Страница 11 из 212
То, чему мы можем учиться свободно и с пользой для души, без опасения потеряться в дебрях гордыни и страстей — это искренняя и чистая любовь к Богу, всякое иное приобретение знаний есть лишь порча ума и сердца. Страшно затеряться в юности среди лже-богов и идолов мирской жизни, которым поклоняется мир, и не заметить кроткого и любвеобильного Христа. Прекрасное занятие для человека — свидетельствовать о милосердии Божием, оберегающем его от недобрых путей, но самое лучшее — отдать всего себя Его милосердию и постигать, насколько это возможно, безпредельность Божественной любви.
ТРУДНАЯ ПОРА ВЗРОСЛЕНИЯ
Детство не может оставаться безгрешным, но оно может надолго сохранить свежесть и чистоту души, если человек остается кротким и смиренным, ибо таковых есть Царство Небесное. В эту пору доброе дело, даже сделанное без интереса и по принуждению, хотя и не приносит должных благих плодов из-за упрямства и своеволия испорченного грехом ума, тем не менее, удерживает душу в добре, помогая ей пройти невредимой опасный период взросления. Много скорбей приносит душе принуждение к благу, но именно оно помогает ей развиться в доброе, отсекая своеволие и не давая эгоизму укорениться в сердце.
Скрытое зло души — самолюбование и самовлюбленность, дающие начало росту эгоизма, страшного бича юности и всей последующей жизни. Этот эгоизм хочет жить, паразитируя на сокровенной жизни души и отчаянно сопротивляется малейшему принуждению, представляя себя как благо для людей тем, что греховно использует различные дарования души. Чем больше в душе дарований, тем сложнее ей пользоваться ими на пользу себе и ближним. Тем больше в ней самовлюбленности, тем опасней она для самой себя и для остальных людей.
Растущее молодое тело жадно требовало движения, и наши детские игры часто заканчивались борьбой, чтобы испытать свои крепнущие силы. Школьные уроки спорта становились для меня более увлекательными, чем остальные предметы, особенно удавались прыжки в высоту и акробатика. Наши игры иногда становились рискованными. Юная самонадеянность не чувствовала подстерегающей опасности. Мы начинали ощущать ее пьянящий азарт, преодолевая неприятное чувство страха. На запасных путях железнодорожной станции находились большие кучи песка. Нам нравилось прыгать на них с крыш вагонов, издавая победные вопли. В одном из таких прыжков мы столкнулись в воздухе с другим мальчиком, и меня отбросило в сторону от песка. Возможно, этот прыжок стал бы для меня последним. И вновь, Господи, Ты оказался рядом и Твоя заботливая рука опустила меня не на рельсы, куда я должен был упасть, а на другую небольшую кучу песка, рядом с вагоном.
Однако мне, нераскаявшемуся, полюбилось ощущение полета. Я начал поиски подходящих мест для своих опытов. За поселком проходил большой поливной канал с переходными мостиками через него, где расстояние до воды составляло около 4–5 метров. Хотя до канала было не близко, мне нравилось добираться туда на велосипеде с ватагой местных ребят, где мы и прыгали в воду разными способами: «солдатиком», «бомбочкой» или «головкой». Страшнее всего оказались прыжки вниз головой, от которых у меня захватывало дух, хотя неоднократно случалось сильно ударяться о воду, если угол вхождения был выбран неправильно. Один прыжок был особенно неудачным и мне показалось, что я разбился навсегда, потому что от удара при вхождении в воду потерял сознание. Господи, Ты отыскал меня в темных глубинах, вынес на поверхность воды и дал вдохнуть живительный воздух. Ныне оживи меня к новой жизни в Тебе, дай вдохнуть безсмертный воздух Царствия Твоего и безстрашно плавать в святых водах Твоей благодати!
