Страница 48 из 78
– Скажи-ка, а Яков Васильич слышал, как ты поешь?
– Как не слышать, слышал, – смущенно улыбнулась Анютка. – Они меня даже в хор звали.
– А ты что же?
– Да куда же мне в хор-то? И не цыганка я вовсе, и не певица... И расположения не чувствую.
– А какое тебе нужно расположение? – удивился Гришка. – У тебя голос просто небесный, если бы моя мама услышала, она бы тебя на руках носила! А что не цыганка – это пустяки. И в «Стрельне», и в «Яре» русских много. И хорошо поют. По-моему, тебе в хор обязательно нужно.
– Вы... взаправди так думаете, Григорий Ильич? – порозовев сквозь покрывающую лицо грязь, прошептала Анютка.
– Вот она хоть и дура, а его умнее, – шепотом сказала Маргитка брату. – Только ее в хоре не хватало, ободранки.
– Молчи, каракатица! – огрызнулся Яшка. – Анька, вставай. Гриха, поднимай ее, что ли. Вон уже наши бегут.
В конце улицы действительно вздымалась клубами пыль: это летели на выручку цыгане. Анютка вскочила, всплеснула руками.
– Господи! Куда же я с такой личностью?
– Пошли к колодцу, умоешься.
Гришка взял ее за руку, потащил в переулок. Яшка усмехнулся, глядя вслед. Маргитка фыркнула:
– Тьфу... белорыбица костлявая.
Сказано это было намеренно громко, и Анютка остановилась. Но головы не повернула, уверенно взяла Гришку под руку и запела звонко, на всю улицу, известную песенку хоровых цыган:
– Ты, цыганочка-душа, скажи, любишь ли меня?
– Я любить-то не люблю, отказаться не могу!
– Что, пхэнори, съела? – расхохотался Яшка.
– Вот паскуда... – сквозь зубы процедила Маргитка. Резко повернулась и пошла к Живодерке.
Яшка догнал ее.
– Ладно, сдуйся, пузыря. Крыжовину хочешь?
– А ты не все растерял? – поразилась Маргитка. – Давай!
Яшка полез под рубаху. Его добыча являла собой плачевный вид и большей частью была размазана по Яшкиному животу. Ругаясь и стряхивая липкую желто-зеленую массу на землю, Яшка все-таки нашел несколько нераздавленных ягод, одну протянул сестре, еще одну сунул в рот, пожевал, остановился с недоверчивым видом, сморщился:
– Фу... Ки-и-ислая... Гнилая, что ль, попалась?
– Нет, у меня тоже кислая, – растерянно сказала Маргитка, выплевывая полуразжеванную ягоду в пыль. – Ну-ка, дай еще одну!
К тому моменту, когда из переулка появились Гришка и кое-как умытая Анютка, брат с сестрой в кольце цыган уже перепробовали все уцелевшие ягоды.
– Тьфу, хуже уксуса! – разочарованно сказал Яшка, выплевывая последнюю. – Одна видимость райская... Слышишь, Гриха, зря мучились!
До поздней ночи по Живодерке носились две новости: одна – то, что хваленый толоконниковский крыжовник не стоит доброго слова и что нашли в нем профессора из академии – непонятно; вторая – что племянница мадам Данаи хитра, как настоящая романы чай [44]из настоящего табора. Гришку хлопали по плечу, посмеивались: «Женись, чаво, с такой бабой не пропадешь!» Он сердился, молчал. И допоздна искал глазами среди цыган Маргитку, но той не было.
Глава 9
Стук в дверь раздался во втором часу ночи.
– Эй, сестрица... Илюха... Вставайте!
– Что такое, бог ты мой... – простонал Илья, отрывая голову от подушки. – Кузьма, сдурел ты, что ли? Только-только легли...
– Вставайте, рая [45]приехали!
– Тьфу, холера... Настька, слышишь? Поднимайся!
Жена уже и без этого встала с постели. Илья с некоторой завистью наблюдал за тем, как она ловко и быстро, словно ее и не разбудили среди ночи, приводит в порядок волосы, натягивает платье, плещет в лицо из ковша в углу. Не цыганка, а солдат. По боевой трубе раз-два – и готова.
– Илья, что же ты? – спросила она через плечо, надевая перед зеркалом серьги. – Идешь?
Илья сел на постели, почесался, зашарил вокруг себя руками в поисках рубахи, с тоской думая о том, что после проведенного в ресторане вечера не проспал и часа. Настя, уже готовая, стояла у двери и прислушивалась к шуму снаружи.
– Кого же это принесло?
– Твоего Толчанинова небось... Или Грачевского. – Илья зевнул. – И что тебе в этом за радость, не пойму.
Настя молча улыбнулась. Взглянув на мужа, взяла гребенку, несколько раз провела по его всклокоченным волосам.
– Чисто леший, право слово. Идем, Илья. Наши уже внизу все.
Настя была права: нижняя зала была полна цыганами. Гитаристы настраивали инструменты, Митро, дающий «главную ноту» остальным, помахал спускающемуся с лестницы Илье рукой, показал на диван. Там в окружении молодых цыганок сидели гости. Оглядев смеющихся, еще заспанных девчонок, Илья убедился, что Маргитки среди них нет.
