"Савмак"

Теперь настал черёд воинов пугать юного скифа. Под усилившийся и участившийся грохот топоров о щиты, один из них внезапно кинулся с устрашающим воплем на беспомощного пленника и с размаху вонзил секиру в дуб возле самого его уха. На безучастном, бледном лице Савмака не дрогнул ни один мускул. Следующего таврского воина, с яростным криком подскочившего к священному дубу, вращая над головой сверкающей секирой, он встретил презрительной ухмылкой...

Из рассказов старших, любивших пугать детей россказнями о жутких обычаях тавров, Савмак хорошо знал, что прежде чем убить, те устраивают своим пленникам испытание на храбрость. Тех, кто его выдержит - не дрогнет, не зажмурится в испуге перед лицом неизбежной смерти, - они считают храбрецами, достойными быть принесенными в дар их кровожадной богине-девственнице Орейлохе. Таких ждёт лёгкая и быстрая смерть: им дозволяют прыгнуть в глубокую пропасть. Тех же, кто, не выдержав испытания, показал себя достойным презрения трусом, они, себе на потеху, убивают долго и мучительно, подвергая изощрённым пыткам.

Савмак решил, что должен выдержать это последнее в своей короткой жизни испытание с достоинством, не посрамив чести отца-вождя и всего своего славного рода. Тогда его душа храбреца, даже если его кости, брошенные на съедение лесным зверям, не обретут покой в могиле, всё равно отыщет дорогу с Земли на Небо - к пирующим вокруг звёздных костров доблестным предкам. Не обращая больше внимания на наскакивавших на него один за другим, размахивая смертоносными топорами, тавров, Савмак вызвал в памяти родные образы отца, матушки, братьев, сестёр, друга Фарзоя, мысленно прощаясь с ними...

Вдруг Савмак почувствовал на шее лёгкое прикосновение какой-то невидимой букашки, должно быть, перелезшей на него с коры дуба. Пробежавшись по шее, она перебралась на мочку правого уха, побродила немного по ушной раковине, полезла было вглубь, но, к счастью, передумала, оставила, наконец, невыносимо зачесавшееся ухо в покое и неторопливо поползла по виску к уголку правого глаза. Савмак весь мучительно напрягся, из последних сил удерживаясь от желания моргнуть, отгоняя назойливую козявку. А та, лоскотно перебирая крохотными ножками, направилась от глаза вниз по щеке к подбородку, оттуда бесстрашно забралась на губу...

Сперва Савмак пытался не обращать на упрямую букашку внимания, но чем дольше она ползала по его лицу в поисках чего-нибудь для себя съедобного, тем невыносимее становилось его желание любой ценой от неё избавиться: стряхнуть её с себя, мотнув головой, дёрнуть щекой, дунуть на неё или чихнуть. А ведь сторожившие каждое его движение сотнями враждебных глаз тавры наверняка тогда решат, что он наконец испугался, возликуют его малодушию и приступят к пыткам... Нет! Не дождутся! Он не доставит им такого удовольствия. Нужно всё вытерпеть до конца и показать этим злобным дикарям как бесстрашно встречают смерть сыновья скифских вождей!

А вот и сам таврский вожак-оборотень, полыхая лютыми глазами, примеряется метнуть ему в голову свою страшную двулезвийную секиру. Савмак понял, что это последнее испытание: сейчас пленивший его таврский вождь либо раскроит ему череп, либо... Но муха! (Скосив глаза, Савмак сумел разглядеть, что его мучительницей была большая, жирная сине-зелёная муха). Пользуясь своей полной безнаказанностью, она, наверное, решила свести свою жертву с ума! Не видя и не слыша больше ничего вокруг, Савмак умолял родных богов наслать ветер, который бы сдул эту проклятую тварь с его лица! Но боги не слышали его мольбы. (Или здесь, среди чужих враждебных гор и лесов скифские боги бессильны?) И мерзкая муха безнаказанно, как по неподвижному мертвецу, продолжала лазать по его щекам, подбородку и плотно стиснутым губам. И когда пущенная рукой таврского вождя секира, описывая в воздухе широкие круги, полетела прямо в лоб Савмаку, - в этот самый миг ненавистная муха полезла ему прямо в ноздрю. И тогда, не в силах дольше терпеть, Савмак яростно чихнул и закричал в ужасе оттого, что всё-таки не выдержал уготованного ему злой судьбой испытания, и теперь умрёт, как трус, в жестоких муках...

