Стремящиеся ко греху и желающие найти в нем самоудовлетворение, подобны тем, кто перебирает пустую шелуху, пытаясь отыскать в ней зерно. Отвратившиеся от безсмысленных поисков самоудовлетворения в наслаждениях, обращаются к чистой и целомудренной жизни и находят в ней нетленную пищу Небес — святую веру и Божественную благодать.
НАЧАЛО ВЕРЫ
Господи, как близок Ты к тем, кто осознал свою немощь и потому Ты животворишь их Своей силой и даешь причащаться в Тебе Самом Твоей вечной нескончаемой Жизни. Уйдя в страну далекую, туда, где в Тебе ни у одной души нет нужды, а есть лишь жажда к пойлу мирских страстей и заблуждений, мы видим, что даже к этому мерзкому пойлу не протолкнуться робким и слабым, в то время как Ты кротко зовешь всех к Себе и приглашаешь их на званый пир духовного озарения и спасения с обильным угощением Божественной благодатью.
Убегая от малых скорбей, мы встречаем большие скорби. Смиренная душа спешит припасть к Богу. Самолюбивая душа уходит в бездны неверия. Смиренной душе Ты, Боже, открываешь иную жизнь, а самолюбивой остается лишь одно: строить о ней нелепые догадки. Больше всего на свете мне хотелось постичь эту неведомую жизнь, а не только лишь догадываться о том, что она собой представляет. Воспоминания о горной жизни переполняли мое сердце. Стало понятно, что с горами я уже связан навсегда крепкими и прочными узами, но в глубине души оставалось стремление к чему-то самому главному, а самым главным после гор могло быть только одно — неведомый и пока непонятный таинственный Бог. Ненавязчиво войдя в мою жизнь неисповедимыми путями Ты, Боже, вывел меня к верующим в Тебя людям, добрым и искренним, слава Тебе за Твою помощь и участие!
Мир настойчиво не желал выпускать меня из своих рук, запутывая безпощадно разнообразными делами и обязанностями. Опять начались поиски работы для справки на вечернее отделение университета. Однокурсник, работавший на телевидении оператором, предложил зайти к нему в телестудию, обещая свою помощь. Он переговорил с кем-то и меня взяли постановщиком декораций для телевизионных передач. Неприглядная сторона актерской жизни неприятно поразила меня своим несоответствием с поведением людей этой профессии перед телекамерой и в повседневной жизни и навсегда отбила интерес к театральным кругам.
Для всех телепередач требовались соответствующие декорации, которые по заявкам режиссеров готовили художники телевидения. Художников было трое, всем немного за тридцать. Поначалу только двое привлекли мое внимание: первый — одаренный и ироничный творческий парень, который принимал участие в различных выставках, имел награды и премии; он жил с семьей и для семьи, был обаятельным и остроумным человеком. Второй имел прекрасный художественный вкус, интересно экспериментировал, пользуясь трудами древнегреческих философов. Он заинтересовал меня не только картинами, в которых добивался тончайших оттенков цветовой тональности, но и удивил особой значимостью слов, которых мне не доводилось слышать раньше:
— Умей заглянуть в самого себя! Это стоящее дело, Федор, — убеждал он, доверительно приблизив свое лицо к моему лицу.
— Страшновато заглядывать внутрь себя, неизвестно, что можно увидеть… — высказывал я свои сомнения.
— Еще две с половиной тысячи лет назад китайцы говорили, что самое достойное в жизни — уединение. Хоть раз поздоровайся с собой наедине! Какой глубокий смысл! Вникни в него, и не бойся, это принесет тебе пользу.
— Ну, что это за уединение на телевидении? — мне показалось смешным такое утверждение.
— Ты не смотри на меня, а попробуй сам это сделать, тогда и поговорим… — обижался мой знакомый. — Знаешь, как сказано: вынь прежде бревно из своего глаза…
— А кто это сказал?
— Христос сказал. Достань Евангелие и почитай. Пригодится…
— А у тебя оно есть?
— К сожалению, нет. Книга ведь запрещенная!
Художник блистал широкой начитанностью в переводах различных китайских трактатов, а также в греческой философии, то есть в тех областях знания, которые оставались для меня terra incognita.
