Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 37 из 50

    "Вот старая ведьма!" - выругалась себе под нос служанка и направилась на кухню. В том, что ее не уволят, она была почти уверена.

    - Что там произошло? -  любопытные кухарка и Марта накинулись на Ханну, когда она вошла в кухню. - Мы не могли понять и гадали: у вас там веселье или ругань?

    - Ну, как сказать... - начала свое объяснение Ханна.

    - А вот так и скажи! - они обе вытянули свои головы, чтобы не пропустить мимо ни одного слова из ее рассказа, все-таки не каждый день в хозяйском доме происходят подобные загадочные сцены, как никак, все же для слуг развлечение.

    - Я бы сказала, только мистер Гриндл запретил мне распускать своя язык, иначе грозился уволить.

    - Да  что ты? - в их голосах почувствовалась такая грусть и разочарование, словно она от них скрывала величайшую тайну бытия.

   - Аха. - удовлетворенно подтвердила Ханна и смачно откусила от наполовину съеденного яблока, которое любопытная Марта забыла на столе. И пережевывая яблоко, продолжила: - А хозяйка, наобоот, требует, фтобы я рассказала ей. И как тут быть?

    - Все же хозяин-то главнее.

   - От и я так думаю. - подытожила Ханна

   - Что ты тут думаешь? - прервал разговор раздраженный голос экономки, которая надменно встала у порога, преграждая дорогу к спасению.

   - А я думаю, что приказы хозяина следует выполнять подобающим образом и держать рот на замке. - равнодушно ответила Ханна. Грубить экономнее она не собиралась, все же худой мир по любому лучше доброй ссоры.

   - Тогда чего ты тут расселась и сплетничаешь? - похоже, что Большая Мэри нарывалась на ссору.

   - Ну не под дверью же мне стоять! - не подумав огрызнулась она, а осознав сказанное, пожалела.

   - Да как ты смеешь! - закричала экономка.

   - Я не смею, просто предупреждаю, что нам всем лучше молчать, если не хотим потерять работу. - примирительно ответила она, однако Мэри уже была на взводе. Посчитав, что скандалить глупо, Ханна прихватив еще пару яблок, вальяжно обошла экономку и направилась из кухни.

    - Положи яблоки! - потребовала Мэри.

    - С ними как-то легче  молчать. - бросила на ходу служанка и чинно удалилась.

    - Вот дрянь нахальная! - завопила экономка. - А вы чего расселись, бездельницы ленивые, быстро за работу.

   Марта тут же убежала, а Марджори принялась расставлять перемытую посуду, громоздившуюся на столе.

   - Так что там, с письмом? - экономка стояла за спиной кухарки и не сводила с ее спины глаз. Марджори могла бы поклясться, что от  злого старческого сиплого голоса Мэри у нее волосы поднялись на затылке дыбом.

   - Хозяин запретил говорить об этом.

   - Тебе что ли сказал лично?

   - Может и не лично, но рисковать работой не буду.

   - И кому ты это говоришь? Мне? Так и останешься без работы! Уж поверь. - противно хихикнула экономка.

   - Да, пожалуйста, - равнодушно повела плечом Марджори, - работу я еще найду, если по твоей милости уволят, а вот если хозяин останется недоволен, будет хуже. Так что даже не думай, не скажу.





   - Тварь! - прошипела экономка, покидая кухню.

    - Кто бы говорил. - огрызнулась кухарка.

       Когда Ханна подавала ужин, примирившиеся супруги мило беседовали и только хозяйка изредка бросала косые взгляда на компаньонку, которые та старательно игнорировала. Понимая, что между женщинами взаимопонимание еще не налажено, Айзек предложил:

       - Думаю, что после ужина, вам с Эммой стоит вместе помолиться. Как-никак, вы меня сегодня от одержимости спасли. - усмехнулся он.

      - Грех так говорить. -  обиженно ответила супруга, почувствовав в его голосе насмешку.

     - А вам, Эмма, напоминаю, что следует молчать до тех пор, пока я не позволю рассказать. -  заметив недовольство супруги, он снисходительно добавил: - Возможно, Кэтрин, я расскажу, но зависеть это будет от вашего поведения. Скрывать там особенно нечего, но все же во время сказанная новость имеет решающее значение.

     - Да, мистер Гриндл.

     - А тебе, любимая, все ясно? - Кэтрин кивнула головой, продолжая насаживать овощи на вилку. - Вот и славно!

