Страница 3 из 15
– Мой тебе совет, девка, – сиди на жопке ровно. Авось пронесет. Дануево скоро, там минуту всего стоим. Может, у них на станции штат дежурных неполный, некому будет тебя принимать. Дальше на электричках поедешь, все шурики так делают. На, глотни чаю с бутербродом, когда еще в следующий раз перекусить удастся…
Таська послушно приняла стакан и бутерброд.
– Дяденька, а если?..
– Хватит шкнить! – резко оборвал ее проводник. – Хватило ума в историю вляпаться – думай теперь, как расхлебывать будешь. Самое плохое что тебе будет? Ну родакам штраф заплатить придется, ну отправят обратно домой. Самое худшее – по жопе получишь. А мне квартальную премию зарежут, и ладно, если только квартальную. Думай! Язык у тебя хорошо подвешен, иначе бы ни за что тебя не подсадил. Вот и заговаривай зубы дальше. Мир, знаешь, не без добрых людей, авось помогут.
Он оказался почти прав.
В это же время проводница Верочка из соседнего вагона уже хлопотала во втором купе. Единственный его пассажир отправился умыться и почистить зубы, а Верочка заботливо сервировала стол – вареные яички, хлеб, масло, тарелочка с тонко нарезанными сервелатом и сыром, банка растворимого кофе, рафинад, стакан с кипятком.
Дверь отъехала в сторону.
– О, Верунчик, да ты просто какая-то фея-крестная, – восхитился пассажир, который был, наверное, лет на десять-пятнадцать моложе «Верунчика». – Такой стол!
– Да ну вас, Степан Борисыч, засмущали меня всю, – Верочка зарделась. – Чем, как говорится, богаты…
– Очень ценю твою заботу, Верунчик, очень! – молодой человек бросил вафельное полотенце на верхнюю полку, уселся к столу и принялся с аппетитом завтракать.
– А вы же, Степан Борисович, правы оказались же, насчет безбилетницы-то, – сказала проводница, с умилением наблюдая, как ест пассажир. – Я же ведь начальнику поезда сказала же, он проверил – точно, девка молодая, в плацкартном, зайцем. Наверняка Гусельников ее пригрел, он же у нас любитель же. Ничего, сейчас ее в Дануеве снимут, а Гусельников без премии останется. Вот же идиот.
– Бдительность и еще раз бдительность, – кивнул Степан Борисович. – У меня глаз наметанный. Да что ж ты стоишь? Я справлюсь, не волнуйся, спасибо за заботу.
Вытолкав проводницу из купе, Степан Борисович заперся изнутри, чтобы не слушать уже назойливого щебетания красотки бальзаковского возраста и спокойно поесть. Надоела она ему еще в Тагиле, но располагать к себе людей – это навык, который нужно постоянно тренировать. И чем неприступнее собеседник – тем лучше.
Верочка, конечно, была слишком легкой задачей. Не задачей даже, а проверочным заданием, повторением пройденного. Таких проводниц, продавщиц, кассирш, контролерш Степан Борисович Спиридонов (двадцать пять лет, уроженец Нижнего Тагила, не женат, русский, образование высшее) должен располагать к себе одним взглядом. Что он, впрочем, упиваясь собственным всемогуществом, делал направо и налево.
Теперь его ждала задача более сложная. Могла она обернуться для лейтенанта госбезопасности Спиридонова потерей погон, а может, и чем похуже.
Он аккуратно съел все до крошки, но это была уже детская привычка, а не плод долгих тренировок. Запив завтрак остатками остывшего кофе, Спиридонов выглянул в окно. Поезд еще не замедлял ход, но мельтешение деревьев прекратилось, потянулись обшарпанные предместья заштатного населенного пункта с менее чем двадцатью тысячами населения. Судя по тому, что поезд движется согласно расписанию, остановка будет через шесть минут. Пора собираться.
Спиридонов тщательно вытер губы и руки полотенцем, снял трико и футболку, аккуратно сложил их в пакет, пакет засунул в чемодан, в отделение личных вещей. Туда же легли мыльница с мылом, электробритва, зубная щетка и тюбик с пастой, тюбик с лосьоном после бритья, пакет с домашней обувью.