– Кто приехал? – спросил он у Кузьмы.
– Это к Маргитке. И где там она, зараза? Первая ведь услышала, что подъезжают, весь дом всполошила... Прическу, что ли, наворачивает?
К Маргитке? В сердце тут же царапнулось что-то нехорошее. Илья внимательнее взглянул на диван и с досадой убедился, что одним из гостей был собственной персоной Сенька Паровоз. Сейчас он уже не выглядел приказчиком из сухаревской лавки. Первый вор Москвы сидел в вальяжной позе, закинув ногу на ногу, мягкая шляпа лежала рядом с ним на столе, из-под расстегнутого пиджака был виден атласный жилет с золотой цепочкой от часов. Стоящая рядом Иринка что-то весело спрашивала у него, Сенька отвечал, показывая в улыбке крупные белые зубы. Двое других гостей явно были «из чистых»: приличные чесучовые костюмы, пенсне, аккуратно подстриженные усы, а у одного из них Илья даже с изумлением заметил в нагрудном кармане записную книжку с вложенным в нее карандашом. Господи всемилостивый... как это Сеньку в такую компанию занесло?
– Дмитрий Трофимыч, где дочь-то? – весело спросил Сенька у подошедшего с гитарой Митро. – Вы замуж не спровадили мою красавицу?
– Как можно, Семен Перфильич? – усмехнулся Митро. – Обожди, сей минут будет. Как твою милость увидала – сейчас начесываться кинулась. Скажи лучше, кто это с тобой? Владислава Чеславыча знаю, а вот с молодым барином не имею чести...
– А, эти... – Семен быстро оглянулся на своих спутников, задумался на минуту и вдруг, не сдержавшись, совсем по-мальчишески прыснул в кулак. – Это знаешь кто, Дмитрий Трофимыч? Господа-сочинители! Мне их дядя Хиляй из «Ведомостей» сосватал, третий день за мной ходют, как нанятые!
– Зачем?! – изумился Митро – ему изменила его обычная сдержанность.
– Изучают! – расхохотался Сенька. – Я на Сухаревку – они за мной, я на Хитров – они за мной. И не боятся ведь, черти, только бледные уж оченно ходили там... Книжку про меня хотят писать, вишь до чего дожил! Еще и в дело со мной просются! Чую, что и на каторгу их с собой брать придется!
– А что, к тому идет? – серьезно спросил Митро.
Посерьезнел и Семен.
– Да знаешь ведь, в нашем деле всяко бывает. Все под богом ходим.
Митро согласно кивнул, снова занялся гитарой. Сенька с нетерпением уставился на лестницу. Один из гостей что-то торопливо строчил в записной книжке. Илья тоже взял гитару, пробежался пальцами по ладам, делая вид, что проверяет настройку, исподтишка разглядывал ночного гостя, прикидывал – узнал его Сенька или нет. С виду, кажется, нет...
За два месяца, проведенных в Москве, Илья уже не раз слышал о Сеньке Паровозе. И дело было отнюдь не в ухаживаниях последнего за Маргиткой. Слава Сеньки как первого налетчика гремела на всю Москву. Несмотря на молодость (ему было двадцать пять лет), Семен уже успел стать главной головной болью московского сыска.
Дитя Хитрова рынка, сын уличной красавицы и вора-домушника, Сенька с ранних лет был предоставлен самому себе. С оравой таких же оборванных огольцов он носился по Хитровке и прилегающим переулкам – там вырвут сумку у обывательницы, там налетят на почтенного господина и в минуту обчистят карманы, там собьют лоток с головы торговца и расхватают пироги и сайки... Мать, умирая, передала мальца «с рук на руки» своему тогдашнему обожателю – громиле Степке Пяткину. Пяткин поклялся на иконе сделать из «шкета» человека. Степкина шайка воров-домушников наводила тогда ужас на весь город, и атаман пристроил мальчишку «стоять на стреме» во время профессиональных операций. Впрочем, на этой бездоходной должности Сенька не задержался и вскоре участвовал в налетах на квартиры москвичей на равных с другими ворами. Ему было тогда одиннадцать лет. А в пятнадцать, когда Степку Пяткина зарезали в трактире «Пересыльный», Сенька занял место атамана. Ни один из взрослых воров не воспрепятствовал этому: за молодым домушником прочно держалась слава лихого парня, отчаянной смелости вора и надежного товарища, который не сдаст своего даже под смертным боем. Именно Сеньке пришла в голову мысль ограбить квартиру обер-полицмейстера Москвы Власовского. Он же и попытался привести безумную идею в исполнение, но операции помешало досадное недоразумение: Сенька ошибся окнами и влез к соседу Власовского, генералу Мордвинову. У генерала оказалась дома кухарка, поднявшая крик на весь переулок. На вопли сбежались дворники, жандармы и пожарные, но все это ополчение не помешало Сеньке смыться по крыше и стать, несмотря на провал операции, главным героем Хитровки. Он возглавил шайку домушников, готовых идти за него в огонь и в воду, – и Москва задрожала.