Страница 52 из 57
Однако какими бы ни были взаимоотношения этих людей, их славного хозяина они мало занимали. Никто в его глазах не был главным гостем вечера. Валантэн по какой-то известной ему одному причине с наибольшим нетерпением ждал прибытия еще одного гостя, человека всемирно известного, человека, с которым он свел близкое знакомство в Соединенных Штатах. Он ожидал Джулиуса К. Брейна, мультимиллионера, чьи колоссальные, порой ошеломляющие пожертвования небольшим религиозным общинам столько раз служили поводом для легкой иронии и еще более легкого пиетета американских и английских газет. Никто не мог понять, кем был мистер Брейн, – атеистом, мормоном или приверженцем научного христианства, но он с готовностью снабжал деньгами любое средоточие мысли, лишь бы в нем было что-то новое. Одним из его любимых занятий было ожидание появления американского Шекспира. Впрочем, на это занятие тратилось больше выдержки, чем труда. Он искренне восхищался Уолтом Уитменом, но полагал, что Люк П. Таннер из пенсильванского Парижа более «прогрессивен». Он любил все, что казалось ему «прогрессивным». Валантэна он считал «прогрессивным» и не мог быть более несправедливым в своей оценке.
Появление в комнате такой фигуры, как Джулиус К. Брейн, было событием столь же значительным, как звонок к обеду. Он обладал тем редким качеством, которым мало кто из нас может похвастаться: его присутствие было таким же важным, как и его отсутствие. Этот огромного роста толстяк (полнота его поражала не меньше, чем рост) был одет во все черное. Он не носил даже часовой цепочки или перстня, которые могли бы оживить черноту фрака. Его седые волосы на немецкий манер были гладко зачесаны назад. Красное, энергичное и одухотворенное лицо миллионера могло бы показаться детским, если бы не эспаньолка, которая придавала ему вид театральный, даже мефистофельский. Однако недолго собравшиеся в салоне созерцали знаменитого американца, его непунктуальность давно уже стала привычной, поэтому высокого гостя сразу же направили в столовую в сопровождении леди Галлоуэй.
В целом чета Галлоуэев держалась благодушно и открыто, но у них имелся повод и для беспокойства. Когда леди Маргарет не взяла под руку этого проходимца О’Брайена, а благопристойно вошла в столовую с доктором Симоном, отец ее облегченно вздохнул. И все же старый лорд Галлоуэй чувствовал себя не в своей тарелке, а порой едва не срывался на грубость. Во время обеда выдержка не изменяла ему, но, когда после сигар трое молодых мужчин (доктор Симон, священник Браун и этот ужасный О’Брайен, изгой в иностранной форме) исчезли, чтобы поговорить с леди или покурить в оранжерее, английский дипломат совершенно утратил дипломатичность. Каждые шестьдесят секунд его пронзала мысль о том, что проходимец О’Брайен каким-то образом подает Маргарет знаки. Он даже не пытался представить себе какие. За кофе его оставили с Брейном, седовласым янки, который верил всем религиям, и Валантэном, седоватым французом, который не верил ни одной. Они могли спорить друг с другом, но ни тот, ни другой не видели в нем сторонника. Через какое-то время, когда их «прогрессивный» спор перерос в скучные словопрения, лорд Галлоуэй тоже встал и вышел из столовой, намереваясь направиться в гостиную, однако по дороге сбился с пути и минут пять-шесть бродил по длинным коридорам, пока не услышал наконец высокий наставнический голос доктора, потом приглушенный голос священника и взрыв всеобщего смеха. «Наверное, тоже спорят о науке и религии», – со злостью подумал лорд. Однако, едва открыв дверь в салон, он увидел лишь одно – то, чего там не было. Он увидел, что в салоне нет майора О’Брайена и леди Маргарет.
Выйдя из гостиной с тем же нетерпеливым волнением, с каким покинул столовую, лорд Галлоуэй снова прошел по коридору. Желание защитить дочь от этого ирландско-алжирского кривляки стало для него назойливой, даже болезненно-навязчивой идеей. Оказавшись в глубине дома, рядом с кабинетом Валантэна, он удивился, встретив дочь, которая быстро прошла мимо него с бледным лицом и насмешливой улыбкой. Новая загадка! Если она была с О’Брайеном, где сам О’Брайен? Если она была не с О’Брайеном, то где она была? Снедаемый страстным стариковским подозрением, лорд, держась за стену, на ощупь двинулся дальше, в глубину дома, где свет не горел и царил мрак. Наконец он нашел коридор, ведущий в сад. Ятаган луны уже изрубил и разогнал по небу остатки облаков. Сад был освещен призрачным сиянием. Высокая фигура в синем быстро шагала через лужайку к двери в кабинет, и серебристый отсвет на отделке мундира обличил майора О’Брайена.
