Страница 13 из 15
Но для Рикардо, как и для Смита, нация оставалась фундаментальной экономической единицей. Однако к концу XIX века первые теоретики места начали формулировать новые идеи относительно того, почему обрабатывающая промышленность кластеризуется в индустриальных центрах вроде Манчестера и Питтсбурга. Чуть позже великий экономист Альфред Маршалл выдвинул теорию, согласно которой компании и отрасли кластеризуются и агрегируются, чтобы воспользоваться экономическими преимуществами близкого соседства. (Об этом подробнее будет сказано в главе 7.)
Но, хотя экономисты и географы разрабатывали новые подходы к пониманию природы городов и кластеризации, изучение экономического роста по-прежнему сосредоточивалось вокруг предприятий и наций. По мнению большинства экономистов, города слабо влияли на экономический рост – они попросту вносили свой вклад в национальные экономики. Когда заходила речь о выявлении движущих сил экономического развития (то есть того, что именно заставляет экономики расти), исследователи продолжали игнорировать значение местоположения.
Вплоть до середины ХХ века господствовало мнение, что больше те экономики, в которых больше труда и капитала. Другими словами – что денег будет тем больше, чем крупнее будут заводы и машины.
Положение изменилось после Великой депрессии и Второй мировой войны, когда все больше экономистов, бизнес-лидеров и политиков стали увлекаться теорией Йозефа Шумпетера, согласно которой не размер и специализация предприятий, а новаторство и предпринимательский дух движут экономикой и порождают явления, которые Шумпетер назвал великими бурями «созидательного разрушения», – при этом стабильные системы уничтожаются и на смену им приходят новые компании и отрасли[4]. Шумпетер не отрицал постепенной эволюции, но призывал не недооценивать значимость создания чего-то совершенно нового. В последние годы жизни он критиковал засилье бюрократии в научно-конструкторских отделах корпораций и предсказывал, что искры изобретательства и предпринимательства, жизненно важные для духа капитализма, скоро угаснут совсем[5].
В 1957 году Роберт Солоу развил теорию Шумпетера, использовав формальные инструменты эконометрики, чтобы выявить и строго измерить воздействие технологий на экономический рост[6]. Его модель показала, что в США примерно четыре пятых экономического роста в пересчете на одного рабочего проистекают из технического прогресса, повышающего эффективность капитала и труда. Солоу утверждал, что не существует мест, обладающих постоянным преимуществом в технологиях, хотя краткосрочные преимущества формируются то тут, то там. Эта идея подразумевает, что продукты технологического развития распространяются свободно.
Новую теорию роста выдвинул в 1980–1990-х годах экономист из Стэнфордского университета Пол Ромер, который внес в идеи Солоу одно существенное изменение. Причины роста не экзогенны, инновации приходят не откуда-то извне – напротив, экономическое богатство создается тогда, когда на основе имеющихся достижений делаются новые открытия[7]. Технические знания не продуцируются за пределами системы, чтобы потом получить применение внутри нее, – они создаются в системе, по ходу процессов накопления новых идей и знаний, и все это оборачивается созданием новых технологий и полезной информации, служащих источником роста. Говоря словами самого Ромера, «экономический рост наблюдается всякий раз, когда люди берут те же ресурсы и упорядочивают их новым, более совершенным способом. Полезной метафорой экономической продуктивности можно считать кухню. Чтобы создать ценные конечные продукты, мы смешиваем согласно рецепту недорогие ингредиенты. Список блюд, которые мы при этом можем приготовить, ограничен перечнем имеющихся ингредиентов, а в экономике значительная часть готовки сопряжена с нежелательными побочными эффектами. Если экономический рост достижим только за счет возрастания объема стряпни, у нас в конце концов закончится сырье, а уровень загрязнения и неудобства станет неприемлем. Как бы то ни было, история показывает, что экономический рост возникает при использовании лучших рецептов, а не только при увеличении объема готовки. Новые рецепты обычно вызывают меньше нежелательных побочных эффектов и позволяют получить большую экономическую выгоду на единицу сырья».
Безусловно, эти идеи важны. Но, если не считать некоторых недавних комментариев к феномену роста Кремниевой долины, новая теория роста явно не уделяет должного внимания местоположению. В ней знание тоже рассматривается как нечто свободно перетекающее с места на место. В экономической теории экономический рост рассматривался как абстрактный процесс, в котором место было не важно.
Так было, пока Лукас не вернул в рассматриваемую нами картину города и место. Для этого он обратился к ранним работам Джейн Джекобс. Лукас осознал, сколь многим он, как и другие теоретики экономического роста, обязан Джекобс, и предсказал, что ее идеи в конце концов окажутся в фокусе будущих исследований роста. «Я буду весьма последовательно придерживаться линии Джейн Джекобс, чья замечательная книга “Экономика городов”, как мне представляется, имеет непосредственное и важное отношение к внешним эффектам человеческого капитала (хотя Джекобс не пользуется этим термином)», – писал он. Позднее в своем получившем широкое хождение письме Лукас добавлял, что идеи Джекобс были настолько фундаментальны, что она, не имевшая экономического образования и даже не окончившая колледж, заслуживает Нобелевской премии.
Основываясь на базовых тезисах Джекобс, Лукас объявил мультипликативный эффект, возникающий благодаря кластеризации талантов, первичной детерминантой экономического роста. Он признавал, что труд, капитал и технические познания нужны и важны, но сами по себе не дадут значительных результатов, если люди не смогут собрать свои таланты, идеи и энергию в конкретных местах.
Когда люди, особенно одаренные и креативные, собираются вместе, обмениваться идеями становится легче, и как следствие их индивидуальные и совокупные способности возрастают экспоненциально, то есть конечный результат значительно превосходит сумму его слагаемых. Эта кластеризация делает каждого из нас более продуктивным, отчего место, где мы живем, в свою очередь становится еще более продуктивным, и соответственно растут коллективная креативность и экономическое богатство. Вот в чем, если коротко, состоит сила кластеризации. Одно из ее проявлений – сортировка регионов в рамках экономической иерархии. Как будет показано в главах 6 и 7, по мере того, как талантливые и образованные люди собираются в определенных регионах, рабочие места также становятся более концентрированными и специализированными. Согласно теории, когда люди кластеризуются в городах, они больше производят, следовательно, стоимость жизни в этих местах неизбежно растет и появляются те «чикагские цены на жилье», о которых пишет Лукас. Таким образом, районы и люди выстраиваются в экономическую иерархию.
Лукас высоко оценил ту идею, которую я считаю важнейшим вкладом Джекобс в исследование темы, – о центральной роли кластеризации людей и их креативности для экономического роста. Джекобс сама считала это очень существенным. Когда в 2001 году у нее спросили, в каком качестве она хотела бы остаться в памяти людей, она ответила: «Если меня будут помнить как мыслителя, действительно важного для нашего столетия, то важнейшее мое достижение – вопрос “Что заставляет экономику расширяться?”. Людей всегда занимала эта загадка. Думаю, мне удалось ее разгадать и понять, что расширение и развитие – не одно и то же. Развитие – это дифференциация, появление различий в том, что уже существует. Практически любая новация – это видоизменение чего-то уже существующего, будь то новая обувная подметка или поправки в законодательстве, – это все дифференциация. Расширение – это рост, увеличение размеров или объемов деятельности. Это другое дело»[8].
Под расширением Джекобс понимает обычный вид экономического роста. Расширение означает простое увеличение производства, например увеличение производительности конвейера. Если так, то большой город (city) – просто расширенный город (town), а мегарегион – расширенный регион.