Красные цепи

Блез де Виженер:

«Некоторые же, например автор небезызвестного «Rubeus vinculum», полагали, что следует разделять неживую и живую природу, используя соль, серу и ртуть для трансмутации металлов, а сердце, почки и селезенку человека для получения иного, но столь же совершенного эликсира для преображения человеческого существа. Обе же эти трансмутации суть одно, и эликсир, полученный из человеческих органов, столь же является по духовной своей сути философским камнем, как и тот, что получен при помощи первоэлементов, но первый из них именуется, во избежание путаницы, ассиратумом».

Парацельс:

«Иные безответственные и самоуверенные выскочки и вовсе говорят, что можно разделять природу одушевленную и неодушевленную, а значит, разделять и природу трансмутации. Доходит до того даже, что в печально известном “Rubeus vinculum” безвестный автор рекомендует использовать органы человека – сердце, почки и селезенку – для приготовления эликсира, да еще и делать это в новолуние, уподобляясь язычникам, приносящим жертвы своим нечестивым богам и рабски зависящим от фаз небесного светила. От язычников переняли и название получающегося снадобья – ассиратум, которое было принято в языческом Риме для названия напитка из вина и жертвенной крови, а теперь предлагается ищущим, как имя для эликсира».

Ян Баптист ван Гельмонт:

«Этот эликсир, именуемый ассиратум, благословеннейший и наисовершеннейший изо всех; тайна его изготовления превосходит человеческое разумение, и один лишь Бог может открыть ее избранному. Употребление его исцеляет всякий без исключения недуг и возводит тело человеческое к такому совершенству, что оно вовсе перестает испытывать болезни и открывает пред собой двери бессмертия, словно пронизанное благодатью Божественных энергий».

Я закрываю блокнот и кладу руку на стопку книг.

– Спасибо, джентльмены, – шепотом говорю я. – Мы славно поработали сегодня.

Мне чертовски хочется выпить, и сегодня вечером я, пожалуй, уступлю этому желанию. Я ловлю себе на мысли, что неплохо бы было выпить в компании, в которой я провел последние два дня, и пригласить с собой Корнелия Неттесгейма, делла Порту, Освальда Кроллия, де Виженера, ван Гельмонта и даже старого брюзгу Парацельса. Кажется, что я не просто читал книги, на страницах которых остались их мысли, мнения, и раздумья, а прожил с ними вместе как минимум полгода, наполненных совместными трудами, – и вот теперь эти труды мы успешно завершили. Конечно, нужно выпить. Всем вместе.

Я встаю со стула, чувствуя, что меня немного покачивает от усталости, и собираю тяжелые старые тома. Татьяна Ивановна заметила мое движение, отложила в сторону свою книжку и смотрит на меня выжидающе, незаметно кинув взгляд на наручные часы. Но у меня остался еще один вопрос.

«Rubeus vinculum». В переводе с латыни «Красные цепи». Книга, в которой, судя по всему, объяснены причины, дающие основания к тому, чтобы вырезать у людей сердца, почки и селезенки, сливать кровь и делать это непременно в новолуние. Книга, хранящая тайну приготовления ассиратума – философского камня, панацеи, эликсира алхимиков, созданного не из соли и серы, а из крови и плоти.

Я отдаю книги, одну за одной, рассыпаюсь в благодарностях за помощь, а Татьяна Ивановна принимает их с тем, чтобы снова отправить в хранилище, туда, где их еще очень, очень долго никто не потревожит, словно ветеранов давно забытых войн, которых вдруг собрали вместе, чтобы послушать рассказы о былых подвигах, а потом вновь отправляют в сонное существование стариковских приютов.

– Победа? – спрашивает Татьяна Ивановна. – Нашли все, что искали?

– Практически да, – отвечаю я. – Осталась еще только одна книга…

Заметив испуганное выражение, промелькнувшее у нее на лице, я быстро добавляю:

– Нет-нет, не сегодня, конечно. Просто скажите, есть ли она у вас, а я уже завтра приду. Буквально одна книга. «Rubeus vinculum». «Красные цепи».

