Страница 9 из 23
Только на последних звуках боксер догадался понизить голос и оглядеться по сторонам. Впрочем, они с полковником действительно оставались в комнате одни.
– Судя по тому, что он мне сказал, он знает даже слишком много, – с ненавистью процедил сквозь зубы полковник. – А если учесть, что он мог рассказать далеко не все, что знает… Придется исходить из того, что мы у него под колпаком.
– Боже правый, черт побери!
– Айки раскололся.
– Что?! Ах он… Ну, я его в мешок с костями превращу, он у меня…
– Нам это в любом случае не поможет. Давай думать, как выпутаться.
– Тссс!
– Что?
– А он нас, это, не подслушивает, часом? – Мертон со всей возможной осторожностью подкрался к двери спальни, оглядел ее. – Он точно вошел сюда? Дверь-то, гляжу, вроде как всерьез закрыта, без дураков. И выглядит так, что через нее черта с два что услышишь. Но если он юркнул куда за одну из этих чертовых ширм…
В этот момент из-за двери донеслись звуки музыки. Мертон, разумеется, не понял, что это баркарола, но ситуацию оценить сумел:
– Он так-таки за дверью. И, пока играет, черта лысого сможет подслушать, так что мы, это, в безопасности.
Боксер сделал шаг в сторону полковника – и вдруг замер. С молниеносной быстротой метнулся к эркеру, отшвырнул ниспадающую ткань…
– Вот он! Да вот же он, чтоб мне лопнуть!!!
Полковник нетерпеливо мотнул подбородком:
– Не бери в голову. Это восковой манекен.
– То есть это… не настоящее?! – громила, уже протянувший руки к шее сидящей в кресле фигуры, внимательно осмотрел восковое подобие Холмса, повертел его вправо-влево – и на миг вздрогнул, когда в результате этих манипуляций лицо восковой куклы вдруг оказалось там, где только что был затылок. – Ишь ты, вращается… Эх, вот бы ему самому так башку скрутить! А вообще работа – высший класс: эта самая, как ее, мадам Тюссо отдыхает.
Как раз в это мгновение погас свет: на секунду-другую, не больше. А сверху, со стороны спальни, на миг блеснул красный огонек (надо думать, сквозь щель под дверью) и зазвенел зуммер электрического звонка. Двое, остававшиеся в гостиной, не могли связать эти события с сигнализацией, установленной в комнате Холмса, да и надпись «Не прикасаться» на сейфе была им не видна. Тем не менее оба застыли на месте, всматриваясь и прислушиваясь. Произошло ли в темноте какое-либо движение за пределами того участка квартиры (двери в спальню, окаймленной тонкими полосками багряных лучиков), куда было устремлено их внимание, сторонний наблюдатель не смог бы – но не смог бы он и отрицать такую возможность.
Когда по прошествии этих секунд свет вновь загорелся, полковник и боксер некоторое время тревожно озирались по сторонам. Но вокруг них, похоже, ничего не изменилось.
– Что это?! – Мертон сопроводил вопрос несколькими крепкими словами на англосаксонском диалекте. – И без того нервы на взводе, – последовала еще одна реплика на англосаксонском, – так еще и… – снова англосаксонский[6].
– Это как раз ерунда: Холмс, будь он трижды неладен, обожает такие вот методы «психологического воздействия»… мальчишки мы, что ли, чтобы нас этим можно было запугать?! Давай лучше думать, как выкрутиться. Черт, времени совсем нет! Из-за этого проклятого алмаза он нас может арестовать прямо сегодня.
– Хрен там! А пупок у него не развяжется?!
– …С другой стороны, – задумчиво продолжил Моран, не обращая никакого внимания на показное бахвальство своего помощника, – если мы скажем ему, где находится камушек, он позволит нам без помех ускользнуть…
– Чего?! Бросить ТАКУЮ добычу? Целых сто тысяч?!
– Он предложил нам на выбор одно из двух.
– Ну, не знаю, старшóй…[7] Думать – это не по моей части, на такие дела у нас ты мастак. Может, чего сообразишь?
– Ну-ка, ну-ка, обожди, – полковник не глядя отмахнулся от слов Мертона. – Так… Болван он, этот всезнайка: я и не таких обводил вокруг пальца! Слушай сюда: он думает, что камень спрятан в каком-то тайнике, откуда его так сразу не достанешь. А на самом-то деле этот «тайник» – вот здесь, прямо на мне: потайной карман. Если мы сделаем все как надо, камушек уже сегодня вечером будет за пределами Англии, и еще прежде, чем наступит суббота, нас будет ждать в Амстердаме уже не этот приметный бриллиант, а четыре алмазика поменьше – правда, той же желтой воды, но ни один эксперт уже не опознает, что раньше они составляли единое целое. Этот тип ничего не знает о ван Седдоре…
– Ван Седдор? Я так думал, что он, это, вступит в игру через неделю…
– Так и планировалось. Но теперь планы меняются. Он отправится первым же пароходом. Кто-то из нас, ты или я, прямо сейчас поспешит к нему в Эксцельсиор-отель и передаст камень.
