"Савмак"

После того, как довольные молодые женщины встали с колен и покинули центральный ковёр, Скиргитис на правах хозяина пригласил дорогих родичей рассаживаться.

Оба вождя, Октамасад, их старшие женатые сыновья, седовласые старейшины расселись на самой почётной стороне - спиной к фасаду дома, лицом - к открытым на площадь воротам. С правой стороны от них уселись женщины с малыми детьми, слева - девушки, напротив отцов, спиной к воротам - неженатые парни и подростки, не имевшие права по прадавним скифским обычаям пировать за одним столом с воинами, пока не прольют кровь первого врага. На центральном ковре сели лицом к родителю и вождям хозяева празднества - Скиргитис и его жена, поспешившая запеленать своего только что обретшего имя сына в золотую заморскую парчу и, как только он захныкал, без всякого стеснения (здесь все свои, все родные!) обнажила грудь и сунула ему в ротик набухший молоком тёмно-коричневый сосок.

Жёны и дочери хозяина усадьбы, а также рабыни и вольные служанки принялись проворно разносить и расставлять перед гостями обильные кушанья: наложенную горками на широких тарелях и мисках варёную, тушеную, жареную конину, баранину, говядину, свинину, зайчатину, оленину, домашнюю и дикую птицу (младшие сыновья Октамасада и Скилака вернулись со вчерашней охоты не с пустыми руками!), с солью и острыми приправами, а также варёные бобы, гороховые, тыквенные, просяные, гречневые каши, пироги с мясной, творожной, маковой и капустной начинкой, горки ячменных и ржаных лепёшек, нарезанные ломтями белые пшеничные караваи и ещё многое другое, отчего у гостей обильно текли слюнки и жадно разбегались глаза. Следом за яствами принялись разносить пузатые золотые, серебряные, медные, бронзовые и расписные глиняные кувшины с дорогими греческими винами, скифским ячменным пивом и квасом, хмельным бузатом из перебродившего кобыльего молока. Около сотни гостей вместе с усевшимися на свои места жёнами и дочерьми Октамасада уже вовсю ели и пили во здравие нового члена рода и его родителей, а служанки продолжали носить от горячих очагов и печей этого и соседних дворов всё новые и новые блюда и кувшины...

Савмак уселся, конечно же, рядышком со своим лучшим другом Фарзоем, старшим его всего на полгода. Слева от Савмака сидел его младший брат Канит со своими друзьями - младшим братом Фарзоя Метаком и Сакдарисом. Каждый из них страстно мечтал обзавестись поскорее скальпами врагов, стать настоящими полноправными воинами и мужьями своих восхитительных невест, то и дело бросая завистливые взгляды на Скиргитиса, который был всего-то на год старше Фарзоя, а уже обзавёлся красавицей-женой и сыном. Год назад Скиргитису посчастливилось убить в ночной схватке тавра; эти лесные разбойники, спускаясь по ночам со своих недоступных гор, частенько промышляли воровством скифского скота и девушек. Отец тотчас женил его на давно просватанной за него в роду вождя хабов невесте, и вот три месяца назад, на исходе весны, та подарила ему первенца.

- Скиргитис дал сыну имя своего отца, а я назову своего первенца именем Атея - самого могучего и великого из скифских царей, - шепнул быстро захмелевший Савмак в самое ухо Фарзою, не сводившему зачарованных глаз с сидевшей в каких-то пяти шагах справа наискосок (он нарочно сел к ней поближе) своей златокосой, синеглазой невесты.

- Доброе имя, - одобрил Фарзой. - Я же назову своего первого сына Савмаком - клянусь Папаем!

Савмак благодарно стиснул плечо друга:

- Второго сына я назову в честь отца Скилаком, а уж третьего - непременно, Фарзоем!

Отправляя в рот кусочки повкуснее и облизывая с тонких пальчиков жир, девушки то и дело прыскали смехом, постреливая весело поблескивающими глазками в сторону юношей, и в первую очередь на златовласого, полногубого Савмака, любимца вождя Скилака и всей Таваны. Изящная, как расписная терракотовая куколка, Фрасибула, преисполненная гордости, что у неё такой прекрасный, как солнечный бог, достойный её красоты жених, сидя среди завидующих ей подружек, старалась не глядеть в его сторону, а больше любовалась мужественным Скиргитисом, как бы ставя его Савмаку в пример, а заодно надеясь возбудить этими взглядами у своего жениха и двоюродной сестры Иктазы ревнивые мысли. Однако счастливая молодая пара на центральном ковре не замечала её колдовских усилий, как, впрочем, и Савмак, уверенный, что никуда она от него не денется.