Свет яркого дня внезапно померк в глазах Савмака, и ему подумалось, что он лежит на дне глубокой могильной ямы. "Неужели вот так всё происходит: в один миг и без всякой боли? - подумал он с затаённой радостью. - Но, что это за хрюканье раздаётся где-то неподалёку?" Прислушавшись подольше, он наконец сообразил, что кто-то за его спиной давится от еле сдерживаемого, тонкого, приглушенного ладонью или рукавом смеха, и уловил хорошо знакомый девичий аромат. Резко повернув голову, Савмак разглядел в ночной темноте, чуть освещённой тонким серпиком новорожденой луны, вжавшуюся в землю в нескольких шагах от него тонкую девичью фигуру, сотрясаемую приступами неудержимого смеха. И хотя голова и волосы её были спрятаны под башлыком, а лицо прикрыто ладонями, Савмак безошибочно узнал сестру Мирсину.

- Мирсина? Ты чего здесь?

- Ха-ха-ха-ха! Ой, не могу! Хи-хи-хи-хи! Спишь, ох... ох... хотник! Ох-хо-хо-хо!

- Мирсина, перестань!

-Ах-ха-ха-ха!

- Замолкни, наконец, а то получишь! - пригрозил шёпотом смущённый Савмак, радуясь, что она в темноте не видит густую краску стыда на его лице.

Но Мирсина, несмотря на его угрозу, всё никак не могла справиться с рвавшимися из груди приступами хохота. Перевернувшись с живота на левый бок, она мазнула брата по лицу сухой ворсистой былинкой.

- Ха-ха-ха-ха! Я подхожу, а он... а он... дрыхнет! Э-хе-хе-хе! Ой, счас умру!

- Ну ладно, Мирсинка, ну хватит уже, перестань, - уговаривал сестру Савмак виноватым тоном, ласково оглаживая её трясущееся плечо. - Ну, довольно... А как ты тут оказалась? Почему ты не с конями?

- Ах, Савмак! А где... где же твой Вор... Ворон? Коня-то ты своего про... проспал, хи-хи-хи-хи! - еле выговорила сквозь смех и выступившие на глазах слёзы Мирсина.

Савмак оглянулся, но, сколько ни вглядывался в темноту, в ложбинке и нигде поблизости Ворона не увидел.

- Вот зараза! Куда же он делся?

Совладав наконец кое-как с приступами смеха, Мирсина рассказала, что недавно его Ворон заявился в гости к кобылицам пастухов возле кошары.

- Ну он у меня получит! - пообещал Савмак.

- Один из пастухов привёл его ко мне в рощу. Фарзой сказал, что ты, должно быть, заснул и хотел...

- Фарзой?! А он как там оказался?

Теперь настал черёд смутиться и покрыться невидимой во тьме краской Мирсине.

- Ну... он как раз пришёл меня проведать. Сказал, что боится, как бы этот оборотень не напал вместо овец на меня и не утащил в свои горы.

- Ну-ну, - скривил губы в ухмылке Савмак.

- Ну так вот... Он сперва хотел сам подкрасться к тебе и напугать тебя волчьим воем. Но я его не пустила. Сказала, что ты, услышав его вой, ещё пустишь, не разобравшись, в него стрелу и лишишь себя друга, а меня жениха.

- Хорош друг!

- Так вот. Фарзой остался с конями в дубраве, а я пошла к тебе... На вот, кстати, поешь. Я пирогов с собой захватила. Небось, проголодался...

- Ну какие ещё, к ворону, пироги! Ты что, сдурела! Ведь волк учует запах твоих пирогов за тысячу шагов! Тоже додумалась - есть в засаде пироги! Спрячь их подальше и иди назад к коням. Только... прошу тебя сестричка, не говори Фарзою и никому другому, что я заснул. Скажи, что я сам отослал прочь Ворона, потому, что он не хотел лежать смирно... А я тогда никому не скажу, что ты всю ночь целовалась со своим Фарзоем, - предложил Савмак сделку сестре.

- Ладно, братик, не скажу, - охотно согласилась Мирсина, пряча свёрток с пирогами обратно в походную сумку. - Но сперва схожу, проведаю Канита. Он, небось, тоже сейчас третий сон уже видит, охотник! Хи-хи-хи!

Чмокнув старшего брата в щеку, Мирсина проворно вылезла из ложбины и, пригнувшись к земле, бесшумно зашагала к восточному склону, очень скоро исчезнув с глаз Савмака в непроглядной тьме.

Повернувшись в другую сторону, Савмак стал сосредоточенно оглядывать свой склон, нижняя часть которого утонула в наползшем с гор вдоль русла Хаба предутреннем тумане. Сна больше не было ни в одном глазу.