"Савмак"

Осмотревшись и недолго полюбовавшись с верхушки горы полыхавшим за Хабом закатом, охотники спешились и разошлись на все четыре стороны. Мирсина с тремя конями в поводу скрылась в небольшой дубраве, росшей на западном склоне горы, на краю глубокой узкой балки, прорытой бегущим по её дну к Хабу ручьём. Фарзой залёг в сухих бурьянах на южном склоне горы, а Канит - в прорезавшей восточный склон почти посередине узкой дождевой рытвине, на краю такой же, что и на противоположной стороне, длинной узкой балки с крутыми склонами и журчащим на дне ручьём. Только Савмак, помня недавние слова Канита, что конь скорее учует волка в ночной тьме, не пожелал расстаться со своим Вороном, заверив, что тот пролежит с ним в засаде всю ночь, как собака, не шелохнувшись и ни разу не всхрапнув. Савмак залёг со своим учёным конём в небольшой, заросшей колючими кустами и высокими бурьянами ложбинке на пологом северном склоне горы. Вынув из горита лук и стрелу, он положил их перед собой, затем, обернувшись, принялся оглаживать и целовать тёплую, мягкую морду смирно лежавшего сзади на брюхе коня.

Покрытое редкими мелкими облачками небо, ещё залитое закатным пурпуром над вершиной горы, на этой, полуночной стороне быстро темнело. Сгущающийся с каждой минутой сумрак, поглотив горизонт, надвигался всё ближе, окутывая землю чёрным плащом и наполняя тьму радостными песнями пробудившихся цикад и тревожными голосами ночных птиц. Далёкие предки напоминали о себе своим земным потомкам, зажигая на далёком небесном поле один за другим ночные костры. Но серебряная лодка месяца ещё не выплыла из морских вод на небосклон, а крохотные, хоть и всё множившиеся костры предков не могли из своей дальней дали хоть немного осветить землю. Вскоре долину Хаба, балки у подножья горы и саму гору с овечьей кошарой, юртами и кибитками пастухов на верхушке окутала непроглядная тьма...

5

...Очнувшись, Савмак не сразу понял, где он, что с ним, и почему он не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Открыв глаза, он увидел пальцы своих босых ног, перетянутых впившимся в кожу выше щиколоток сыромятным ремнём. Такой же прочный, туго завязанный ремешок стягивал запястья его заломленных назад рук. Голой спиной (из одежды на нём были только грубые холщовые портки) он чувствовал жёсткую шершавую кору широкого дерева, к которому был накрепко привязан. Подняв свесившуюся на грудь голову, Савмак упёрся затылком в ствол и сквозь свисавшие со лба спутанные пасма волос поглядел на просвечивавшее сквозь густую дубовую листву ослепительно голубое небо. Через несколько мгновений в мозгу у него прояснилось, и он осторожно огляделся.

Прямо перед собой он увидел ровную поляну шагов в тридцать длиной и сорок шириной, ограждённую справа и слева стеной высоких густолистых деревьев. Впереди поляна заканчивалась обрывом, за которым виднелась вдалеке ломаная линия горной гряды с жёлто-коричневыми отвесными склонами и поросшими низкими кустами и высокими соснами вершинами. Над ними неподвижно повисли похожие на покрытые снегом горы облака, под которыми, раскинув широкие крылья, зловеще кружил в поисках добычи чёрный коршун.

Опустив взгляд ниже, Савмак увидел теснившуюся полукольцом по краю поляны толпу лохматых, полуголых дикарей, опоясанных вокруг бёдер разномастными звериными шкурами мехом наружу. Впереди взирающих с жадным любопытством на привязанного к священному дубу пленника женщин, детей и стариков застыла цепочка воинов с устрашающей чёрно-белой раскраской на лицах. В одной руке они держали круглые, плоские деревянные щиты, разрисованные, как и их лица, чёрно-белыми ломаными узорами, а в другой сжимали длинные рукоятки сверкающих отточенной сталью двулезвийных секир. А прямо посередине, на два шага впереди воинов, опершись обеими руками на огромную бронзовую секиру, недвижимо стоял их высокий, кряжистый, обросший от массивной головы до щиколоток густой чёрной шерстью вожак. Заглянув в его безжалостные, неподвижные, жёлто-зелёные волчьи глаза, Савмак вмиг всё вспомнил и всё понял...

