Страница 15 из 94
Варрон, как и Цицерон, хорошо знаком с италийским материалом, не только с анналистикой, но и с местными, как римскими, так и сабинскими обычаями, преданиями, верованиями. Ему свойствен сабинский патриотизм, который обусловливает появление в трактате многих деталей, проясняющих происхождение ряда древнейших римских институтов как сабинских. Но это побуждает исследователя к осторожности в обращении с данными Варрона.
Связное изложение всей древнейшей истории Рима содержится в труде Дионисия Галикарнасского, поселившегося в Риме в конце I в. до н. э. в условиях укрепления принципата Лвгуста. И это отразилось на освещении раннего Рима греческим ритором "о. История первых царей, основателей римского величия, выдержана едва ли не в апологетических тонах. При этом Дионисий стремится подчеркнуть близость и даже родство италийских народов с греками. Однако наряду с такой настораживающей тенденциозностью сочинение Дионисия отличается обширной источниковой базой. Он знаком с римской традицией и особенно хорошо знает греческих историков, сицилийцев, весьма осведомленных в древнейшей италийской истории. Поэтому сведения о заселении Италии индоевропейцами, которые Дионисий передает, имеют безусловную ценность. Заслуживают доверия и многие сообщения о социальном строе и религии древнейших римлян. Он, видимо, располагал местными очень древними преданиями. Важно отметить, что Дионисию известны царские установления, причем по какому-то очень древнему тексту.
Подробно изложено начало царского периода у Тита Ливия. В его рассказе много совпадений с Дионисием, что объясняется использованием одних и тех же первоисточников, включая анналистику и Цицерона. Но есть между ними и отличия, обусловленные направлением их интересов. Ливия особенно интересует политическая история, а его изложение социальных и этнических процессов более кратко. Вплоть
'оо Gabb а Е. Studi su Dionigi da Alicarnasso. -- Athenaeum, 1960, v. 38, N 3 -- 4, р. 175 -- 225.
до середины ХХ в. мировая источниковедческая критика прилагала немало усилий, чтобы дезавуировать Ливия как историка и изобразить его лишь как ритора. За Ливием, с легкой руки Ипполита Тэна "', закрепилась этикетка отличного рассказчика, и за его сочинением признавались . лишь художественные достоинства. Достоверность его сообщений о раннем Риме расценивалась как более чем сомнительйая'". Благодаря достижениям в области смежных с историей наук можно, перефразируя известное выражение Мищенко, касающееся Геродота, сказать, что был произведен не в меру строгий суд над Ливием. Археология свидетельствует о достоверности передаваемых Ливием версий '". Для эпохи Ранней республики и конца царского времени были выявлены кельтские и этрусские версии его традиции, была отмечена антиэтрусская тенденция в ряде его пассажей '". Но есть основания говорить о знакомстве Ливия (может быть через посредство Варрона или непосредственно) с этрусской историографией I в. до н. э. в ее латинском оформлении. Интересно отметить, что А. И. Немировский'О5, негативно относящийся к Ливию как историку, заметил, что тот заимствовал сведения о знамениях и' чудесах из жреческих книг. Но это как раз говорит в пользу Ливия, так как удостоверяет использование им понтификальных анналов, что придает его сообщениям большую надежность.
Кроме Дионисия Галикарнасского и Ливия о древнейшей истории Рима писали, конечно, и другие античные историки. Но их значение не идет в сравнение с первыми. Это зависит от разных обстоятельств: от степени сохранности трудов, как это имеет место в случае с Дионом Кассием, или от меньшего интереса к тому периоду, как у Саллюстия, Веллея Патеркула, Аппиана и Тацита; от меньшего интереса к истории собственно Рима, как у Диодора или Помпея Трога; от специфики жанра, как у Флора или Аврелия Виктора, писавших бревиарии. К тому же всем им свойственна зависимость от наших главных авторов. И все же каждый из них, не создавая подробной картины и не давая полного связного изложения, либо добавляет, порой даже существенные детали и новые версии, либо подтверждает данные традиции, либо указывает на ее неслучайный характер. Важно также, что в разных произведениях античной исторической литературы освещаются различные стороны римской жизни. Все это делает ее использование совершенно необходимым.