Он скрылся в доме через стеклянную дверь, оставив лорда Галлоуэя в неописуемой ярости и в то же время неопределенности. Изумрудно-синий сад, похожий на театральную декорацию, словно улыбался ему с той безжалостной нежностью, с которой его мирская власть находилась в состоянии войны. Длина и грациозность шагов ирландца взбесили лорда, будто он был не отцом, а соперником; свет луны сводил его с ума. Словно по волшебству, он попал в сад трубадуров, в сказочную страну Ватто, и, решив, что разговор поможет отделаться от чар всей этой любовной глупости, устремился вслед за врагом. По пути он зацепился ногой за какую-то ветку или камень в траве, раздраженно посмотрел вниз, потом посмотрел еще раз, внимательнее, и в следующий миг луна и высокие тополя увидели необычную картину: престарелый английский дипломат, словно обезумев, со всех ног помчался к дому, оглашая сад отчаянными криками.
На его хриплые вопли из двери кабинета выглянуло бледное лицо. Поблескивающие стекла пенсне, обеспокоенно сдвинутые брови – это был доктор Симон. Он и услышал первые членораздельные слова аристократа. Лорд Галлоуэй кричал:
– Труп! В саду труп! В траве!.. Окровавленный!
Наконец-то О’Брайен полностью вышел у него из головы.
– Нужно немедленно сообщить Валантэну, – сказал доктор, когда старик сбивчиво и задыхаясь описал ему все, что осмелился осмотреть в саду. – Какое счастье, что он здесь. – И как только он это произнес, в кабинет вошел сам великий сыщик, привлеченный шумом. Было даже интересно наблюдать за его преображением. Вошел он с видом хозяина и джентльмена, обеспокоенного мыслью о том, что кому-то из гостей или слуг стало плохо. Но узнав о случившемся, сделался серьезен и инициативен. Что поделать, как бы страшно и грустно это ни звучало, иметь дело с окровавленными трупами было его работой.
– Однако странно, господа, – сказал он, когда они устремились в сад. – Я по всему миру выискиваю загадки, а сейчас обнаруживаю одну из них в своем собственном дворе. Но где это место?
По лужайке они пошли уже не так быстро, поскольку с реки начал подниматься легкий туман, но под руководством потрясенного Галлоуэя вскоре нашли в высокой траве тело… Тело очень плотного и высокого широкоплечего мужчины. Человек лежал ничком, и они могли лишь рассмотреть, что широкая фигура его облачена в черное и что у него большая, почти лысая голова, лишь несколько клочков каштановых волос приклеились к голому черепу, как мокрые пучки морских водорослей. Алая струйка крови змейкой вытекала из-под его лица.
– По крайней мере, – значительно протянул Симон, – он не из нашей компании.
– Осмотрите его, доктор! – довольно резко воскликнул Валантэн. – Может быть, он еще жив.
Доктор склонился над трупом.
– Тело еще не остыло, но, боюсь, он мертв, – констатировал он. – Ну-ка, помогите мне повернуть его.
Они осторожно приподняли тело на дюйм, и подозрение доктора подтвердилось самым однозначным и страшным образом. Голова трупа отпала. Она была полностью отделена от тела: тот, кто перерезал ему горло, сумел перерубить и шейные позвонки. Даже Валантэн был потрясен.
– Для этого нужна сила гориллы, – пробормотал он.
Не без содрогания, хоть и привычный к анатомическим исследованиям, доктор Симон поднял голову. На шее и челюсти имелось несколько порезов, но в целом лицо почти не пострадало. Это было желтое лицо, крупное и худое, с орлиным носом и тяжелыми веками – лицо развращенного римского императора с, возможно, отдаленным сходством с императором китайским. Похоже, никому из присутствующих оно не было знакомо. Больше о трупе нельзя было сказать ничего примечательного, кроме того, что, когда его подняли, на земле осталась окровавленная белая манишка. Как верно заметил доктор Симон, этот человек был не из их компании, но вполне вероятно, собирался к ней присоединиться, поскольку явно был одет для такого случая.