Страница 37 из 46
Но у нас были и другие причины для волнений. При подготовке закона о промышленных отношениях мы уделили слишком много внимания достижению возможно лучшей правовой структуры и недостаточно тому, как мы будем отражать атаки в адрес наших предложений. Тот же подход доминировал и по отношению к угрозе, которую Национальный профсоюз горняков (НПГ) представлял для правительства и страны. Мы, конечно, знали, что в переговорах у шахтеров и работников энергетической промышленности на руках был козырь: они просто могли прекратить поставку электричества и промышленным предприятиям и населению. Забастовка работников энергетической отрасли в декабре 1970 г. была проведена после организации следственной комиссии под руководством лорда Уилберфорса, рекомендовавшего значительное увеличение заработков с февраля следующего года.
В НПГ, однако, была большая группа активистов, столь же сильно желавшая свалить консервативное правительство, сколько и поиграть промышленными мускулами, чтобы увеличить заработную плату шахтеров. НПГ провел голосование о забастовке в октябре 1970 г. и отверг предложения Национального управления угольной промышленности (НУУП). Опасаясь несанкционированных действий, кабинет уполномочил НУУП предложить выплату премий за производительность труда в середине 1971 г. НПГ снова отверг предложение, после чего Дерек Эзра, председатель НУУП, без консультации с министрами предложил выплатить премию немедленно и без привязки к производительности труда. Кабинет одобрил уже свершившийся факт. Возможно, министры продолжали следить за событиями, но, если они это делали, я ничего об этом не знала.
Только в начале декабря 1971 г. вопрос о заработной плате шахтеров снова возник в кабинете, и, как тогда казалось, довольно случайно. Ежегодная конференция НПГ в том году значительно пересмотрела правила, необходимые для проведения официальной забастовки, так что теперь было необходимо набрать лишь 55 % голосов, а не две трети, как было раньше. Голосование НПГ, которое все еще продолжалось, завершилось большинством голосов в 59 % за проведение забастовки. И все-таки никто не был обеспокоен всерьез, казалось, что наши запасы угля велики.
Такая самонадеянность оказалась неоправданной. На последнем перед Рождеством заседании кабинета Роберт Карр подтвердил нам, что НПГ действительно созывает общенациональную забастовку, которая начнется 9 января 1972 г. Кроме того, возникли проблемы по поводу заработков в газовой и электрической промышленности. Нужно было лишь выглянуть наружу, чтобы узнать, что зима заканчивается, со всеми вытекающими из этого последствиями потребления энергии. Но мы не провели серьезного обсуждения и ушли на рождественские каникулы.
Было еще предположение, что после Рождества забастовка может не состояться, но два дня спустя после ее начала стало очевидно, что она стала всеобщей. Тогда в кабинете прошло обсуждение, нужно ли нам прибегнуть к отсрочке – «времени, чтобы остыть», упомянутой в Законе о промышленных отношениях. Но было решено, что будет трудно доказать ее юридическую правомерность, ибо приказ об отсрочке забастовки мог быть выдан судом, лишь если была серьезная перспектива, что она облегчит достижение соглашения, что в данном случае было сомнительным. Оставалась возможность прибегнуть к голосованию, но не было оснований полагать, что голосование, проведенное в НПГ, приведет к иному результату, нежели требование продолжения забастовки. Это было неприятной демонстрацией слабости основных рычагов, которыми нас снабдил Закон о промышленных отношениях. Кроме того, отдельные составляющие закона должны были еще только войти в силу, а мы знали, что значительная часть общественности сочувствует шахтерам.
Давление на правительство с требованием прямого вмешательства усилилось. Оглядываясь назад и сравнивая события 1972 г. с забастовкой, которой шахтеры угрожали в 1981 г., с годовой забастовкой 1984–1985 гг., удивительным кажется, как мало внимания мы уделяли «сопротивляемости», учету времени, в течение которого мы могли поддерживать электростанции и экономику в рабочем режиме при ограниченном использовании угля. Удивительно, как легко кабинет обманывался уверениями, что запасы угля велики, не задумываясь, были ли эти запасы расположены в доступном для использования месте, то есть на электростанциях.
