Страница 198 из 212
Призывные голоса проснувшихся водопадов возвестили приход весны. Дождавшись крепкого наста, похрустывая промерзшим снежком, я спустился к тропе. Возле водопада снег закончился. Крокусы, подснежники и примулы росли прямо на тропе, и я старался не наступать на эту трогательную и беззащитную красоту, осторожно ставя ноги на землю. На пути к скиту приятно было идти по мягкой тропе, согретой весенним полуденным солнцем.
Порывистый теплый ветерок овевал лицо. В душе легко струились слова «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!» Зная, что медведи в это время выходят из берлог, я громко читал молитву вслух, стараясь попадать в такт с каждым своим шагом. Мне не хотелось нос к носу столкнуться с медведицей. И все же я не избежал неожиданной встречи. За очередным поворотом я остановился как вкопанный: в пяти метрах от меня стояла медведица с двумя годовалыми медвежатами, настороженно глядя в мою сторону. Я замолк, но никакого страха не ощутил. Внутри, как драгоценный алмаз, всеми гранями переливалась Иисусова молитва. Мы молча смотрели друг на друга. Сердце источало любовь и сострадание не только к медведице, но и ко всему живому, что окружало меня. Лесная красавица с тихим рыком легонько шлепнула лапой первого медвежонка, таращившего на меня свои круглые глазенки. Тот кубарем улетел в кусты. Вслед за ним побежал второй медвежонок. Медведица неторопливо и с достоинством скрылась в кустах. Это семейство показалось мне таким милым, что я бы, наверное, всех их расцеловал, если бы это было возможно. Переживания этой нелегкой, но благодатной зимовки сложились в небольшое стихотворение, полностью выражающее произошедшее со мной изменение.
Братья находились дома. Павел вышел встречать меня, услышав слова молитвы. Он долго и пристально смотрел мне в лицо, наконец сказал:
— Что-то в тебе изменилось, отче! Только не пойму что… Иеромонах молчаливо поприветствовал меня. Видно было, что они обжились в скиту и живут своей, только им понятной жизнью. За чаем послушник рассказал мне о зимовке и, стуча кулаком в грудь, поведал:
— Отец Симон, за эту зиму я, можно сказать, выкормил иеромонаха Ксенофонта своим духовным молоком! Теперь ты его не узнаешь!
Тот с улыбкой ответил:
— Да, со мной в жизни еще никто столько не общался!
Мне радостно было услышать об отсутствии раздоров в их молитвенной жизни. Отец Ксенофонт на вид повзрослел и вроде бы духовно окреп. Он с радостным лицом поделился главной своей новостью: Иисусова молитва плохо давалась ему и он постоянно впадал в сонливость, и к весне иеромонах нашел свой метод — он брал четки, выходил ко кресту во дворе и, ходя перед ним взад и вперед, молился по четкам. Но сомневался, не зная, делали так прежние молитвенники или нет, потому что если он оставит этот способ молитвы, то сонливость и дремота вновь одолеют его. Я успокоил его, рассказав, что так молились многие пустынники, и мне тоже помогает этот способ, чтобы не рассеиваться, когда я иду по тропе.
— Одно обстоятельство, отец Симон, безпокоит меня… — неуверенным голосом продолжал иеромонах.
— А что такое?
— Не знаю, как найти ключ к сердцам этих людей на Псху?.. Все время чувствую какую-то напряженность…
Я ощутил сострадание к этому неуклюжему доброму парню:
— Дорогой отец Ксенофонт, никаких ключей к сердцам местных жителей искать не нужно! Не смотри на них свысока, а всем сердцем прими в себя их нужды и скорби, тогда каждая душа откликнется тебе! Искренне полюби этих людей, и тогда твое сердце напрямую будет общаться с их сердцами и твоя душа услышит всю боль и страдание их душ…
За столом возникло молчание. Мой собеседник сидел, низко опустив голову. Затем он в раздумье сказал:
— Мне кажется, я понял…
Павел, внимательно выслушав мои слова, восторженно заявил:
— Ну, отче, ты даешь! Вот сказал, так сказал! Полностью одобряю…
Через несколько дней послушник исповедовался за всю свою жизнь. Она была непростой, особенно ее семейная часть. Но исповедь его прозвучала искренне и очень покаянно. Несомненно, он много знаний приобрел за это время, прочитав всю нашу библиотеку, и взял хороший настрой на молитвенную жизнь. Я не стал откладывать его постриг, и на Страстной седмице послушник Павел стал иноком Пантелеймоном. Новое имя его несколько удивило, но, помолясь и подумав, он доверительно поделился со мной своими переживаниями:
— Знаешь, отец, поначалу мое новое имя не пришлось мне по душе. А сейчас чувствую, что полюбил великомученика Пантелеймона всем сердцем!
