Страница 195 из 212
— Отче, благослови начать строительство церкви в скиту, почтим память бывших монахов!
— Отличная мысль, дорогой Павел! — Я радостно обнял послушника. — Сейчас и начнем, пока время есть!
— А в честь кого будем строить? — с интересом спросил он.
— Прежняя церковь была в честь великомученика Пантелеймона, пусть название останется прежним!
Наше маленькое братство с энтузиазмом взялось за дело, и мы сообща принялись расчищать место под храм. Но поиск подходящих пихт по окрестному лесу оказался безрезультатен. Строевые пихты росли высоко вверху на хребте. В долине Бзыби мы обнаружили осиновую рощу, среди которой росло немало довольно прямых осин. Лесничий, заехав к нам на чай, одобрил наше намерение, сказав, что для осиновой церкви нужна лишь хорошая крыша, а преимущество осинового сруба в том, что его не точит червь.
Геолог, мастер на все руки, валил бензопилой осины, а мы с иеромонахом обрубали сучья и очищали топорами стволы от коры. Распилив их мы поняли, что бревна слишком тяжелы, чтобы вытащить их из леса наверх, в скит.
— Отче Симон, благослови вызвать из Москвы двоих ребят: брата и моего друга. Вчетвером мы справимся! А пока положим распиленные дрова на подпорки и оставим подсыхать… — подал мудрый совет Павел.
К моему приходу в горы около двадцати стволов лежали в лесу на подпорках, ожидая времени строительства. Основание для храма мы соорудили из больших валунов, прикатив их из нашего ручья ломом и рычагами, но приближающиеся холода заставили меня ускорить уход в горы на зимовку. Поднявшись с последним грузом на Грибзу, мы отслужили литургию и распрощались, пожелав друг другу помощи Божией.
Господи, поистине чудесны Тайны Твои: как Ты содержишь в себе весь явленный мир вместе со всем человечеством, так Ты даровал и сердцу человеческому, возлюбившему Тебя, вместить в себя то же, что вмещаешь и Ты, пребывающий на Небесах во всем Своем величии и славе. Когда в сердце человека ни один помысел не превосходит Тебя, то оно наполняется славой Твоей, а если помыслы в сердце человеческом затмевают Твой свет, оно наполняется позором и гибелью и овладевает им жестокая подруга небытия — смерть. Пребывая в покаянии пред Тобою, Господи, сердце возрастает в благодати и святости, тем самым величая и славя Тебя, а когда оно отвергает по гордыни своей милосердие Твое, то наполняется прахом помыслов и тленом мирских пожеланий.
ОБРЕТЕНИЕ МОЛИТВЫ
Путь разума ограничен его разумностью, и такой разум втайне кичится своей проницательностью. Но путь духа безпредельно превосходит разум, ибо только духу по благодати открывается вся безграничность Божественного мира. Разум боится мистики, потому что не понимает ее, но сама жизнь мистична в своей основе, так как невидима и неподвластна догадкам слепой эгоистичной разумности, ибо по сути своей глубоко духовна, а мы знаем, что «Дух есть Бог».
Холод смел последние листья с кленов и буков и оставил краснеть до заморозков лишь яркие гроздья калины и рябины. По вершинам гор забелел снег, потом его снежная граница стала опускаться все ниже. Наконец она подступила к самой келье, и в воздухе замелькали первые снежинки. В этот период меня удивляли взрывы мин в горах, которые расставили минеры на главных тропах во время войны. Подрывались ли на них звери или незадачливые диверсанты? Или же их придавливал снег? Оставалось только догадываться. Постепенно снег завалил все подходы к поляне, и даже сама поляна превратилась в один большой пушистый сугроб, по которому метались длинные языки декабрьской метели.
Научившись поддерживать ровный жар в печи гнилушками, я понемногу стал приходить в себя и начал забывать о летней суете. При виде обильных снегопадов душа успокоилась, избавившись от опасения нежданных гостей. Молитва все больше преобладала в дневном и ночном распорядке, но искушения не заставили себя ждать. Перетаскивая тяжелые мокрые сучья поближе к келье, чтобы потом распилить их и расколоть клиньями, я, по-видимому, чрезмерно понадеялся на свои силы. Внизу живота, справа, появилась боль, отдававшая во всю ногу. Особенно ощутимой становилась боль когда я молился, стоя перед иконами. Желая успокоить болезненный приступ, я начал больше сидеть на топчане, опершись спиной о стену. Даже помазание священным маслом от лампады преподобного Сергия не приносило заметного улучшения.