— Знаешь, какие надписи были высечены на фронтоне храма в Дельфах? «Познай самого себя» и «Ничего сверх меры». Греки знали что написать! — убеждал он меня.
Я попросил его дать мне список литературы для прочтения, по которому мог бы найти эти книги в университетской библиотеке. Сочинения древних греков — Демокрита и Аристотеля показались мне скучными, а китайские философские трактаты — туманными для понимания, и я отложил их в сторону. Благодаря этому художнику я впервые увидел, что книги по христианству полностью закрыты для советского читателя, но в некоторых разрешенных для прочтения изданиях я впервые прочел цитаты из Евангелия, которые оказали удивительное воздействие на мою душу.
Наиболее тонко и мудро привел меня к вере во Христа третий художник, Анатолий, молчаливый, скромный и всегда сосредоточенный, глубоко верующий человек из верующей семьи. Услышав как-то мои высказывания о современной музыке, которая уже начала утомлять меня своей безсодержательностью и минутным эффектом, он посоветовал мне обратиться к классической музыке. Но в ней я ориентировался плохо и спросил его, как более опытного человека, что бы он мог мне посоветовать.
— Если хочешь, — сказал художник, — зайдем к моей маме, где я храню свою коллекцию пластинок, и я дам тебе послушать музыку Баха.
Я немного слышал об этом композиторе и знал, что он писал органные произведения, но в музыкальных магазинах того времени трудно было достать хорошие пластинки, тем более настоящую классическую музыку.
Принеся домой пластинки с записями органных прелюдий и фуг Баха, я взял напрокат проигрыватель. Как только прозвучали первые аккорды невероятно прекрасной музыки, мне стало понятно, что в моей жизни начался переход к новому, более содержательному этапу, в котором классическая музыка может стать серьезной опорой.
Затем я взял у моего друга «Бранденбургские концерты», Кантаты, а также «Страсти по Иоанну» и «Страсти по Матфею». Вокальные Кантаты мне очень понравились, хотя тексты оставались непонятными, а вот записи Страстей подняли в душе моей что-то такое глубоко покаянное, что без слез слушать их было просто невозможно.
— О чем поется в Кантатах и в Страстях? — поинтересовался я, возвращая пластинки.
— В Кантатах содержатся тексты из Священного Писания, а в Страстях рассказывается о страданиях Христа, которые описаны в Евангелии.
— А как мне прочитать Евангелие? — задал я вопрос, не надеясь, что это возможно.
В университетской библиотеке мне дали понять, что Евангелие и Библия студентам на руки не выдаются, только «специалистам», имеющим специальный допуск.
— Я дам почитать тебе Библию, в которой есть Евангелие, оно называется Новый Завет, только ты верни мне эту книгу, пожалуйста, когда прочитаешь.
Художник вынес мне Библию, завернутую в платок, и с благоговением вручил ее мне.
Слава Тебе и хвала, Господи Иисусе Христе, за любезное сердцу Евангелие, источник жизни, силы и благодати! Своим святым словом Ты изменяешь дурное устроение души и она отвращается от зла и греха, как от мерзости запустения, куда успела впасть по причине прочно укоренившегося в ней невежества. Когда я пришел с Библией домой и вошел в свою комнату, мне показалось, что я принес самое драгоценное сокровище, которое Бог сподобил держать в моих руках. Открыв первую страницу Нового Завета, Евангелие от Матфея, я с головой погрузился в чтение…
Нет, это было не чтение, это был слезный поток, безостановочно струившийся из моих глаз. Никогда еще не приходилось мне так сладостно рыдать над книгой. Если и возникали у меня прежде горькие рыдания о безысходности непонятной и непонятой мною жизни, то теперь все существо мое извергало реки сладких слез, слез облегчения от страшной тяжести, долгое время угнетавшей и убивавшей его. Душа разрешилась горячими рыданиями, избавившись от гнета своего одинокого существования. Наконец, сердце мое нашло истинный свет, пока еще являвшийся для меня светом знакомства и сближения с высочайшей Истиной, словами действительной правды, оставленными Самим Богом на нашей земле, политой слезами безчисленных поколений страдавших и страдающих людей, подобных мне, — заблудившихся сынов человеческих.