Страница 12 из 14
Вы что? Нет такого города. Есть город Шишкин, Пушкин, и Кошкин.
4 мая
Углич Марина – Юле
Есть такой город! Юлька!
Господи, корабль, солнце – майская зелень берегов, Волга, звезды.
Столько замыслов бурлит в организме!
5 мая
Бугрово
Юля – Марине
А я, Марин, пошла гулять и встретила по дороге конюха, он говорит: «садись», я поехала, куда он повез, потому что мне вообще особенно никуда не надо было.
Цветет черемуха, и мы задеваем ее головой с телеги.
Все.
5 мая
Москва
Марина – Юле
Продутая волжскими ветрами, слегла с температурой.
Послезавтра – Таганрог.
7 мая
Таганрог
Марина – Юле
Море плещется предо мной, тихое Азовское море. И супергерой Таганрога Чехов (в ресторане «Три сестры» подают антрекот под названием «Дядя Ваня») с укором глядит на меня: публично призналась, что в детстве терпеть не могла новеллу про Ваньку Жукова…
10 мая
Таганрог
Марина – Юле
С каждого выступления приношу охапки роз.
Всю кровать уставила ведрами роз и делаю вид, что я примадонна. Тем более, у меня в номере на окнах от потолка до пола ниспадают волнами бордовые атласные портьеры.
Правда, из крана течет опресненная морская вода, пить которую строго воспрещается (только сейчас увидела объявление!), а я-то ее глушу вне всякой меры – чай завариваю, кофе, хотя солоноватый привкус и одуванчиковый цвет давно вселяют в меня подозрение.
С Артуром Гиваргизовым гуляем вечерами по набережной, ходили в домик Чехова, обмениваемся твоими sms-ками.
Передаю ему слово.
Артур:
Юля, ты не представляешь, какое удовольствие читать твои заметки! Не представляешь – точно. Это нужен контраст. Можно, конечно, тебе для контраста посмотреть телевизор, но лучше не надо. Хотел написать, что стиль твоих заметок… А потом решил, что о стиле-то не думаешь, не замечаешь, когда читаешь, т. е. когда не замечаешь – высший пилотаж. Мы ведь не думаем с тобой о стиле, когда выходим и идем домой по дороге «под светом луны или звезд или просто по серости, туману». Просто идем. Вот тебе флорентийские велосипеды, они живут своей личной жизнью. Это я в ноябре был во Флоренции. И в Венеции. В Венеции я свалился в канал, в одежде, с рюкзаком. Артур.
13 мая
Бугрово
Юля – Марине
Марина! Вы, флорентийские велосипеды, розы, море и Артур! Какая это живописная картина.
Я жила в доме художников, и когда они уезжали, мне оставляли краски, холсты, этюдник. Я гордилась. Одна деталь: меня никто не принимал за художника – все за электрика! Будто бы иду чинить провода. А этюдник – мой деревянный ящик.
Картины стали приходить сами: мы с Алексеем в лодке осенью на озере, когда летят журавли. Это был журавлиный день, ловить было уже почти невозможно, мы побросали удочки. Один за одним летели клинья. Лодку кружило, леска запутывалась в траве.
Выпутывая ее, мы опускали руки в воду по локоть.
Вода была теплой, а рукава тяжелые.
2008 год. Лето
То, что я понял, – прекрасно, из этого я заключаю, что и остальное, чего я не понял, – тоже прекрасно.
1 июня
Москва
Марина – Юле
Последние приготовления, чтобы установить Люсе наш с тобой неимоверный камень. Нигде в мире, клянусь тебе, я не видела такого живого сильного камня: гранатовый, багряный, с золотистыми прожилками, волнистый, с бугорками и впадинами, можно сказать, клубящийся, и это гранит!
Вспомнила, как Люся водила меня на кладбище – присматривать ей памятник. Ходит беззаботно, себе памятник приглядывает, и эпитафию уже сочинила. В стихотворной форме.
Я говорю:
– Учти, я не собираюсь никаких стихотворений туда помещать.
– А тебя никто не спрашивает! – она ответила своевольно. – Все сама сочиню, напишу, нарисую, тебе останется только дату поставить.
Но ничто не задело тогда струн нашего сердца.
А тут мигом возникло притяжение. Хорошо, я была не одна, и ты подтвердила, что камень – тот самый, какой искала Люся – с душой, судьбой, что наша встреча не случайна.
3 июня
Москва
Марина – Юле
…Ни свет ни заря вскочили с Нинкой, наделали бутербродов с колбасой, взяли «пол-литру», картошки, огурцов и – на Ваганьково.
Тучи, того гляди, ливанет. А соловьи заливаются! Ветер сырой, напоенный запахами свежей листвы, температура – семь градусов тепла – вот тебе начало июня! И не прошло четырех-пяти часов, прибыли три богатыря: Дима, Славик и Рома.
Камень, уже с фотографией (Люся в зимнем саду, красавица!) и металлической дощечкой (стихотворением) ребята сняли с машины, положили в красное войлочное одеяло, взялись втроем за углы и понесли.
Мы с Нинкой от волнения то и дело прикладывались к бутылке. Но когда они опустили камень на постамент, то прямо залюбовались все.
Дима, Славик и Рома отказались принять на грудь, они на работе не пьют. Тогда я им выдала сухим пайком – бутерброды, четвертинку, картошку с чесночком и укропом, малосольные огурцы. Мы их проводили, слегка озолотили, а сами допили коньяк и запели победную ликующую песню.
15 июня
Бугрово
Юля – Марине
Слушаю весь день музыку, Марин. Очень-очень старый блюз и старых-старых негров. Какие-то уж совсем архивные записи. С шумом, треском. Марик говорит, этих негров будто бы только-только оторвали от бака, мусорного, в котором или около которого они спали, укрывшись «уолл-стрит джорнал» или «нью-йорк таймс». Там и гитара, и банджо, раздолбанное фортепьяно и губная гармошка. А главное, счастливейшие, хрипатые голоса певцов с такими низкими тембрами, сказывается, ничего не поделаешь, образ жизни – и выпито, и выкурено было немало. Но – сквозь треск старой записи – они обрушивают на нас свое страстное жизнелюбие.
Я понимаю, за что вы их любите, Марин.
21 июня
Бугрово
Юля – Марине
Я вам уже говорила, Марина, что Марик построил дом. До этого они жили на старой турбазе на Ворониче. Когда вы со школой ходили по Сороти и Великой на байдарках, уж точно жили там.
Теперь у Марика есть камин, настоящий, такой, как у золотоискателей и трапперов Старого Света – сложенный им из фактурного шероховатого кирпича. Разжечь его очень просто, два-три полена, немного щепок, одна спичка, и огонь занялся. Тяга! В центре комнаты стоит ясень, подпирает потолок. А крыша покрыта листами из типографии издательства Академии наук в Питере, и там не только Пушкин, но и отрывки из Бхагават-Гиты – это помимо лингвистических, космических, прозорливых философских и просто научных книг, энциклопедий, свидетельств и открытий. Крыша большая, хватит места и Гегелю, и Шопенгауэру, Вернадскому и Капице.
Сидим, слушаем негров, глядя в огонь. Над нами древнейшие тексты из Ригведы, звучит старый добрый блюз под настоянную на ветке дуба или калгане самогонку. Вот это зрелище. Огромнейшая бутыль, и ветка дуба или корень калгана – уже мореные в настоявшейся до красноты водке.
Мы, было, увлеклись этим напитком, и теперь как дубовые бочки изнутри. Такого запаса дуба, калгана; зубровки нет, практически, уже ни в каком человеке. А в нас – есть.