Татьяна Ивановна качает головой, как мне кажется, несколько разочарованно.

– Увы, тут я не смогу вам помочь. В нашем зале ее точно нет.

Заведующая залом редких книг не может мне помочь. Перед моим мысленным взором мгновенно возникает образ древнего, пыльного рукописного фолианта, хранящегося в единственном экземпляре в недрах какой-нибудь ватиканской библиотеки, в которую мне не помогут попасть ни навыки коммуникации, ни поддельные документы.

– А где она есть? – выдавливаю я. Вся усталость прошедших двух дней как будто вновь разом навалилась на меня.

Татьяна Ивановна пожала плечами.

– Видите ли, «Красные цепи» не являются библиографическим раритетом. Книжка, конечно, не самая известная и распространенная, но, если мне не изменяет память, последний раз она издавалась на русском языке примерно в начале девяностых, то есть лет двадцать назад. Думаю, что вы без труда найдете ее в общем читальном зале.

Татьяна Ивановна погасила лампу, взяла ключи и посмотрела на меня:

– Удивительно. Столько труда, и… Из всех книг, которые вы запрашивали за последние дни, только «Красные цепи» не является редкой. И насколько я могу судить, не представляет никакой ценности.

Глава 5

Алина сидела в кабинете медицинского центра «Данко» и откровенно скучала. Точнее было бы сказать – «в своем кабинете», но она пока не могла привыкнуть к тому, что это роскошно обставленное огромное помещение, так не похожее на скромное рабочее место в Бюро, теперь является ее кабинетом. Плавные металлические обводы письменного стола со столешницей из толстого матового стекла. Роскошное кожаное кресло с несколькими режимами раскачивания – видимо, для того, чтобы было чем заняться в долгие часы вынужденного безделья. Черные стулья для посетителей на блестящих стальных рамах. Пустые шкафы, сверкающие хромом и стеклом множества полок, только на одной из которых стояли пять канцелярских папок, лишь подчеркивающих пустоту незанятого пространства. Белоснежная смотровая кушетка, которая вполне могла бы стать стильным предметом домашней мебели. При этом в кабинете еще оставалось достаточно места, чтобы здесь мог разместиться танцпол небольшого клуба. На все это великолепие Алина любовалась уже добрых полтора часа, не зная, чем занять себя в ожидании приезда Кобота, который звонил ей пару часов назад и обещал прибыть с минуты на минуту. Дошло до того, что она даже принялась раскладывать пасьянс на рабочем компьютере, внутренне презирая себя за это занятие, достойное разве что секретарш и офисных бездельников.

Ничегонеделание было особенно тяжелым по контрасту с предельно насыщенными последними днями. В четверг она закончила повторное исследование тела последней жертвы, и потом, не в силах оставаться без всякого занятия, еще немного занялась текущей работой: автомобильная авария, самоубийство, утопление. В пятницу утром она ездила на кладбище: Кобот сдержал обещание и в немыслимо короткие сроки получил запрос на эксгумацию трупа девушки-телохранителя, и весь день ушел на то, чтобы провести вскрытие уже изрядно тронутого разложением тела и составить заключение. Алина решила не затягивать с докладом Коботу о результатах своих изысканий, к тому же ей хотелось побыстрее выйти на работу в «Данко» хотя бы для того, чтобы принять дела и посмотреть на этот знаменитый медицинский центр. Поэтому в пятницу вечером она позвонила Коботу, получила от него гордые заверения в том, что «Данко» работает «семь дней в неделю двадцать четыре часа в сутки», и договорилась на встречу в субботу. Дисциплинированная Алина была на месте уже в десять утра, полагая, что ей понадобится достаточно много времени, чтобы разобраться со своими новыми служебными обязанностями, и встретила здесь Эдипа. Он поджидал ее у входа как дорогую гостью и сказал, что Кобот поручил ему «все показать и все рассказать». Было заметно, что он отнюдь не лучился счастьем от перспективы именно так провести субботний день, но Алина отметила, что Эдип-Эдуард свое недовольство тщательно скрывает, демонстрирует радушие и вообще ведет себя с ней несколько заискивающе.