В Страстную Пятницу к нам в скит пришел Валерий:
— Батюшка, как хорошо, что вы спустились! Послушник говорил мне, что вы должны появиться перед Пасхой. Все люди просят вас послужить Пасху в селе!
Я посмотрел на отца Ксенофонта:
— Ну что, отче, пойдем вместе? Заодно поможешь мне на клиросе…
Иеромонах с готовностью согласился.
— А ты, отец Пантелеймон? — обратился я к иноку.
— Нет уж, увольте! Лучше помолюсь в тишине после пострига… — ответил тот, добродушно улыбаясь.
Пока мы собирались, Валерий рассказывал о послевоенном житье. Хотя война закончилась, но грузинские диверсанты не оставили Абхазию в покое. Особенно частыми были набеги из Сванетии.
— Осенью случай у меня произошел, батюшка, даже не знал, останусь в живых или нет… Иду по тропе на Цыбишхе, автомат на плече. И вдруг на повороте выскакивают на меня человек двенадцать грузин. Я сдернул с плеча автомат. Держим друг друга на прицеле и молчим. Тут старший говорит мне:
— Слушай, друг, разойдемся по-хорошему! Ты иди своей дорогой, а мы своей…
Я ему в ответ:
— Ты мне не друг, а враг! И выстрелишь мне в спину, когда я отвернусь!
Те молчат, целятся в меня. Смотрю, справа обрыв, заросший кустами. Прыгнул я в обрыв, а грузины стрелять не стали, чтобы себя не выдать. Я тогда бегом на Псху, и на Санчаре у нас перестрелка началась. Они отступать стали, двое на минах подорвались…
— Я осенью слышал какие-то взрывы в горах, — вспомнилось мне.
— Вот-вот, это те самые мины и есть! — подтвердил милиционер. — И что всех удивляет: сколько мин мы поставили, а ни один зверь не подорвался… Подходят к минам — и в сторону, как будто чуют их носом!
— А что сейчас делается на границе с Россией? — спросил я.
— На пропускном пункте, где мост в Адлер, тысячи народу стоят сутками под дождем, а пограничники российские пропускают единицы! Сейчас Россия по Псоу и по всему Кавказскому хребту укрепляет границу. Если перейдешь и поймают, срок дают за незаконный переход… Такие вот дела…
— А мне, Валера, отца проведать нужно и своего духовника повидать необходимо! Пять лет не был дома…
— Я бы тоже поехал! — вступил в нашу беседу иеромонах. — Если вы меня возьмете…
— Конечно, возьму! — пообещал я. — Только сам не знаю, что делать…
— Ну, это мы легко можем устроить! — засмеялся охотник. — Можно через наш секретный перевал пройти. Если хотите, мы вас проводим! На Псху все и обговорим…
Мы ушли в село, навстречу Пасхе и новому повороту в нашей судьбе. Молитва сопровождала меня, вселяя в душу уверенность, что все будет хорошо.
Умственная деятельность, какой бы внешне блестящей она ни казалась, не имеет в себе никакого основания — если не несет в себе Божественной благодати. Потому все, рожденное ею, мертво и само по себе уже безплодно. Духовная глубина открыта детям и в совершенной степени тому, кто очистил свое сердце от навязчивых помыслов. Ее поверхностное понимание принадлежит обольщенным приверженцам разумности, закосневшим в своем самообольщении разумными доводами и умозаключениями. Благодатная деятельность ума — это покой и безмолвие Святого Духа, деятельность Которого безупречна. Ему не требуется умственных построений и логических усилий для постижения истины, ибо Святому Духу открыто все так, как видит и разумеет Бог.