Старый велосипед, любимый друг мой, был всегда со мной, и я с радостью устремлялся в степные просторы, любя отдавать себя свободному движению среди безпредельных морей пшеницы и подсолнечника, с дрожащими в дымке высокими степными курганами, во весь голос распевая песни под мелодичные трели жаворонков, купающихся в горячей синеве. Асфальтовое полотно дороги уходило к горизонту вместе со столбами линий электропередач, и мне представлялось, что за этим горизонтом, под сенью белоснежных кучевых громад, меня ожидает непременно что-то очень хорошее, чему я пока еще не мог придумать название. Душа грезила о чем-то непременно героическом и необычном…
Итак, трудная пора моей жизни соединилась с очередным переездом нашей семьи. Родители стали поговаривать о том, чтобы переселиться в большой южный город, красиво раскинувшийся на высоком берегу Дона. Переезд совершился быстро, когда я находился в школе. К новому месту меня привезли на электричке, потому что родители облюбовали себе дом неподалеку от железнодорожного вокзала. Рядом возвышалась большая четырехэтажная школа со своим стадионом и настоящими воротами, где с утра до вечера подростки гоняли мяч, с площадками для прыжков в длину и высоту, с беговой дорожкой, и это мне понравилось больше всего.
В районе, где жили, в основном, железнодорожники, многие подростки славились дурным поведением, и мне возбранялось с ними дружить. К сожалению, это было легко сказать, но трудно сделать. На новом месте у меня появилось много друзей, но еще всю весну мне пришлось ездить одному в прежнюю школу на электричке, чтобы закончить учебный год.
Такая ранняя самостоятельность волей-неволей воспитала во мне наблюдательность и развила способность определять характер людей, с которыми приходилось общаться в дороге. Отец постоянно наставлял меня и учил умению разбираться в людях, среди которых встречалось немало недобрых и нехороших. С другой стороны, такие самостоятельные поездки развили во мне склонность к гулянию по улицам и паркам, и это было гораздо интереснее, чем занятия в школе, которые я научился пропускать, ссылаясь на опоздания электрички. К пропускам школьных занятий примешивалось и нежелание находиться в мальчишеских компаниях, которые стали мне неинтересны. У некоторых сверстников началось быстрое взросление и проснулся безудержный интерес к телесным инстинктам и постыдным разговорам. Тем не менее, мне удалось благополучно закончить учебный год и перейти в новую городскую школу.
До осени я перезнакомился с новыми одноклассниками и сверстниками, так как всех нас объединял футбол, которому мы полностью посвящали свое свободное время. Они же познакомили меня с местными юношескими удовольствиями — теплой речкой, густо заросшей камышом, где мы срезали в букеты его бархатные коричневые головки. В той речушке мы купались и там я научился нырять, стараясь подольше оставаться под водой, — мое новое и долгое увлечение. Рядом с рекой находился огромный запущенный ботанический сад, с заросшими бузиной дорожками и холодными родниками, бьющими из известняковых пластов, с крутыми лесистыми склонами, с которых так захватывающе весело было спускаться зимой на лыжах. Велосипед мой доживал последние годы, потому что теперь мне больше всего нравилось на большой скорости носиться на нем по крутым лесным дорогам и тропам, не испытывая страха. В этом холмистом ботаническом саду я проложил для себя свои лыжные трассы, по которым стремглав мчался сверху через зимний лес, стараясь набрать как можно больше поворотов, чтобы погасить скорость. Лыжи дались мне удивительно легко, как и прыжки с небольших трамплинов. Это умение очень пригодилось мне в будущем, в горах Тянь-Шаня и Кавказа.
Зимой наша речушка замерзала, и в мою жизнь вошло еще одно увлечение — коньки. Хотя на ветру зимой было очень холодно, в хоккейных сражениях мы этого не замечали. Если же мороз начинал больно щипать за нос и щеки, мы устраивали большой костер из сухого камыша, запекая в горячей золе картошку, которая казалась необыкновенно вкусной. Вместо шайбы мы гоняли по льду самодельными клюшками небольшой речной камень. Но правила хоккея соблюдались строго. Однажды я делал вбрасывание, да так неудачно, что попал в голову слишком близко подъехавшему хоккеисту из команды соперников, рослому крупному парню, старше меня на два года. На его лбу мгновенно вздулся синяк. Все остановились, ожидая драку.