Страница 18 из 65
– Ты хочешь сказать, что предсказание твоей матери на самом деле относится к Уинтервейлу, а не ко мне?
Иола с трудом осознала, что этот тоненький неуверенный голосок принадлежит ей самой.
Тит медленно кивнул, по-прежнему на нее не глядя.
– Ты уверен? – дрожащим голосом уточнила она.
Он стоял не шевелясь, с непроницаемым выражением, но в следующий миг упал на колени, закрыв лицо ладонями. Иола потрясенно замерла. Этот мальчик держал себя в руках даже посреди инквизиции. Однако сейчас его уверенность рассыпалась от одного ее вопроса.
Иоланта оцепенела. Как Уинтервейл мог оказаться Избранным, если именно она должна была бросить вызов опасности, одержать победу над Лиходеем и вопреки всему сохранить жизнь Тита?
– Мне жаль, – донеслись до нее еле слышные слова. – Мне так жаль.
Иола лишь покачала головой… и снова, и снова покачала головой. Это ее судьба. Ее судьба, а не старая куртка, которую можно передать кому-нибудь другому.
Он ошибался. Он просто обязан был ошибиться.
– Покажи мне дневник матери, – попросила она. – Я хочу сама прочитать об этих видениях.
Через минуту Иоланта держала в руках дневник. Слова слегка расплывались перед глазами, но она сосредоточенно изучала предсказание с решимостью, которая казалась почти легкомысленно оптимистичной на фоне гнетущего отчаяния Тита.
Когда Иоланта перешла к последней части, он заговорил:
– Именно тут я все понял. Проснувшись сегодня, я улыбался, потому что мне снилась ты.
Виски сдавило, словно тисками, боль билась в черепе и не собиралась уходить. Иола продолжала читать.
«Внезапно все обрело смысл. Это не какое-то случайное видение, это момент, когда Тит впервые встретится со своей судьбой. Все, что я на данный момент узнала о магии стихий и стихийниках, указывает на какой-то разоблачительный трюк, который даст знать о появлении на сцене выдающегося мага.
Говорят, мальчик, который должен был стать великим стихийником моего поколения, пробудил к жизни спящий вулкан, извержение было видно за сотни миль. (А еще говорят, он умер молодым от какой-то болезни, но Калиста под большим секретом поделилась со мной рассказом тогдашнего инквизитора Гиаса, что это не так – собственная семья мальчика предпочла убить его, лишь бы не допустить его попадания в Инквизиторий.)
Значит, вероятнее всего, именно это мой сын и наблюдает – проявление великого мага стихий, который станет, как сказал Тит в другом видении, партнером в его миссии».
Иола была совершенно сбита с толка.
– И все? Как ты сказал в другом видении? Она пишет о нашем разговоре в день моего прибытия в Итон, когда ты впервые объяснил мне, что собираешься сделать?
Убийственная ирония.
– Я никогда не встречал описание видения, о котором она упоминает.
Она всегда едва ли не с благоговением относилась к предсказаниям принцессы Ариадны. Их точность и почти сверхъестественная важность помогали верить в то, что Иола может быть предназначена для чего-то большего, чем должность профессора, и обязана не только заботиться о себе и учителе Хейвуде, но и о мире в целом.
Поэтому, впервые осознав, насколько исполнение видений принцессы зависит от действий Тита, Иоланта почувствовала себя дезориентированной. Много лет назад она где-то читала о парадоксе с пророчеством, которое сбылось потому – и только потому, – что люди трудились не покладая рук, лишь бы оно исполнилось.
Как же этот парадокс назывался?
– Сотворенная реальность, – произнесла она.
– Что?
– Ты в точности придерживаешься ее видений, чтобы они сбывались.
Титу явно было неуютно в роли обороняющегося:
– Человек не может изменить того, что уже предопределено.
В детстве она слышала об этом сотни раз. Все слышали.
– Не мешать пророчеству не то же самое, что посвятить всю жизнь тому, чтобы все до единой детали реальности соответствовали записанному десятилетия назад.
– Я не знаю другого способа сделать так, чтобы все сработало.
От его расстроенного вида в горле встал ком.
