Страница 14 из 76
письменные распоряжения, подбираться к подбитым нашим танкам, остановившимися перед немецкими траншеями; при этом однажды побывал под пулями снайпера, но повезло. Пришлось пережить еще немало острых моментов.
ВЕСНОЙ 45-ГО В ВОСТОЧНОЙ ПРУССИИ
Последние танковые бои 183 ТБ с немцами вел наш героический комбат-2 капитан Павел Иванович Громцев. Все оставшиеся танки бригады (3 или 4) были отданы под его командование и составляли весь его танковый батальон (вместо 21 по штату). Эта горстка атаковала немецкую оборону на подступах к Браунсбергу, сгорая один за другим. Ходил я, ставший после Ляука «безлошадным» и назначенным связным его штаба, к его танку, стоящему перед немецкой обороной, узнавал обстановку и состояние экипажа.
Чуть ли не в последнем танке сам Громцев был тяжело контужен и отправлен в госпиталь. Это был его 7-й и последний сгоревший танк на тяжелом, невероятно тяжелом боевом пути от Подмосковья, Сталинграда, Прохоровки, Днепра и Прибалтики до Восточной Пруссии. Было известно, что за Восточную Пруссию он представлен к званию Героя Советского Союза, но, как рассказывали потом, в машину, везущую документы в штаб корпуса, среди которых было и его представление, попала бомба, а до возобновления представления так дело и не дошло.
Редактор нашей газеты «Вперед и выше» как-то меня упрекнул и даже задержал публикацию одной из моих моей статей за то, что в ней не было ни слова об авиации. И сейчас, заканчивая воспоминания о боях в Восточной Пруссии, я вплотную подошел к тому моменту, когда можно несколько восполнить этот пробел.
С конца марта и в апреле 45-го я уже в танке не сидел, был связным штаба 2-го танкового батальона с командным и наблюдательным пунктами танковой бригады. Во время перемещений между этими тремя пунктами в непосредственной близости от передовой пришлось невольно, но постоянно наблюдать за воздухом и хорошо видеть действия наших бомбардировщиков и штурмовиков, бомбардирующих и штурмующих оборону противника. Но прежде чем поделиться своими впечатлениями о действиях нашей фронтовой авиации весной 1945 года в Восточной Пруссии, мне хотелось бы сделать небольшое отступление от темы и высказать необщепринятые суждения о некоторых событиях, связанных с нашей авиацией.
О нашей авиации 41-го года мне писать не хочется. Авиация в целом, как род войск, в первые дни войны оказалась, это мне представляется совершенно очевидным, не на высоте. Точнее, не на высоте оказалось высшее авиационное командование в округах, объединениях и соединениях. Значительная часть нашей авиации приграничных военных округов была подставлена под удары немецкой авиации и уничтожена в первые часы 22-го июня 41-го года. (По нашим сведениям, 22.06.41 уничтожено 1200 самолетов, по немецким (Гапьдер) к 13.30 - 800 самолетов). В публикациях советского времени цифра Гальдера - 10 потерянных немецких самолетов к 13.30 22.06. 41г. официально никогда не признавалась, также как и наши потери за 22.06.41г. оценивались всегда цифрой 1200 самолетов. По данным В. Фалина, приведенным им в книге «Второй фронт» и, видимо, взятых им из немецких источников, «в первый день войны было уничтожено 1811 (из них на земле 1480) советских самолетов при 35 сбитых и около 100 поврежденных немецких, а к 30 июня - соответственно 3143 и 669 (без учета самолетов союзников рейха)...».
Бесславная гибель нашей авиации в первые дни войны, абсолютное господство в воздухе немецкой авиации, мне представляется, одна из самых серьезных причин поражений нашей армии летом 41- года, одна из причин невероятно больших потерь среди личного состава отступающих частей Красной Армии и эвакуирующегося гражданского населения. Из-за неприкрытая с воздуха безнаказанно расстреливалась с немецких самолетов отступающая наша пехота, колонны беженцев, переправы, воинские эшелоны. Были разбомблены прифронтовые склады с горючим и боеприпасами, и многочисленные наши танки, да и артиллерия тоже, стали из-за этого небоеспособны и в больших количествах достались врагу.
