Рождество для шпиона

«В конце-то концов, – подумал Энрике, – это все же лучше, что погиб Вернер, а не он. И пусть мистер Смит думает об этом, что хочет. Тем более что обо всем этом „придется“ писать мне одному».

Он тщательно обыскал карманы убитого, вытащил все, что в них лежало, и завернул в газету, а потом спустился к дороге.

Сагарра убедился: противник раскрыл его и информация, переданная Марианной Моарес, была ловушкой. Его просто-напросто заманили в западню, чтобы убрать.

К счастью, он об этом догадался, потому что привык просчитывать вперед самые разные варианты, а особенно худшие. Поэтому он основательно потрудился, чтобы оторваться от самых упрямых и самых ловких преследователей, использовав все трюки и все дома с двумя выходами, известные ему. Проделав все это, он отправился на Копакабану к Вернеру. Сагарра не стал говорить ему правду. Он рассказал туманную историю о новом завербованном агенте – высокопоставленном политическом деятеле с настолько романтическими наклонностями, что Энрике пришлось назначить ему встречу после наступления темноты на вершине Таквары.

Энрике и Вернер выехали на встречу задолго до шести часов. Спрятав машину на лесной дороге, они разделились. Энрике поднялся на вершину, а Вернер стал дожидаться того момента, когда приедет автомобиль и вышедший из него человек пойдет по тропинке. По задумке Энрике Вернер должен был минуты две спустя направиться следом за ним и на подступах к вершине, где Энрике будет его ждать вместе с новым информатором, свистнуть три раза.

Вернер счел это полным бредом, но вынужден был подчиниться Энрике, уверявшему, что устраивает весь этот цирк, чтобы доставить удовольствие новобранцу, привлеченному главным образом романтической стороной профессии.

Как и ожидал Сагарра, приехал только один человек и приехал он вне всяких сомнений только с одной целью: убить того, кто на него вышел. Энрике был убежден, что пули, убившие Вернера, предназначены были ему.

Дело чертовски усложнилось. Энрике спрашивал себя, была ли Марианна в курсе или нет. Возможно, что и нет. Если противник обнаружил контакты с ней, то было целесообразнее всего использовать ее так, чтобы сама она ничего не знала и не заметила.

В любом случае, если противник считает теперь его мертвым, то следует исчезнуть. Пустые карманы погибшего на тропинке помешают полиции быстро установить его личность. Впрочем, труп будет обнаружен, несомненно, не раньше второй половины следующего дня. Утренних экскурсий на Таквару, наверняка, не так много.

Теперь встал вопрос, как быть с машиной. Бросить ее здесь или не надо? Не удивится ли противник, если поблизости полиция не найдет никакой машины? Внизу до Тихуаны ходит автобус, и подняться наверх можно и пешком; это заняло бы не слишком много времени. Тут у Энрике появилась одна идея: он оставит машину на Боа Виста, чтобы подтвердить версию, что он поднялся пешком, а сам вернется на автобусе.

Так или иначе, он не мог дольше пользоваться машиной, известной противнику.

Бенто Итикира вылез из машины и едва не упал, такими ватными были у него ноги. Он не знал, как смог вернуться в Рио на руа до Кортуме; все прошло в каком-то тумане, словно он был пьян.

Он слишком сильно хлопнул дверцей машины и забыл запереть ее на ключ. В столовой Моаресов горел свет. Он взглянул на часы: всего восемь. Странно, ему казалось, что прошло гораздо больше времени с того момента, когда, всадив в неизвестного всю обойму, он несся вниз по крутой тропинке.

Неуверенными шагами он двинулся по неровной мостовой к дому. Тяжелый обруч давил ему на лоб, мучала тошнота. Ему хотелось только одного: положить голову на колени Марианне.

Он с трудом поднимался по лестнице, Было темно, потому что он забыл включить свет. Дыхания не хватало, он задыхался; да еще сердце билось так, словно хотело выскочить из груди...

Бенто долго искал ключ, хотя он лежал в том же кармане, что и обычно. Он зажег свет на площадке, чтобы найти замочную скважину. Марианна кормила мальчика. Она вышла, привлеченная шумом, зажгла свет в коридоре и воскликнула:

– Господи! Какой вы бледный!