На другой стороне в центре женского застолья восседала, почти не прикасаясь к еде и питью, матушка Госа, зорко следившая за всем происходящим на пиру. По левую руку от неё сидели жёны Октамасада и Госона, справа - жены Скилака: старшая теперь, 40-летняя Матасия, родившая вождю, не считая дочерей, двух славных сыновей - Ториксака и Ариабата, и любимая младшая жена вождя, 38-летняя Зорсина, счастливая мать четырёх его младших детей - Савмака, Мирсины, Канита и Госы. Жёны Скилака жили между собою дружно. Обладая мягким и покладистым нравом, Матасия охотно уступила первенство Зорсине, а впрочем, обе они послушно ходили под ярмом своей властной свекрови. Обе были среднего роста, пышногруды, крутобёдры (знатные скифские мужи не любили худосочных женщин; костлявая жена - свидетельство бедности её мужа). Тёмные длинные косы Матасии и светлые, с золотистым отливом волосы северянки Зорсины (Скилак привёз её из обитающего в низовьях Донапра и Гипаниса скифского племени алазонов) были укрыты, как у всех замужних женщин, под красивыми дорогими убрусами. Эти прекрасные волосы, овальные синие глаза и выпуклые алые губы Зорсина передала в наследство старшим детям - Савмаку и Мирсине. Рядышком с Матасией и Зорсиной умостились с малыми детьми их невестки. Прижимая к себе непоседливых, шаловливых внуков, бабушки закармливали их разными вкусностями и вели разговоры о подрастающих сыновьях и дочерях и будущих свадьбах.

...После растянувшегося на долгие часы застолья, когда уже многоголосо звенели над рядами пирующих протяжные скифские песни и скоро придёт черёд молодёжи пуститься в пляс вокруг центрального ковра, Савмак ощутил острую потребность облегчить переполнившийся мочевой пузырь. Он позвал с собой размять затекшие от долгого сидения ноги Фарзоя, но тот, прилипнув глазами к вабившей его коварными улыбками и многообещающими взглядами Мирсине, предпочёл остаться на месте.

Печально вздохнув об угодившем в женское рабство друге, Савмак с трудом оторвал от расшитой серебром подушки придавленный переполненным чревом зад и, раскачиваясь из стороны в сторону, словно на спине необъезженного коня, направился через усеянную пирующими на чепраках телохранителями съехавшихся на семейный праздник из других городов знатных гостей площадь на своё подворье. Держась правой рукой за шершавые камни ограды, Савмак завернул за угол, рывком пересёк широкую центральную улицу, заскочил через открытую калитку на свой двор и рысью добежал до скрытой между хлевом и птичником деревянной будки нужника.

Прежде чем вернуться на дядин двор, он решил освежить разгорячённую голову холодной водой из колодца, чтобы малость прояснить замутнённое обильно влитыми в утробу хмельными напитками сознание и обрести прежнюю устойчивость в ногах.

Выйдя через ворота на площадь, Савмак, осторожно лавируя между кружками пирующих воинов, добрался до расположенного в десяти шагах от ворот колодца, окружённого грубой каменной стенкой в пояс высотой. Два вкопанных по краям колодца столба поддерживали двускатный деревянный навес с подвешенным под ним над тёмным колодезным зевом деревянным воротом, обмотанным тонкой железной цепью. Сняв закрывавшую колодец тяжёлую, сбитую из толстых дубовых досок крышку, Савмак прислонил её к стенке и, проворно перебирая руками спицы закреплённого на конце ворота тележного колеса, стал опускать к видневшемуся глубоко внизу серому пятну воды прикреплённое за дужку к цепи большое медное ведро, невольно слушая разговоры расположившихся поблизости воинов, не обращавших на него ровно никакого внимания. Рассказ сидевшего по другую сторону колодца молодого хабея сразу же привлёк внимание Савмака, заставив его тотчас навострить уши и замедлить движения рук, чтоб дослушать до конца.