Страница 114 из 212
По пути через каньон нам пришлось вдобавок обходить водопады, поднимаясь на обрывистые скалы. Это отнимало последние силы. К нашей усталости постепенно стало примешиваться непонятное чувство ужаса, причину которого никто определить не мог. Эти волны ужаса ощущал каждый из нас, что заставляло каждого человека с тревогой осматриваться по сторонам. Спеша и спотыкаясь, мы спешили побыстрее выбраться из этого жуткого места. Ко всему прочему на дне этого мрачного ущелья я обнаружил многочисленные следы лап здоровенного медведя.
Выйдя с большим вздохом облегчения на поляну, мы остановились, совершенно потрясенные открывшимся зрелищем: по всему лугу валялись истерзанные трупы овец. Что здесь произошло, и, похоже, совсем недавно, мы не могли даже представить. Не задерживаясь на поляне, с разбросанными по ней тушами животных, мы быстро ушли из этого мрачного места, забыв о страшной усталости и боли в ногах. Километра через три навстречу попался старик с винтовкой, едущий на ишаке:
— Откуда идете? — спросил он с большим удивлением, поприветствовав нас.
— С перевала, — ответил я.
— А видели там убитых овец?
— Видели.
— Значит вам сильно повезло, раз вы остались живы!
И старик рассказал, что на днях пастух пас в этих местах овец. Из ущелья вышел огромный медведь и убил одну овцу. Пастух, пытаясь отомстить хищнику, изо всех сил ударил его мотыгой по голове, но только нанес ему сильную рану. Разъяренный медведь ударом лапы сбил пастуха с ног и содрал когтями скальп с его головы. В ярости зверь убил всех овец, которых смог поймать, и скрылся в непроходимом ущелье. Происшедшее видели издалека подростки из ближайшего кишлака, собиравшие в это время в лесу дрова. Они со всех ног помчались домой и рассказали людям, что произошло. По рации вызвали вертолет и на нем увезли тяжело раненого пастуха. А теперь все взрослые мужчины из окрестных селений охотятся на этого медведя, который скрывается где-то в каньоне. Тогда нам стал понятен тот безотчетный ужас, который холодил наши сердца. Это был ужас от присутствия свирепого хищника, прятавшегося рядом в ущелье. Взволнованные воспоминаниями, мы засиделись за поздним чаем, не заметив, что подошло время вечерних молитв.
Мои друзья в этот вечер предпочли молиться в палатке, а я, истосковавшись по молитве, долго молился у догорающего костра до тех пор, пока Млечный Путь не оказался у меня за спиной.
От больших радостей — к большим скорбям, так движется суетный мир. Если мы выходим из радостей мира сего, то мы заодно выходим и из больших скорбей, ибо они взаимосвязаны, как свет и тень. И так же, как мы входим в свет духовной жизни, невещественной и неразрушимой, мы можем войти и в радость нетленную, не зависящую от каких-либо перемен, в радость и мир во Святом Духе.
ПРОЩАНИЕ С АЗИЕЙ
Устремляя взор в тварный мир и удивляясь его чудесам, человек забывает о самом удивительном творении во вселенной — живой душе своей, умирающей в нем, забытой и заброшенной, лишенной силы и благодатного разумения. Одна трагедия порождает другую, ибо вслед за гибелью души гибнет и внешний мир. Но когда внимание человека, побуждаемое скорбями, заметит эту неумирающую красоту души внутри себя, так как душа умереть не может, тогда весь человек преображается дивным преображением, сотворенным благодатью Духа Святого. Вслед за этим душевным изменением изменяется и весь тварный мир, уподобляясь преображенному человеку. Чтобы воспринять новое, сердце человеческое должно отрешиться от старого в полной решимости и готовности к грядущему духовному опыту.
По стенам легкой палатки прыгали солнечные зайчики, обещая безоблачный жаркий день. Утром мы начали подъем на перевал, который мы ни разу не проходили с северной стороны. Множество мелких тропинок, оставшихся от прошедших этим путем овечьих отар, сбивало нас с толку. Тропы разбегались в разные стороны по кустарникам и зарослям арчи. То и дело теряя в лесу направление, мы двинулись вверх к седловине. Стояла середина лета, и в горах установилась жаркая и сухая погода. От тропинок и высохшего мха на деревьях и кустах поднималась едкая пыль, от которой першило в горле. Из-за сухости и пыли приходилось часто пить. Вода в наших фляжках быстро убывала. Отец Пимен и я знали, что за перевалом внизу нас ждет чистая холодная река, огибающая перевал по узкому каньону справа, по которому можно было спуститься, но подъем исключался полностью.