Возможность массового пикетирования, которое бы не позволило доставить уголь на электростанцию, просто не стояла на повестке дня. Вместо этого нашим ответом было обсуждение перспектив Роберта Карра на улаживание конфликта и использование аварийных мощностей, которые позволили бы нам сохранить запасы электростанций на несколько недель дольше при введении энергетических ограничений. Было много бессмысленных разговоров о том, «как удержать общественное мнение на нашей стороне». Но какое отношение общественное мнение имело к окончанию забастовки?
Это еще один важный урок, который я извлекла из работы в правительстве Хита. И в любом случае общественное мнение не было на нашей стороне. Еще одним уроком из того периода, когда пять раз было объявлено чрезвычайное положение, стало то, что при всей безотлагательности решения, которое выражает фраза «аварийная мощность», на нее нельзя полагаться, чтобы изменить ключевые факты промышленного конфликта.
Критический момент настал утром во вторник 10 февраля, когда мы все были в кабинете министров. Накануне было объявлено чрезвычайное положение. Джон Дэвис принес взрывоопасную новость. Он сказал нам, что пикетчики заблокировали большую часть оставшихся запасов угля, а доступных запасов не хватит и до конца следующей недели. При сокращении производства электричества до 25 % общее отключение электричества было неизбежно, большая часть промышленных предприятий прекратила бы работу. Генеральный атторней сообщил, что меры, предусмотренные Законом о промышленных отношениях в отношении вторичных бойкотов, блокирование поставок и побуждение других рабочих принять участие в акции, приводящей к срыву коммерческого контракта, не войдут в силу вплоть до 28 февраля. Он считал, что большая часть имевшего места пикетирования была законной. Что касается уголовного права, некоторые были арестованы, но при этом он признал, что «деятельность пикетчиков ставила полицию перед очень трудными и щепетильными решениями».
Это было мягко сказано. Лидер левого крыла йоркширских шахтеров Артур Скаргилл, организовавший политическую забастовку шахтеров, с которой я столкнулась в 1984–1985 гг., уже был на пути к лаврам признанного профсоюзного активиста. В ходе заседания кабинета пришло сообщение министру внутренних дел Реджи Модлингу. Начальник полиции Бирмингема просил закрыть коксовый склад Солтли управления газовой промышленности Уэст Мидленд, поскольку дорогу грузовикам преградили 7000 пикетчиков, тогда как полиция имела пятьсот человек. Это была победа ценой насилия.
Тед объявил отступление. Он назначил следственную комиссию под началом вездесущего лорда Уилберфорса. К этому моменту энергетический кризис достиг таких размеров, что мы в кабинете обсуждали, есть ли у нас время ждать, пока пройдет голосование среди членов Национального профсоюза горняков об окончании забастовки; организация голосования могла занять больше недели. Поэтому никто и не подумал возразить, когда Уилберфорс порекомендовал увеличение заработной платы, значительно превосходящее уровень, предписанный вступившим в силу параграфом о заработной плате Закона о промышленных отношениях. Но мы были ошеломлены, когда активистское большинство исполнительного комитета НПГ отклонило рекомендацию следственной комиссии, требуя еще денег и прочих уступок.
Тед собрал нас вечером в пятницу 18 февраля, чтобы решить, что делать. Конфликт нужно было быстро разрешить. Позднее той ночью Тед вызвал НПГ и НУУП к себе на Даунинг-стрит, 10, и убедил профсоюз отказаться от дополнительного увеличения зарплаты, согласившись на все условия. Исполнительный комитет НПГ согласился, и уже через неделю то же сделали шахтеры путем голосования. Конфликт был завершен. Но разрушительный эффект, который он произвел, остался.