Страница 10 из 11
Я поспешил к себе в пансион.
Когда я вошел в комнату Римы, она была одета и сидела у окна с сигаретой в руке. Она обернулась и выжидающе посмотрела на меня.
– Доктор Клинзи говорит, что сможет тебя вылечить… – сказал я, присаживаясь на кровать. – Но лечение стоит дорого. Он берет пять тысяч баксов.
Она поморщилась, пожала плечами и отвернулась обратно к окну.
– Нет ничего невозможного. – Я не отступал. – У меня есть идея. Мы запишем твой голос на пленку. Тогда у нас будет надежда, что кто-нибудь выложит деньги, когда услышит, как ты поешь. Собирайся, пошли.
– Ты с ума сошел. Никто не даст таких денег.
– Предоставь это мне. Идем.
По дороге в магазин я заметил:
– Я думаю, тебе надо спеть «Я помню эти дни». Ты знаешь эту песню?
Она сказала, что знает.
– Пой погромче и в быстром темпе.
Продавец, который провел нас в студию звукозаписи, имел надменный и скучающий вид. Он явно считал нас парочкой оборванцев, которым больше делать нечего, как выкидывать на ветер два с половиной доллара и занимать его драгоценное время.
– Сначала нам нужно порепетировать, – я уселся за пианино. – Мы хотим, чтобы у нас получилось громко и в хорошем темпе.
Продавец включил звукозаписывающий аппарат.
– У нас не положено репетировать, – буркнул он. – Я подрегулирую звук по ходу дела.
– Сначала мы порепетируем. – Я был тверд. – Вам все равно, а для нас это имеет большое значение.
Я заиграл немного быстрее, чем обычно. Рима вступила точно и запела, как я ей и сказал, громко и в хорошем темпе. Я оглянулся на продавца. Ее чистый, сильный голос, похоже, сразил его наповал. Затаив дыхание, он во все глаза глядел на нее. Никогда еще она не пела так хорошо. Это было нечто из ряда вон.
Она спела первый куплет и припев, потом я остановил ее.
– Боже милостивый! – приглушенно прошептал продавец. – Я не слышал ничего подобного!
Рима равнодушно посмотрела на него и ничего не сказала.
– Теперь мы это запишем. Как звук, настроили?
– У меня все готово, – сказал продавец. – Начинаем, когда вы будете готовы. – И пленка стала медленно вращаться.
Рима спела еще лучше, если только это было возможно. Она, безусловно, владела всякими профессиональными приемами, но дело было даже не в этом. Все дело было в ее голосе. В этих чистых серебряных звуках, льющихся из ее груди.
Когда запись была закончена, продавец предложил прослушать ее на магнитофоне. Мы сели и стали слушать. Усиленный микрофонами и очищенный фильтрами от посторонних шумов, ее голос звучал еще выразительнее, еще глубже и проникновеннее. Это была лучшая запись, которую я слышал в жизни.
– Вот это да! – воскликнул продавец, снимая пленку. – Как вы поете! Надо дать это послушать Алу Ширли. Он будет просто в восторге.
– А кто это Ал Ширли?
– Ширли? – Продавец, казалось, удивился моей неосведомленности. – Как же, это хозяин Калифорнийской звукозаписывающей компании. Он открыл Джой Миллер. В прошлом году у нее вышло пять дисков. Знаете, сколько она заработала? Полмиллиона! И знаете, что я вам скажу? Да она просто не умеет петь по сравнению с этой малышкой. Я-то знаю! Я не новичок в этом бизнесе. Я не слышал никого, кого хотя бы отдаленно можно было сравнить с этой крошкой. Вам нужно обязательно поговорить с Ширли. Он возьмет ее, как только услышит.
Я поблагодарил его. От двух с половиной долларов он отказался наотрез.
– Что вы, рад был помочь. Я получил огромное удовольствие. А вы, правда, поговорите с Ширли. Если он ее возьмет, мне будет приятно знать, что я тоже имею какое-то отношение к ее успеху. – Он пожал мне руку. – Удачи. Я уверен, вы добьетесь успеха.
Когда мы брели домой вдоль по набережной, я позволил себе помечтать. Если Рима поет лучше, чем Джой Миллер, а продавец наверняка знает в этом толк, она может заработать кучу денег. Даже если в первый год ей обломится полмиллиона, десять процентов от этой суммы меня очень даже устраивали.
