Убить демократа

-- И десятки твоих бывших товарищей сядут в тюрьму, -- заметил Профессор.

-- Сотни, Профессор. Не скромничайте. Сотни. Но я думаю, что в германских, американских и лондонских тюрьмах они принесут меньше вреда, чем на свободе, где они вынуждены выполнять ваши приказы и приказы ваших начальников.

-- Это твое окончательное решение?

-- Да. Но прежде я хочу получить ответ на очень простой вопрос. Кто взорвал паром "Регата"? И еще конкретнее: мы или не мы?

-- Ты сам прекрасно знаешь, что такие вопросы не задают и на них не отвечают.

-- Это у вас там в Кремле и в Белом доме не задают и не отвечают. А я задаю и требую ответа.

-- Не знаю, -- помолчав, проговорил Профессор и повторил: -- Не знаю.

-- Странно, но я верю вам. Профессор. Да, верю. Точнее -- очень хочу верить. Странное дело. Вы умудрились прожить почти всю свою жизнь, выполняя самые грязные поручения начальства и оставаясь при этом в душе благородным человеком. И слово "Родина" или, как нынче, "Россия" не звучало в ваших устах фальшиво. Раньше я воспринимал это как данность. Сейчас это мне кажется поразительным. Вы не были благородным человеком. Профессор. А если и были, то очень давно.

-- Что тебе дает право говорить это?

-- А вот то самое, что происходит в этом городе. Как оперативник я могу оценить изящество комбинации, в результате которой к власти приходит НДР. Но это сугубо профессиональный подход. Есть и другой -- человеческий. А по нему все это -- подлость и гнусность.

-- Понятия не имею, откуда ты все это взял, -- попытался возразить Профессор, но смотритель маяка перебил его:

-- Двадцать с лишним лет я не состою в штате разведки. Но все двадцать лет я занимался этим делом с таким рвением, как никто. Потому что речь шла о моей безопасности. Неужели вы думаете, Профессор, что я сказал бы вам хоть единое слово, в котором не был бы на сто процентов уверен?

-- Кэп -- твоя работа?

-- Да.

-- Акция с празднованием седьмого ноября?

-- Да. Но это была не более чем шутка.

-- Зачем ты здесь появился?

-- Пять лет назад, в Кельне, я вам сказал, что не позволю решить России балтийскую проблему преступными методами. Я был на пять лет моложе, российская демократия была еще совсем ребенком, я чувствовал моральную ответственность за мою родину, которую, как мне казалось, я вновь обрел. Я тогда и не подозревал, что вы попытаетесь решить проблему таким образом. Это -- не бандитизм. Это -- хуже. Хотя не знаю, что может быть хуже.

-- Зачем ты отдал документы Комарову?

-- Это была моя ошибка. Я надеялся, что они усилят его позицию. А они стали причиной его смерти. Это было моей последней иллюзией. Глупо, но я рассчитывал, что президент использует этот козырь и докажет всему миру, что Россия -- цивилизованная страна, что весь бандитизм коммунистического режима -- давно в прошлом. Но, как выяснилось, одно лишь сомнение может стать причиной гибели совершенно ни в чем не повинного и ни в чем не замешанного человека.

-- Мы пытались его остановить.

-- Знаю. Даже губернатора посылали к нему на встречу. Встреча окончилась неудачей. Но вы не могли допустить, чтобы Комаров задал свой вопрос на предвыборном собрании. Его разнесла бы пресса. Сначала по городу, а потом по всему миру. И стали бы вслух говорить о том, о чем молчали из мелкополитических соображений. Поэтому он был убит. Я не спрашиваю, санкционировали ли вы это убийство. Потому что я и так знаю: да, санкционировали. Пусть не вы родили эту идею, но вы оплодотворили ее своей властью.

С моря потянуло свежеразделанной сосной.

Смотритель маяка кивнул:

-- Лесовоз "Петрозаводск". Идет в Гамбург. Если бы вы знали, Профессор, как я соскучился по тайге!

Но Профессора сейчас заботили совсем другие проблемы.

-- Ты говоришь "Россия", "родина", но делаешь все, чтобы помешать ей выкарабкаться из кризиса. Ты убил Кэпа, который в компании с немцами был готов вложить в порт около двухсот миллионов долларов.

-- Кэп -- бандит, и вы это прекрасно знаете.

-- Россия сейчас не в том положении, чтобы разбираться, у кого руки вымыты, а у кого грязные.

-- Я читал в ваших газетах про эту теорию. Давайте легализуем весь теневой, а попросту говоря -- преступный капитал, и пусть он работает на благо России. Честно сказать, я так и не понял, что это: просто глупость или продуманный ход того самого преступного капитала.

-- Нам нужно накормить народ.

-- Вы говорите о народе, как о свиньях, которым все равно что жрать.

-- России нужны деньги. Крупные иностранные инвестиции. У нас только один путь. По нему прошли Германия, Италия, Япония. Ты знаешь этот путь не хуже меня. Немецкое чудо, японское чудо. Секрет этих чудес предельно прост...

-- Значит, дело только в деньгах? -- уточнил смотритель маяка. -- Что ж, вложу в порт полмиллиарда. Долларов, естественно.

-- Откуда у тебя такие деньги?

-- У меня и у моих компаньонов есть шестнадцать процентов акций порта. Остальные мы купим на тендере. Мы уже сделали заявку на тридцать шесть процентов акций за двести сорок миллионов долларов. Обратили внимание?

-- Да, обратил. "Фрахт интернейшнл" -- это твоя фирма?

-- Я ее контролирую.

-- Если победит Антонюк, торги не будут честными. И в российском законодательстве столько лазеек, что их невозможно проконтролировать.

-- Так сделайте так, чтобы Антонюк не победил.

-- А чем, по-твоему, мы занимаемся?

-- Убить Хомутова -- это решение проблемы кажется вам рациональным?

-- Так ты и про это знаешь?

Смотритель маяка только покачал головой:

-- Раньше, Профессор, мы лучше понимали друг друга. Неужели я бы встретился с вами, если бы не знал всего? Абсолютно всего? Я не дам вам этого сделать. Это мое слово: не дам.

-- Никто уже не сможет этого остановить. Даже я.

-- А я попробую. Не получится -- ну, не получится. Но я сделаю все, чтобы получилось. Я попробую, Профессор. Вы меня хорошо знаете. И знаете, что это не пустая угроза. У меня остался только один вопрос. Мелочь по сравнению с тем, о чем мы говорили. Но мне хотелось бы получить на него ответ. Эти губернаторские выборы -- они были неожиданными, вызваны какой-то экстраординарной ситуацией?