И остаток записи в дневнике не помогал, поскольку продолжал рассказывать об Избранном.
– Нет никаких оснований для моей обязательной замены на Уинтервейла. Мы можем работать все вместе, втроем.
– Но моя мать всегда оговаривала одного партнера и только одного.
– Но разве она запрещала тебе иметь в помощниках еще кого-то?
– Мы не можем с такой легкостью интерпретировать мамины видения. Провидец ее калибра рождается раз в пятьсот лет, и мы бы вообще ничего не сделали без ее руководства.
Он мог вести себя так цинично, ее принц, и все же его вера в собственную мать была настолько абсолютной, что сердце Иоланты просто разрывалось.
– Но это означает, что ты отправишься в Атлантиду с Уинтервейлом. – От этой мысли кровь холодела в жилах. – И тогда можешь считать себя покойником.
– Я и так считаю себя покойником – это предопределено. Я думал… думал, что у меня будешь ты. – Глаза Тита затуманились. – Но я не могу спорить с силой судьбы.
Иоланта схватила его за руку:
– А разве на моей стороне не такая же сила судьбы? Ведь это твоя мать написала те самые слова, которые позволили мне вызвать первую молнию. Ты мог бы быть уже мертв, если бы я не убила Лиходея в Горниле. Не говоря уже о том, что я родилась в ночь метеоритного ливня – ты же не собираешься сообщить мне, будто дата рождения Уинтервейла тоже подделана.
– Но моя мать никогда не входила в число тех, кто предсказывал рождение великого мага стихий в ту ночь.
– Отлично, то есть даты рождения не имеют значения. Но не забывай, Хельгира в Горниле выглядит в точности как я. Это же должно что-то значить, так?
– Конечно. Но ты же читала, что написала моя мать…
– Ты следуешь всему буквально в каждой мелкой детали. Твоя мать не упоминала никаких имен. Ты видел, как я вызвала молнию, стоя на балконе в четырнадцать минут третьего. Неужели этого недостаточно? Неужели наше партнерство не достойно того, чтобы его сохранить?
– Если бы выбор был лишь за мной, ты знаешь, что я бы тысячу раз каждый день выбирал тебя. Но все иначе. Я ничего здесь не решаю. Я могу лишь идти по пути, который был проложен.
Иоланта отпустила Тита. Наконец ей открылась истина: для него дневник не просто слова матери. Нет, для него это она сама, сам голос судьбы. И Тит никогда не восстанет против воли принцессы Ариадны, ни в этом мире, ни в ином.
– То есть ты даешь мне отставку?
– Нет! – Он обхватил ладонями лицо Иолы. – Я никогда не смогу отпустить тебя из моей жизни. Я…
«Не говори этого! – крикнула она про себя. – Не говори…»
– Я люблю тебя, – произнес Тит.
В одну секунду отчаяние превратилось в гнев. Иоланта швырнула ему дневник.
– Ты любишь не меня. Ты любил благоприятную возможность – ты любил то, что я так удачно вписывалась в твои планы.
В глазах Тита застыли обида и замешательство.
– Как ты можешь так говорить?
– Как я могу так говорить? А как ты можешь говорить то, что только что сказал? Кто клялся и божился, что у меня особая судьба, что она всегда у меня была, даже если я об этом не знала? Разве не прошло меньше двух недель с тех пор, как ты уверял меня, мол, ты так счастлив, что это оказалась именно я, что не смог бы разделить все это ни с кем другим? Но теперь ты все же можешь. Теперь ты говоришь мне: «Спасибо, но не надо, спасибо», – словно я была какой-то посудомойкой, которую можно заменить, когда заблагорассудится!
– Иоланта…
Тит редко обращался к ней настоящим именем. Большую часть времени, даже когда они оставались наедине, он называл ее Фэрфакс, чтобы не отвыкнуть.
– Нет. Если только ты не собираешься заверить меня, будто ошибался, ты не сможешь сказать ничего, что мне хотелось бы услышать.
Тит прижал дневник к груди, на лице его расплывалась мертвенная бледность.
– Мне жаль. Прости меня.
После всего, через что они вместе прошли, всего, чем они были друг для друга, ему больше нечего сказать?