Страница 12 из 46
Британия, конечно, была непосредственно вовлечена в разработку бомбы, хотя, из-за распада англо-американского ядерного сотрудничества после войны, лишь в 1952 году мы сами смогли взорвать атомную бомбу. Черчилль и Трумэн, как мы сегодня знаем, были обмануты Сталиным в Потсдаме, когда американский президент осторожно сообщил неприятную «новость» советскому лидеру, который уже все знал и срочно вернулся в Москву подстегнуть своих ученых и ускорить реализацию атомной программы. Но факт остается фактом, как я напоминала Советскому Союзу, когда была премьер-министром, что самым убедительным доказательством доброй воли, внутренне присущей Соединенным Штатам, было то, что в те критические годы, когда только Америка обладала военной мощью, дававшей ей возможность навязать свою волю всему миру, она от этого воздержалась.
Огромным изменением, коснувшимся в то время Британии и оказавшим большое влияние на мою политическую жизнь, стало превращение Советского Союза из брата по оружию в смертельного врага. Важно подчеркнуть, как мало знало большинство людей на Западе в то время об условиях жизни в СССР. Я никогда не симпатизировала коммунизму, но мое неприятие его тогда было скорее интуитивным, нежели интеллектуальным. Гораздо позднее, когда я много думала и читала о коммунистической системе, я увидела, в чем именно состоят его слабость и порочность. И интересно отметить, что, когда Хайек писал новое предисловие к «Дороге к рабству» в 1976 г., он тоже чувствовал, что «недостаточно подчеркнул значимость опыта коммунизма в России».
Когда я покинула Оксфорд с дипломом второй степени по химии, я гораздо больше знала о мире, а особенно о мире политики. Мой характер не изменился, не изменились и мои воззрения. Но у меня появилось ясное представление о том, какую позицию я занимаю по отношению к людям, их амбициям и мнениям. Я повзрослела. И я осознала, чего на самом деле хочу от жизни.
Незадолго до того, как закончились мои университетские дни, я съездила в Корби Глен, городок в десяти милях от Грэнтема, на танцы. Потом мы с друзьями пили кофе с сэндвичами на кухне в том доме, где я остановилась. Как обычно, я говорила о политике. Что-то из сказанного мной заставило одного из мужчин заметить: «На самом деле ты хочешь быть членом парламента, не так ли?» Машинально, я сказала: «Да, это действительно то, чего я хочу». Я никогда раньше этого не говорила, даже самой себе. Той ночью много мыслей крутилось в моей голове.
Глава 3
Домашняя территория
Перевод Резницкая Т.В.
Если приезд в Оксфорд был определенного рода шоком, возвращение домой было еще одним. В Оксфорде я подружилась со многими, разделявшими мои воззрения, наслаждалась своим постижением химии, была страстно увлечена университетской политикой. Было больно оставить все это.
Незадолго до того созданная комиссия по распределению выпускников Оксфордского университета организовала для меня несколько интервью, включая собеседование на Северном заводе Имперского химического треста. Нас, подающих надежды, интервьюировали несколько менеджеров, чьи письменные комментарии передавались главному менеджеру, который проводил финальное собеседование. Заметки обо мне лежали на столе во время интервью, и я не могла удержаться и не использовать свою способность читать вверх ногами. Эти ремарки были одновременно ободряющими и приводящими в уныние. Один менеджер написал: «Эта молодая женщина обладает слишком яркой индивидуальностью, чтобы здесь работать». На самом деле у меня было три или четыре интервью в других компаниях, в конце концов меня приняли в «Б. Экс. Пластикс» в Мэннингтри недалеко от Колчестера на работу в научно-исследовательском отделе. «Б. Экс.» производили изделия из пластика для промышленных и потребительских нужд.