Кое-какие данные, касающиеся древнейших римских обычаев и религии, можно извлечь и из сочинений христианских писателей: Блаженного Августина, Арнобия, Павла Орозия, настроенных антиязыче-
'~' См.: Тэн И. Тит Ливий. Критическое исследование. М., 1900.
'о"' $ о l t а ц W. Die Anfange der romischen Geschichtschreibung. Lpz., 1909; P а дциг Н. И. Начало римской летописи.-- Учен. зап. Моск. ун-та, 1904, вып. 22,
с. 3 -- 8; Ма р тынов Г. О начале римской летописи. М., 1904, с. 1 -- 2.
'оз W а l s h P. Livy. His historical aims and methods. Cambr., 1961, р. 276.
"4 В loch R. Tite Live et les premiers siecles de Коте. Paris, 1965; Fr а n zer о С. М. The life and times of Tarquin the Etruscan. Lond., 1960.
"' См.: Н е м'и р о в с к и й А. И. У истоков исторической мысли. Воронеж, 1979,
с. 196.
42
ски и, значит, антиримски, но передающих зачастую важные факты.
Плутарх говорит о начале царской эпохи главным образом в биографиях Ромула и Нумы. Он использует труды своих вышеназванных предшественников, а сверх того, не сохранившиеся сочинения греческих авторов. Подобно Дионисию, он стремится подчеркнуть то общее, что есть в культуре римлян и греков и вместе с тем прибегает порой к объяснению латинских терминов с помощью греческих слов со сходным звучанием, что приводит его к неправильным утверждениям. Но, используя этот прием, он проявляет себя как автор, пытающийся самостоятельно осмыслить материал, которым он расйолагает, а не как компилятор. Впрочем, простое компилирование у древних авторов с точки зрения источниковедения несет в себе, как нам кажется, боль1пе положительных черт, чем отрицательных, поскольку в более ил@ менее чистом виде доносит до нас сведения из утраченных сочинений. Для Плутарха характерно йриведение нескольких известных ему версий, что свидетельствует о его незаурядной эрудиции. Особенно хорошо он знает греческих писателей, в том числе и Диокла с Пепаретоса (R., III), а также Проматиона, автора "Истории Италии".
Многие из древних установлений, сохранявшихся в консервативном римском обществе или упоминавшихся в литературе, перестали быть понятными уже в начале эпохи Принципата. Это вызвало к жизни сочинения справочного' и комментаторского характера. При вошедшей в правление Августа моде на древность, вносившую свою лепту в идеологическую опору его Принципата, появился словарь Веррия Флакка "De significatione verborum". Его текст не дошел до наших дней. Но извлечение из него, сделанное в III в. н. э. грамматиком Фестом, в значительной мере сохранилось, а то, что было утеряно, к счастью, оказалось в сокращенном, но близком к оригиналу виде, переписанном в VIII в. н. э. Павлом Диаконом. Такого рода словари время от времени составлялись на протяжении эпохи Империи и раннего средневековья. Материал был расположен в них в алфавитном порядке, пояснения порой давались со ссылками на источники помимо Веррия Флакка. Последнее особенно характерно для произведений, irpM- ставляющего собой нечто среднее между таким словарем и комментарием, принадлежащим перу Нония Марцелла (Ш в.), -- "Согпрейdiosa doctrina per litteras". Этот ряд трудов завершается вышедшими в VII в. сочинением "Об этимологиях" севильского епископа Исидора. Исидор несомненно знаком с поздними извлечениями из словаря Веррия Флакка, но он пользуется и другими античными авторами, в том числе Цицероном, чьи утверждения передает почти дословно.- Разрозненные,- но зачастую очень важные сведения о разных сторонах жизни возникающего Рима находятся в произведениях эрудитов: Плиния Старшего, Валерия Максима, Авла Геллия, Макробия.