«Неужели у меня аппендицит?» Этот страшный помысел пронзил меня с головы до ног. Дыхание смерти, казалось, проникло в мое сердце. Всевозможные жуткие картины страшной кончины в лесной келье заполнили мой трепещущий ум. Я принялся отбиваться от них молитвой, но по ночам, когда я засыпал от усталости, страх умереть в лесу не покидал меня.
Отчаявшись справиться с нарастающим страхом смерти, я решил предать себя на волю Божию и умереть достойно — с молитвой и упованием на милость Христову, как подобает монаху. Несмотря на непрекращающиеся боли, я продолжал с верой втирать в больное место масло от преподобного Сергия, сказав самому себе, что до последнего мгновения не отступлю от веры в милосердие Божие. Так прошло еще недели две, тогда мне вспомнилось, что я совершенно забыл о своем страхе помереть от аппендицита и о болях в животе. Незаметное действие благодати изумило меня своей простотой и тихостью целебного прикосновения — поистине «милующая тихость» Бога: просто и незаметно эти боли исчезли, как будто все мои переживания являлись каким-то мимолетным сновидением.
Между тем зима разворачивалась во всем своем великолепии. Сверкающий мириадами солнечных бликов зимний лес сиял в окошках кельи фантастическими декорациями. Лунные морозные ночи мерцанием снежных искр прогоняли всякий сон. Время от времени я служил водосвятные молебны и кропил келью. Хотя борьба за ночное бдение не ослабевала, она приняла совершенно иной характер. Поставив высокий пень, я усаживался на него с четками в руках, высовывал голову в маленькое окошко на морозный воздух, как советовал отец Тихон, и без устали предавался Иисусовой молитве. Завораживающая своим великолепием ночь торжественно плыла над кельей, сменяя созвездие за созвездием. Потрясенный красотой ночной молитвы, я жалел время, впустую потраченное на сон и нелепые сновидения.
Именно тогда ночная молитва открылась мне как безмолвная беседа со всем Божественным мирозданием, с безконечно любимым и родным Христом. В душе прочно утвердилось понимание того, что этот молитвенный опыт навечно стал моим достоянием. И если еще будут безчисленные падения и поражения, моя душа всегда будет помнить ни с чем несравнимую красоту молитвенного бдения и неуклонно станет стремиться упрочить и закрепить свое молитвенное открытие.
С тех пор ночь стала для меня особым молитвенным таинством, неизмеримо превосходящим все земные восторги и утешения.
Ночные бдения далеко отогнали дремоту и вялость и превратили каждую ночь в духовный день сладкой молитвы и слезного покаяния. Слезы безостановочно текли из глаз при одном воспоминании имени Иисуса, молитва лилась легко, словно сокровенная мелодия души. Я молился неустанно, не разделяя сутки на день и ночь, уже не связывая ее ни с какой погодой, с ее снегопадами, с метельным завыванием или кротким сиянием месяца и Млечного пути над головой. Тогда мое молитвенное правило составляло восемнадцать часов в сутки, шесть часов я оставил на отдых и сон, с перерывом на обед, заготовку дров и выпечку лепешек.
Прошло и отпелось радостное Рождество. Молитва поглотила все мое внимание и время. И в этот период в коренном зубе появилась сильная боль, мгновенно возвратившая меня в мир скорби и болезни. День ото дня пульсирующая боль становилась все сильнее. Изнемогая, я попробовал выдернуть больной зуб пассатижами. Но как ни пытался я захватить этот зуб железными концами пассатижей, они срывались с зуба, повреждая десну. Несмотря на все свои отчаянные усилия, я только отломил себе кусочек больного зуба. В один из таких моментов борьбы с больным зубом мне вспомнился совет из церковного календаря, что при зубной боли нужно обращаться к священномученику Антипе. Обессилевший от болезненных приступов, я опустился среди ночи на колени и обратился ко святому с просьбой о помощи. Затем положил голову на пол и, утомленный болью, неожиданно заснул.