Покончив с багажом, Спиридонов начал одеваться, придирчиво осматривая свое отражение в зеркале.
Железнодорожный вокзал города Дануево (360 лет, левый берег реки Дануй) представлял собой деревянное здание тысяча девятьсот пятого года постройки, был памятником деревянного зодчества местного значения, чудом уцелел во время войны, когда вокруг шли ожесточенные бои, и теперь поддерживался штатом сотрудников в образцовом порядке.
Здесь было всего два пути, деревянный перрон, водонапорная башня из красного кирпича, напоминавшая средневековый донжон, и маленький скверик с непременным Владимиром Ильичом в тени лип и берез.
Поезда через дануевскую станцию проходили не останавливаясь, если не считать двух утренних и двух вечерних пассажирских составов. Стояли они не дольше двух минут, и обычно ездили на них сами железнодорожники – кто по околотку, кто в контору, так что открывались во время остановки только двери общего вагона в голове или в хвосте состава, в зависимости от направления.
Однако сегодняшнее утро не было таким сонным и безмятежным, как обычно.
Пассажирский поезд сообщением Свердловск – Ленинград пришел, как всегда, вовремя. Локомотив привычно застыл у водонапорной башни. А вот дальше все пошло совсем не так. Вместо дверей общего вагона, откуда обычно вываливались, покачиваясь не то от выпитого ночью, не то с недосыпу, двое-трое-четверо путейцев, открылись почему-то девятый и десятый вагоны.
Впрочем, не будем бежать впереди поезда. Тех самых двоих подвыпивших и невыспавшихся путейцев, обычно ехавших в общем вагоне, сегодня выдернул с нагретых мест начальник поезда. Он так и не смог связаться ни с диспетчером, ни с милицией на вокзале и потому решил привлечь для восстановления справедливости коллег из путевых частей.
Путейцы, дыша в нос, пришли в девятый вагон, где девку-безбилетницу уже вывел в тамбур проводник.
– Мужики, вы это…
Проводник хотел что-то сказать, но в это время в тамбур вышли еще и начальник поезда с милиционером. Поезд как раз начал замедляться.
– Так, – сказал начальник путейцам. – Вот ее и передадите в отделение.
– Михалыч, – нерешительно сказал проводник. – Отпусти ты ее, ну не бандитка же.
– С тобой, Гусельников, я потом поговорю, с глазу на глаз, – резко ответил начальник. – Отпирай дверь.
– До полной остановки не положено, – огрызнулся проводник Гусельников.
В мутном окне тамбура поползло здание вокзала, с улицы послышался резкий нераспознаваемый голос диспетчера, скорей всего сообщающий о прибытии поезда и времени его стоянки. Заскрипели по колесным парам тормозные колодки, поезд резко дернулся и встал.
– Открывай, – снова потребовал начальник.
Гусельников открыл дверь, тщательно закрепил, убрал подножку и протер поручни.
– Выходи, – велел начальник безбилетной пассажирке.
– Не выйду, – ответила она и вцепилась в дверную ручку.
Путейцы недоуменно посмотрели на начальника.
– Тащите ее отсюда, – распорядился начальник.
И путейцы потащили. Один схватил безбилетницу под мышки, другой попытался ухватить за ноги, но девица начала жестко брыкаться и визжать:
– Отпустите меня! Не имеете права! Ац-цы-питеееесь!
Видя, что путейцы вдвоем не справляются, на помощь им бросился сержант. Он умудрился поймать левую ногу пассажирки, когда она почти пнула второго путейца, и крикнул:
– Хватай вторую ногу!
Второй путеец, разозлившись, поймал правую ногу, и они поволокли пассажирку вон.
В это время распахнулась дверь десятого вагона, и путевой обходчик, оказавшийся как раз напротив, увидел сначала пухленькую проводницу не первой молодости, которая проворно убрала подножку и торопливо вытерла поручни от пыли и копоти. Она выскочила на деревянный перрон, и обходчик увидел следующего персонажа. Сначала показались надраенные до зеркального блеска туфли. Потом – остро отточенные брюки оттенка кофе с молоком. Кожаный чемодан. Модный пиджак того же кофейно-молочного цвета. Белая сорочка и стального цвета галстук в диагональную полоску. Выбритое до синевы серьезное лицо. Строгая стрижка.