– Но ведь он, того, должен был везти его в шляпной коробке – ну, той, с двойным дном. А она, это, не готова еще.
– Что поделать: пусть везет как есть. Ждать – еще больший риск, каждая минута на счету.
– А этот тип? Ну, у которого мы сейчас сидим…
– Его-то одурачить куда проще, чем он сам думает. Ему ведь, во избежание скандала, даны четкие инструкции: не трогать нас, если есть возможность получить камень. Ну так и отправим его по ложному пути, а прежде, чем он поймет, что это неверный след, камушек уже будет за границей, в Амстердаме, да и мы там же.
– Хорошо бы, старшой… Особенно чтоб вот с этим, последним, осечки не вышло!
– Не выйдет, если мы оба сделаем свою часть дела, как должно. Ты прямо сейчас берешь камушек и отправляешься к ван Седдору: пусть поторопится изо всех сил. А я пока запудрю мозги этому краснобаю. Разыграю притворное признание, скажу, что алмаз сейчас у одного моего сообщника в Ливерпуле… в это он должен поверить… А когда разберется, что его пустили по ложному следу, мы уже будем в открытом море, а вместо одного бриллианта окажется четыре. И – поди сыщи концы…
Полковник еще раз внимательно оглянулся, не заметил ничего подозрительного – и вынул из потайного кармана небольшой кожаный футляр. Раскрыл его и на мгновение замер, любуясь:
– Вот он, бриллиант из английской короны…
– С вашего позволения…
Мертон и Моран ошеломленно отпрянули: узкая, но сильная рука великого детектива, просунувшись между ними, выхватила бриллиант. Главной же причиной этого ошеломления послужил тот факт, что Холмс – настоящий, живой Холмс – встал из того кресла, в котором, как преступники недавно удостоверились совершенно точно, располагался не он, а восковой манекен. При этом из-за двери в спальню продолжала доноситься мелодия баркаролы.
Впрочем, изумление длилось недолго.
– Да будь ты проклят! – воскликнул полковник, кошачьим движением отпрянув назад и потянувшись к карману, где, совершенно очевидно, был револьвер.
– Отправляйся в ад! – одновременно выкрикнул боксер, принимая стойку, характерную не для спортсмена, а для уличного бойца.
– Джентльмены, убедительно прошу вас: воздержитесь от сопротивления… повторяю, воздержитесь от сопротивления, оно абсолютно бесполезно. Наряд полиции с нетерпением ждет вас этажом ниже.
Неизвестно, что остановило боксера и полковника: упоминание о полиции или то, что Моран только потянулся к карману, а правая рука Шерлока Холмса уже была в кармане. Впрочем, полковник, похоже, всего лишь изобразил покорность судьбе:
– Дьявол вас забери, Холмс – да вы, похоже, сам дьявол и есть! Как вы тут оказались?!
– Элементарно, полковник: опять-таки простое, но эффективное устройство, позволяющее на миг выключить один свет и включить другой. Все остальное вам подскажет здравый смысл – и прозорливая реплика вашего коллеги по несчастью насчет «этих чертовых ширм», которых в квартире сейчас действительно больше, чем требует обстановка. Вот так у меня появился шанс подслушать вашу откровенную беседу, которая, знай вы о моем присутствии, оказалась бы куда менее откровенной, не так ли? Нет-нет, полковник: берите пример с Сэма! Вы совершенно правильно смотрите на карман моего халата, однако уверяю вас: там не просто один из этих вошедших сейчас в моду миниатюрных пистолетиков, но «Дерринджер-450»[8]. Так что я в самом деле держу вас обоих на прицеле, а выстрелить могу и прямо через ткань.
6
Большинство бранных слов в английском языке имеют древние саксонские корни, так что «перейти на англосаксонский» для англичанина означает «нецензурно выругаться». Поскольку во времена Конан Дойла было совершенно немыслимо, чтобы такая речь буквально прозвучала со сцены, актер, исполняющий роль Мертона, по согласованию с автором пьесы в этот момент произносил старинные эвфемизмы вроде «Божусь своими прыщами!» и «Сие пойло зело ядрено!», из которых, путем элементарной перестановки звуков, получались общеизвестные для английского слушателя бранные фразы.
7
В оригинале Мертон использует непереводимый (и крайне неблагозвучный для русскоязычного читателя) термин «guv’nor». Первоначально так именовались победители в лондонских «уличных боях»: крайне жестоких, запрещенных законом состязаниях, которые были гораздо ближе к боям без правил, чем к боксерским матчам. Уже во времена Конан Дойла этот термин, сохраняя и первоначальный смысл, употреблялся также в значении «криминальный авторитет». Использование таких оборотов из лексикона преступного мира совершенно однозначно освещает биографию и самого Мертона, и полковника Морана.
8
Весьма мощная разновидность карманного пистолета, на близком расстоянии отличавшаяся не только точностью, но и большой убойной силой, а главное – дающая возможность сделать два выстрела подряд (большинство дерринджеров были однозарядны).