Когда на собеседовании мы обсуждали мои обязанности, я поняла, что, по сути, буду персональным ассистентом директора научно-исследовательского отдела. Я с нетерпением ожидала начала работы, полагая, что это позволит мне узнать, как работает компания в целом, и смогу использовать свои таланты, прежде всего мои познания в химии. Но когда я приступила к работе, было решено, что в этой должности нет необходимости, и я снова надела свой белый халат и погрузилась в чудесный мир пластика. К Рождеству 1947 года я сдружилась с несколькими коллегами. Наш отдел переехал в отдельный и довольно симпатичный дом вблизи Лофорда. Как и многие работники компании, я жила в Колчестере, городке, который мне все больше и больше нравился и где я нашла удобное жилье. Автобус каждый день привозил нас в Лофорд.
И, как всегда в моей жизни, там была политика. Я вступила в ассоциацию консерваторов и окунулась в партийную деятельность. Особенно интересовала меня дискуссионная группа «39–45», где встречались консерваторы военного поколения, чтобы обмениваться мнениями и спорить на политические темы. Я не прерывала связи с друзьями, например, с Эдвардом Бойлом, который на выборах 1950 г. прошел в парламент от Бирмингема. Как представитель Ассоциации Консервативной партии выпускников Оксфордского университета (АКПВОУ) в октябре 1948 г. я поехала на конференцию Консервативной партии в Лландидно.
Вначале планировалось, что я буду выступать на конференции в поддержку движения АКПВОУ, осуждающего ликвидацию университетских избирательных округов. В то время университеты имели отдельное представительство в парламенте, и выпускники могли голосовать в своих университетах, а также в избирательных округах по месту жительства. Я поддерживала отдельное представительство университетов, но не принцип, согласно которому выпускники могут иметь больше одного голоса. Это была бы моя первая речь на конференции, но в итоге выступающим стал финансист из Сити, потому что Сити как избирательный округ тоже планировалось аннулировать.
Я смогла быстро побороть свое разочарование, благодаря весьма неожиданному событию. После одного из дебатов я оказалась вовлеченной в один из тех умозрительных разговоров, в которых молодые люди обсуждают свое будущее. Мой друг по Оксфорду Джон Грант сказал, что полагает, что однажды я бы хотела стать членом парламента. «Ну да, – ответила я. – Но у меня мало надежд на это. В данный момент мои шансы равны нулю». Я могла бы добавить, что, не имея личного состояния, я не смогла бы позволить себе быть членом парламента на существующую в тот момент зарплату. Я даже не пыталась попасть в партийный список одобренных кандидатов.
Позднее в тот день Джон Грант оказался сидящим рядом с председателем Дартфордской ассоциации консерваторов Джоном Миллером. Ассоциация искала кандидата. Позже я узнала, что разговор шел примерно таким образом:
– Я так понимаю, вы все еще ищете кандидата для Дартфорда?
В Центральном офисе партии росло раздражение на дартфордскую неспособность найти кого-нибудь, могущего сражаться за место в парламенте в выборах, которые должны были состояться в 1950 г., а может быть, и раньше.
– Точно. Есть предложения?
– Ну, есть молодая женщина, Маргарет Робертс, на которую вы могли бы взглянуть. Она очень хороша.
– О, но Дартфорд на самом деле промышленная твердыня. Не думаю, что женщина вообще подойдет.
– Но почему бы вам с ней просто не познакомиться?
Я была приглашена на обед с Джоном Миллером и его женой Фи и председателем Дартфордской женской организации миссис Флетчер в субботу на Лландидском пирсе. По-видимому, и вопреки их предубеждению против женщины-кандидата в члены парламента от Дартфорда им понравилось то, что они увидели. Я действительно с ними поладила. Миллеры позднее стали моими близкими друзьями, и я прониклась уважением к горделивой миссис Флетчер. После обеда мы вернулись в конференц-зал как раз вовремя, чтобы услышать речь партийного лидера Уинстона Черчилля. Это было его первое за неделю появление на конференции, поскольку в те дни лидер партии не участвовал в самой конференции, а появлялся лишь на последнем собрании, в субботу. Естественно, вопросы внешней политики преобладали в его речи – это было время берлинской блокады и западного «воздушного моста», – и его послание было мрачным, говорившим, что только американское ядерное оружие отделяет Европу от коммунистической тирании, и предупреждавшим о «возможности беспощадно приближающейся третьей мировой войны».