Он чувствовал себя растерянным и страшно уставшим. Так хотелось ему во всем признаться этой женщине. Он любил ее и был охвачен совершенно детским желанием, чтобы ему посочувствовали и успокоили. Удержала его только инстинктивная осторожность. Он ответил, проведя рукой по своему искаженному, залитому потом лицу:

– Плохо себя чувствую. Наверное, съел что-то нехорошее.

Ребенок хныкал и звал мать. Она повернулась, крикнула ему, чтобы он замолчал, потом снова обратилась к Бенто:

– Вам надо немедленно лечь. Я принесу вам чаю.

– Вы очень добры, – сказал он.

Итикира ушел к себе в комнату и оставил дверь приоткрытой, чтобы не чувствовать себя таким одиноким. Он бросил фуражку на старое кресло и нагнулся над раковиной, чтобы его стошнило; у него в желудке уже ничего не было, и эти бесплодные позывы к рвоте так измучили его, что сначала он решил, что у него разорвется голова, а потом – что упадет в обморок.

Через секунду он бросился на постель прямо в одежде и замер. Он еще никогда не чувствовал себя таким разбитым и больным. Все его тело покрывал холодный пот. В голове страшно звенело, и это было просто ужасно. Он не способен был думать, соединить хотя бы две связные мысли.

Вдруг Бенто открыл глаза и увидел Марианну, стоявшую перед кроватью с дымящейся чашкой чая в руках.

– Не лучше? – спросила она.

– Нет. Мне кажется, я умираю.

Она поставила чашку на столик возле кровати, потом пощупала лоб больного своей теплой нежной рукой.

– Не говорите глупостей.

Он хотел, чтобы она никогда не убирала свою руку, но Марианна сняла ее и сказала:

– Встаньте и выпейте чай, пока он горячий. Это вам поможет.

Он послушался. Колокол в его голове превратился в отбойный молоток; он закусил губу, чтобы не закричать. Она протянула ему чашку, и он начал пить, сначала неохотно, потом жадно. Эта обжигающая жидкость, лившаяся в желудок, производила на него необыкновенно благотворное действие. Он сидел не очень удобно, и немного чаю протекло на его форменную куртку. Закончив, он откинулся на подушку и закрыл глаза.

– Спасибо, – прошептал он, ища наощупь руку Марианны.

Она позволила ему взять ее пальцы на несколько минут, потом тихо сказала:

– Мне надо уложить Жоао. А вам пока нужно раздеться и лечь в постель. Я скоро вернусь посмотреть, стало ли вам лучше.

Он попытался удержать ее, но она бесшумно ушла, оставив дверь открытой. Бенто чувствовал себя немного лучше. Чай прогнал тошноту, и теперь все его тело наполняла приятная теплота. Сохранилась только головная боль, и он старался не двигаться, контролируя объем своего дыхания.

Он уже засыпал, когда вернулась Марианна. Он осторожно открыл глаза. Она мягко упрекнула его:

– Вы ведете себя неразумно. Вам нужно раздеться. Вы не можете так лежать всю ночь.

– Я не могу, – прошептал он. – У меня слишком болит голова. Это ужасно.

Она долго колебалась, потом, ничего не говоря, расстегнула ремень и начала заниматься с пуговицами. Она приподняла его, чтобы снять куртку, потом сняла галстук и расстегнула воротник его рубашки. Потом она разула его.

– Расстегните брюки, – сказала она нейтральным тоном. – Я сниму их.

Он неловко сделал это, потому что не мог поднять голову, чтобы посмотреть. Она стянула брюки.

– Вам нужно на секунду встать, чтобы я разобрала кровать.

Он испытывал странное удовольствие, ощущая, что она его раздевает. Ему хотелось, чтобы она согласилась спать с ним в эту ночь; не для того, чтобы заниматься любовью, он бы не смог, а просто, чтобы положить щеку на ее грудь...

Она помогла ему встать, и он воспользовался этим, чтобы обнять ее. Она быстро разобрала постель и поддержала его, пока он ложился.

– Вам лучше?

– У меня очень болит голова, – прошептал он. – Я бы хотел спать у вас на плече... Хорошо, если бы вы легли здесь.