Я посмотрел на нее. Она плелась рядом, безразличная ко всему, засунув руки в карманы брюк.
– Сегодня же поеду поговорю с Ширли, – прервал я молчание. – Может быть, он даст пять тысяч на твое лечение. Слышала, что сказал этот парень? Ты можешь стать лучше всех.
– Я проголодалась, – угрюмо сказала она. – Купи мне что-нибудь поесть.
– Ты слушаешь, что я тебе говорю? – Я остановился и развернул ее лицом к себе. – Ты можешь разбогатеть, прославиться. Твой голос принесет тебе огромное состояние. Все, что нужно сделать, – это вылечиться.
– Ты просто обманываешь себя. – Она вырвалась из моих рук. – Я уже лечилась, ничего не помогло. Давай лучше чего-нибудь поедим.
– Доктор Клинзи тебя вылечит. Может быть, Ширли даст денег, когда услышит твою запись.
– А может быть, у меня вырастут крылья, и я улечу. Никто нам такие деньги просто так не одолжит.
Около трех часов того же дня я попросил у Расти машину и поехал в Голливуд. Пленка с записью голоса Римы лежала у меня в кармане. Я очень нервничал. Ни в коем случае нельзя говорить Ширли, что Рима – наркоманка. Это было бы роковой ошибкой. Я чувствовал, что если он узнает об этом, то не станет со мной даже разговаривать. Надо было что-то придумать, чтобы выудить из него пять тысяч долларов. Но я не представлял себе, как это сделать. Все зависело от его реакции на запись. Если она ему действительно понравится, то можно будет попытаться заставить его выложить эти деньги.
Калифорнийская звукозаписывающая компания находилась неподалеку от студии «Эм-джи-эм». Она занимала двухэтажное здание площадью не меньше гектара. Два дюжих охранника в униформе на проходной преграждали дорогу на студию посторонним.
Только когда я увидел масштабы этого здания, я понял, на что замахнулся. Это была студия, известная на всю страну, и я почувствовал, как уверенность покидает меня. Мне стало неловко за свой поношенный костюм и стоптанные ботинки.
Увидев, что я направляюсь к студии, один из охранников пошел мне навстречу. Окинув меня взглядом с головы до ног, он, видимо, решил, что я ничего особенного не представляю, и довольно сурового спросил, что мне надо.
Я сказал, что хочу поговорить с мистером Ширли. Он онемел от удивления:
– Таких желающих еще двадцать миллионов. У вас назначена встреча?
– Нет.
– Тогда его нельзя увидеть.
Оставалось только блефовать.
– Что ж, очень хорошо, я расскажу ему, как вы тут работаете, – сказал я. – Он просил, чтобы я зашел как-нибудь, если буду проезжать мимо. Но если вы меня не пропускаете, ему же будет хуже, мне-то что.
Он пытливо взглянул на меня:
– Он так сказал?
– А не надо удивляться. Он учился в колледже вместе с моим отцом.
Охранник смягчился:
– Извините, как вас зовут?
– Джефф Гордон.
– Сейчас, одну минутку. – Он зашел в проходную и позвонил кому-то. Через некоторое время отпер ворота и пригласил меня.
– Спросите мисс Уизен.
По крайней мере, первое препятствие было преодолено. С пересохшим ртом и бешено колотящимся сердцем я подошел к солидному входу и вошел в вестибюль. Там посыльный в небесно-голубой форме, с идеально начищенными медными пуговицами, которые поблескивали, как маленькие бриллианты, повел меня по огромному коридору, по обеим сторонам которого тянулся длинный ряд дверей из полированного красного дерева, пока мы не дошли до двери с медной табличкой, на которой было написано:
«Мистер Харри Найт и мисс Генриетта Уизен».
Посыльный распахнул передо мной дверь и знаком пригласил войти.
Я очутился в просторной комнате в светло-серых тонах, в которой сидело человек пятнадцать посетителей, томно раскинувшихся в мягких креслах, расставленных повсюду.
Не успел я как следует рассмотреть их, как прямо передо мной возникли изумрудно-зеленые глаза, холодные и твердые, как стекло, и столь же безучастные. Хозяйкой этих глаз оказалась девушка лет двадцати четырех, ярко-рыжая, с бюстом Meрилин Монро, бедрами Брижит Бардо и выражением лица, способным заморозить даже эскимоса.