К полудню жара стала нестерпимой. Вода во флягах закончилась. В горле саднило от пыли и было трудно глотать. Мы сбились с тропы и решили с отцом Анастасием взять левее, где и обнаружили ее петляющей среди зарослей барбариса и кизила. Наш друг взял круто вправо и теперь поднимался без тропы по полуразрушенным скалам. Было видно, как он изнемогал от жары и жажды. На наших глазах он остановился и снял с плеч рюкзак. Потом достал из него пятилитровую железную банку с хлопковым маслом и принялся пить его большими глотками. Мы смотрели на эту сцену во все глаза, с трудом подавляя тошноту.
Как бы там ни было, нам удалось взобраться на перевальную седловину и мы поспешили вниз, к голубоватым извилинам быстрой реки, стремительно несущей свои чистые струи в белых бурунах пены. Вдоволь напившись вкусной прохладной воды, эконом поведал нам, что жажда и сухость в горле так допекли его вместе с жарой, что ему ничего не оставалось, как выпить теплое масло.
— Ну, и как ощущение? — спросили мы.
— Ужас! Теплое и противное. Но пить можно. Сразу сил прибавилось, потому и дошел до перевала…
На берегу реки мы приготовили ужин — перловую кашу и чай, после чего пошли к воде мыть посуду. Бурное течение неожиданно вырвало из рук преподавателя котелок, который в мгновение ока исчез из поля зрения. Уныние отпечаталось на наших лицах: вот так дела! Придется теперь искать в чем готовить еду… Особенно сетовал отец Пимен, умевший вкусно и быстро готовить. Мы задумались, но, ничего не придумав, решили что как-нибудь обойдемся без котелка и взялись за молитвенное правило.
Двигаясь вверх вдоль речного ущелья к следующему более высокому перевалу на Сари-Хосор, наша группа подошла к гигантскому оползню, который сорвал весь склон до самого дна этого глубокого ущелья, оставив голые скальные породы, протяженностью метров в пятьдесят. Такое опустошение произвели весенние ливни, прошедшие здесь в мае. К сожалению, мы не захватили с собой веревку. Когда-то мы с архитектором спускались по обрывам, сбросив двадцатипятиметровую веревку, надеясь, что она достигнет дна ущелья. Спускаясь по ней первым, я обнаружил, что до земли недостает метров шесть. Глупо было висеть на веревке и видеть внизу дно долины, траву на ней и мелкие камни, которые казались совсем рядом. Карабкаться наверх не представлялось возможным. Но, слава Богу, тогда мы обнаружили узкий желоб, по которому смогли спуститься вниз, держась руками за ветки кустарника.
На этот раз перед нами зияла бездна, лишенная, казалось, всего, за что можно было бы зацепиться, поэтому быстрота передвижения определила и способ преодоления этого участка. Цепляясь руками за мелкие выступы и опираясь ногами ботинок на крохотные выемки и обломки горной породы, мне удалось нащупать место, по которому оказалось возможно пройти, не задерживаясь. Отец Анастасий довольно быстро преодолел опасный участок, а когда по обрыву двинулся эконом, у нас дрогнули сердца. Его фотоаппарат цеплялся за все выступы и, болтаясь на шее нашего друга, способствовал потере равновесия, которое и без того не являлось устойчивым.
— Сними аппарат и закрепи его на каком-нибудь выступающем камне, чтобы он тебе не мешал! — крикнул я отцу Пимену.
— Так что же я, зря, выходит, фотографировал? — недовольно откликнулся он.
— Я приду и заберу его, а сначала ты закончи свой переход! — посоветовал я эконому.
Совет показался ему убедительным. Наш друг, нащупав ботинками место для опоры, ухватился рукой за обломок скалы, быстро снял фотоаппарат и примостил его на небольшом выступе над головой.