     Айзек взял руку супруги и поцеловал запястье.

    "Лицемер и обманщик!" - от его неискренности Ханне стало противно и от жалости не осталось и следа.

       Зато оставшийся день прошел без происшествий. Вечером, готовя хозяйку ко сну, служанка была молчаливой. Хозяйка тоже была не многословной.

      "Пусть лучше так, чем бесконечные расспросы!" - решила компаньонка.

      Пожелав спокойной ночи миссис Гриндл, Ханна удалилась. Проходя мимо двери кабинета, Ханна остановилась, но постучать не решилась.

      "О письме спрошу завтра". -  и направилась в свою комнату.

       Экономка, кухарка и Марта давно разошлись по домам. Дом утопал во мраке и ночной тишине. Лишь одинокий сверчок пел свою незатейливую грустную колыбельную, которая успокоила Ханну и усыпила.

Глава 14

   С произошедшего инцидента прошло больше недели и казалось, в доме все вернулось на круги своя. Однако все же в воздухе ощутимо чувствовалось нечто, предвещающее изменения. Даже прислуга, которая обычно жила своей жизнью и не принимала хозяйские неприятности близко к сердцу, отныне старалась вести себя осторожнее, надеясь, что тогда намечавшаяся буря минует их стороной.

         Теперь пасмурные осенние дни для Ханны тянулись долго и нудно и давили на нее серой неподъемной тяжестью. Она ощущала за собой вину, в которой была мало виновата, но самоедство не давало ей радоваться жизни и спокойно засыпать. Она недоумевала, как, казалось бы, такое глупое и незначительного событие, которое должно было пройти незамеченным, могло так повлиять на отношениях супругов. Это оставалось для нее загадкой.

      По ночам ей стали сниться кошмары, в которых она представала среди толпы почти раздетой, в грязном тряпье и окружавшие ее люди, начинали указывать на нее пальцем, насмехаться над ней и кричать оскорбления. Спрятаться от них или убежать не удавалось, ее ноги были тяжелыми, приросшими к земле и не получалось сделать даже шага.

     Просыпалась Ханна уставшая и подавленная, с ощущением, что каждый в городе скоро узнает о ее грехопадении. Все больше ее охватывало недовольство собой, хозяином, хозяйкой, запутанными донельзя отношениями между ними. Она, как никогда, ощущала себя одинокой. Миссис Брэдлоу была славной, доброй женщиной, но она не была бедной служанкой, потому упади воспитанница перед ней на колени и расскажи, что с ней происходит, она вряд ли была понята благопристойной дамой.

      Единственной ее отдушиной оставалось пение в церковном хоре. Это было и разнообразием, и местом, где она могла видеть знакомых, отвлекавших ее от мрачного настроения. Это было для нее, как глоток свежего воздуха. Одна только встреча с Джоном могла поднять ей настроение.

     Он, чувствовавший, что Ханна расстроена, не принимался ее расспрашивать, а просто старался встать с ней рядом и улыбался, когда замечал, что она смотрит на него. От того, что он от нее ничего не требовал и не расспрашивал, она была признательна и старалась отвечать ему теплой дружеской улыбкой. Хотя, в глубине души надеялась, что он относится к ней более, чем по дружески. В какой-то момент ей казалось, что он может стать для нее выходом из сложившейся ситуации. Если вдруг она сможет найти поддержку в ком-то, пусть в Джоне, простом спокойном парне, она сможет решиться уйти от Гриндлов и не испугается предстоящих ей трудностей.  И в то же время, связывать себя узами брака с человеком, которого она не любила, только для того, чтобы сбежать от другого и не бояться трудностей, разве это не детский поступок?

      Джон Дэвис был скромным парнем и в сравнении с ним Ханна чувствовала себя развратной, падшей женщиной, но его теплота и симпатия помогали ей почувствовать себя более уверенной и привлекательной.   Пожалуй, впервые она почувствовала, что на нее смотрят с интересом, ей улыбаются, на нее засматриваются! Теперь из гадкого утенка, забитой служанки, опасающейся привередливой хозяйки, она превратилась в очень милую, привлекательную молодую особу, умеющую сделать красивую прическу, подчеркнуть свои достоинства и отныне не трепетавшей перед строгой нанимательницей.  И пусть путь к этому был не прост и тернист, но все же это было лучше, чем изводить себя слезами раскаяниями.