И как же глупо, как бездарно он попался! Отправившись вчера вечером ловить волка, он в итоге сам сделался добычей диких тавров. На переломе ночи, когда он незаметно стал клевать носом, лежавший сзади верный конь вдруг легонько укусил его за ногу. Распахнув с усилием слипавшиеся глаза, Савмак оглядел залитый бледным светом выплывшей из-за гор луны склон холма, под которым сидел, и заметил крадущуюся между бурьянами к кошаре чёрную тень. Положив ладонь на мягкий храп Ворона, Савмак подал умному животному знак замереть, будто мёртвому. Когда волк оказался шагах в тридцати, Савмак, не отрывая от земли покрытой тёмным башлыком, скрытой в ветвях боярышника головы, затаив дыхание, медленно натянул лук, тщательно прицелился и, мысленно попросив повелительницу зверей, владычицу ночи Аргимпасу - богиню Луны и Любви - направить его стрелу точно в цель, спустил тонко пропевшую тетиву. В тот же миг матёрый волчара, уловив чутким ухом в ночной тиши звон спущенной тетивы, припал брюхом к земле. Савмакова стрела, скользнув по затылку зверя, улетела дальше. В следующее мгновенье волк вскочил на ноги, вильнул хвостом и во всю волчью прыть припустил с горы по собственному росистому следу. Савмак успел пустить ему вдогон вторую стрелу, едва не оцарапавшую его заднюю ногу. Запрыгнув на спину поднявшегося на его призывный посвист Ворона, Савмак ударил его пятками и, с радостно клокочущим в груди сердцем, понёсся за столь желанной для себя добычей.

Долго длилась ночная погоня холмистой, изрезанной балками степью. Не пуская волка к лесу, Савмак медленно, но неуклонно его настигал и, бросив поводья, азартно пускал в него стрелу за стрелой, но, то ли чуткий и ловкий зверь успевал в последний момент уворачиваться, то ли это и вправду был неуязвимый для железных и бронзовых наконечников оборотень. Савмак сам не заметил, как его колчан опустел.

Засунув бесполезный лук в горит, он подобрал повод и крепко огрел Ворона плетью по взмыленному крупу, заставив его ещё наддать ходу. Когда расстояние между ними сократилось до пятнадцати шагов, юноша бросил в волка волосяной аркан, но непрестанно оглядывавшийся на бегу с высунутым розовым языком зверь был к этому готов и скакнул в сторону, а затем, решив, видимо, проскочить перед самым носом охотника к лесу, резко свернул вправо.

Савмак, бросив аркан, наддал пятками в бока Ворону, преграждая волку путь к спасительному лесу. Не отказавшись от своего намерения, волчара внезапно взвился в высоком прыжке, оскалив усеянную острыми клыками огромную пасть. Едва успев выставить навстречу руки, Савмак схватил хищника за горло и полетел вместе с ним с коня. В последний миг, перед тем, как удариться головой о землю и провалиться в бездонную чёрную яму, ему показалось, что вместо клыкастой волчьей пасти, он видит перед самым своим носом обросшее торчащими во все стороны чёрными космами человечье лицо со свирепыми жёлто-зелёными глазами...

И вот он - беспомощный пленник в руках кровожадных дикарей-тавров, намертво привязанный к их священному дубу где-то высоко в горах. Помощи и спасения ждать ему не от кого, и жить ему осталось считанные часы или минуты.

Увидев, что пленник очнулся, таврский вождь-оборотень что-то гортанно выкрикнул на своём грубом, непонятном языке и воинственно вскинул над головой свою страшную секиру. Все воины вокруг него тотчас ответили громкими угрожающими криками и загрохотали топорами о щиты. Толпа позади воинов радостно заголосила и заверещала визгливыми женскими и детскими голосами.

В тот же миг из-за священного дуба на поляну вышел таврский шаман с изрезанным глубокими морщинами, раскрашенным кроваво-красными полосами лицом в обрамлении длинных, неряшливых, грязно-седых косм, закутанный в серые волчьи шкуры, с оскаленной волчьей головой на лбу вместо шапки. Шаман сжимал за горло двух шипящих, широко разевая длиннозубые пасти, лесных гадюк, обвившихся вокруг его рук своими толстыми чёрными телами. При виде колдуна дети и женщины в страхе затихли, и только воины продолжали ритмично ударять топорами о щиты. Под их грохот шаман начал свой колдовской танец перед пленником, бормоча какие-то неразборчивые заклинания и поднося то одну, то другую руку с треугольными гадючьими головами к голому торсу и лицу Савмака. Но Савмак выдержал прикосновения длинных раздвоенных змеиных языков, не дрогнув, ни разу даже не моргнув, и шаман, убедившись, что ему не удалось запугать скифского пленника своими змеями, скрылся обратно за дерево.