Были у нас в 41-м году отдельные герои — Николай Гастелло, Степан Супрун, Виктор Талалихин, А.И. Покрышкин, Борис Сафонов, А. Антоненко, П. Бринько... и, уверен, многие, оставшиеся безвестными истинные герои, проявившие себя в чрезвычайно тяжелых, очень неравных боях с врагом. Вечная им слава и безмерное преклонение перед ними.
Но в целом наша авиация в первые дни войны оказалась не на высоте.
Ведь когда немножко стали думать о разумном использовании авиации, додумались все же использовать даже тихоходные ТБ-3 только как ночные бомбардировщики. И наш бывший сотрудник академии имени Н. Е. Жуковского Г.И. Федоренко летал на ТБ-3 на ночные бомбежки вплоть до апреля 1943 г.
И еще один интересный факт. Кто читал воспоминания Федота Орлова «Огненные рейсы голубой двойки» [9], тот не мог, конечно, не восхищаться ночными налетами на вражеские аэродромы наших ТБ-3 в 1941—1942 гг., на которых летал автор книги, и за успешные бомбежки врага на ТБ-3 в 41-м и 42-м годах был удостоен звания Героя Советского Союза.
И Берлин, и Кенигсберг, и другие немецкие военные объекты в глубоком тылу успешно начали бомбить по ночам, начиная с августа 1941 года. Было же все это?.
А если бы мы не потеряли почти всю наличную прифронтовую авиацию 22 июня 41-го года? Скольким бы нашим людям была сохранена жизнь?
В годы Великой Отечественной войны мне пришлось наблюдать периодически действия нашей и немецкой авиации с различных случайных позиций, начиная с июля 1941 г. и по апрель 1945 года.
В конце июля 41-го года в Ростове-Ярославском, отстоящем от Москвы по шоссе на северо-восток на 203 км, были видны разрывы зенитных снарядов на большой высоте при отражении налетов немецкой авиации на Москву. По ночам, в тревоге мы выходили смотреть эти далекие разрывы зенитных снарядов на берег озера Неро. Множество вспышек мелькало чуть выше горизонта.
Первый немецкий самолет я увидел случайно опять-таки в Ростове-Ярославском, оказавшись в нем в один из октябрьских дней 41- го года. Средь белого дня одиночный желтобрюхий «Юнкере» шел на небольшой (метров 500) высоте вдоль железной дороги на Ярославль со стороны Москвы. Спустя несколько минут, за ним на большом расстоянии гнался наш ястребок, видимо — «И-15» или «И-16». И пока мы их видели, наш истребитель так и не догнал немца.
Второй немецкий самолет я увидел где-то в начале ноября 41-го года над Рыбинском. Он прошелся очень низко над домами, обстрелял из пулеметов городской рынок, прошил пулеметной очередью крышу военкомата, куда я шел с товарищами, Все это произошло у меня на глазах. Немец умело ходил над теми кварталами города, где не было зениток.
Навсегда врезались в память бомбежки Рыбинска летом 1943 года где-то перед Курской битвой. Буквально целый месяц, изо дня в день, минута в минуту в 00 час. 05 мин. над районом Рыбинского авиационного моторостроительного завода появлялись немецкие самолеты, бросали осветительные бомбы на парашютах и начиналась интенсивная бомбежка моторного завода. По ним с земли очень интенсивно били зенитки, все небо было исполосовано огненными трассами, но несмотря на это, минута в минуту в 00.05 немцы появлялись над городом каждую ночь. Многие бомбы падали на призаводской жилой район — так называемый Северный поселок, где находилось общежитие нашего авиационного техникума. Было очень много жертв среди жителей этого поселка. После того, как в одну из ночей крупная бомба угодила в середину одного из домов, и в его подвале и на лестничных клетках погибло много народа, почти все население поселка стало уходить на ночь за Волгу.