Страница 276 из 285
А вот в Прибалтийском округе люди пусть невеликих полководческих талантов, но ещё до начала войны решили этот вопрос и оповестили свои войска об этом решении просто. Провокация, это когда противник не ведёт боевых действий. То есть, не стреляет и не бомбит. Если он стреляет и бомбит, значит, он ведёт боевые действия. И ответный огонь открывать можно. И нужно. И эти понятия закреплены в директивном документе. Что здесь такого сложного и непонятного?
Кстати, то, что понимали они всё правильно не только сами по себе, но и ориентируясь на вполне понятные и однозначные разъяснения Москвы, подтверждает всё то же свидетельство адмирала Кузнецова о разрешении Сталина в случае нападения открывать огонь. Утверждение, что это указание касалось не только флота, но и армии, подтверждает то, что об этом было заявлено Жуковым в качестве комментария к директиве, которая, вообще-то говоря, напрямую флота не касалась.
Заметим при этом, что та зловещая сталинская атмосфера, флюидами которой потрясали и потрясают до сих пор, ну никак она не могла ограничиться только границами Западного особого военного округа. Так почему в Прибалтийском округе в этой же атмосфере поняли правильно, что два плюс два равно четырём? А в округе Павлова то же самое уравнение поняли не так? Почему на Северном флоте по немецким самолётам, нарушившим границу, начали стрелять ещё 18 июня? И никто им на это слова не сказал?
Так что, когда мы с вами читаем о том, как немцы в первые часы войны бомбили наших, а те в ответ боялись отвечать, то понимать это надо так. Такие у них были командиры.
Потому что в одних и тех же условиях одни командовали на огонь отвечать огнём, поскольку именно так, видимо, воспринимали окружающую их атмосферу. А другие на огонь отвечать запрещали. И сваливать эту разницу на Сталина не надо. Он не Господь, поэтому сделать из чиновника командира не мог даже он. При всей своей неограниченной власти.
Откуда это могло появиться? Если подумать, то всё объяснимо. Причина в том, что эти люди себя убедили в том, что могут быть ТОЛЬКО провокации. Но не война. Поэтому, когда немцы начали вторжение, просто действовали в соответствии со своей внутренней программой. Но программировали они себя таким образом сами. И вовсе не благодаря Сталину, а вопреки ему. Потому что это Сталин приказал подтягивать войска к границе, а они это только исполняли.
Вообще-то этот эпизод, случившийся в первые же минуты войны, заслуживает отдельного рассмотрения. Но вовсе не в силу его важности для сиюминутного успеха или неуспеха. Это было проявлением некого явления, а вовсе не инструментом изменения хода войны. Те час-полтора, когда кто-то не отвечал на немецкий огонь, они влияния на дальнейший ход войны не оказали и оказать не могли. Кроме того, ты, начав отвечать, ещё в этого немца попади. У него опыт и хладнокровие. А ты от волнения и непривычки палишь в белый свет.
Но как явление, как проявление неких характерных процессов, сама по себе эта история весьма примечательна.
Так откуда взялось это самопрограммирование? Под влиянием сталинской атмосферы? Но почему тогда эта же атмосфера не мешала другим вести себя в той же ситуации иначе? Значит, атмосфера в качестве объяснения не подходит (кто бы сомневался). Так чем это было?
А было это как раз проявлением того, против чего Сталин пытался бороться. Это было страхом перед будущей неизбежной войной. А ещё точнее и откровеннее это было проявлением инстинкта, вызванного страхом перед немцами и их непобедимостью. Поэтому те чиновники в мундирах, которые иррационально убедили себя в том, что войны не будет, а могут быть только провокации, попав в ситуацию, резко и безжалостно разорвавшую эти иллюзии, просто впали в ступор. Потому и действовали в соответствии с заложенной программой, игнорируя реальность.
Это скоро прошло, конечно. Факты имеют свойство больно бить того, кто их игнорирует. Но сам этот настрой, он не явился чем-то случайным. Он был следствием более общих настроений. А потому начальный период войны дал ещё много поводов для того, чтобы проявилось из этого общего много ещё другого, вызванного этими настроениями. И мешавшего воевать успешно и эффективно.
Спешу оговориться. То, что названо здесь страхом, в подавляющем большинстве случаев никак не связано с личной трусостью или храбростью. Здесь объяснение намного сложнее. Или проще, это как посмотреть.
Основа этих настроений лежит, пожалуй, ещё и в отстутствии массовой готовности убивать. Не забудем, что армия в то время была ещё по сути крестьянской. Сама сущность мирного человека инстинктивно старается отодвинуть от себя необходимость убийства. Поэтому надо иметь в виду, что всё-таки, по большому счёту, в начале войны столкнулись между собой по разные стороны фронта два принципиально разных психотипа. Если обобщённо, то это солдат-убийца против солдата-труженика.
Именно эта сущность советского солдата 1941 года как в лакмусе проявила себя в нежелании стрелять, даже когда начали стрелять они. Даже тогда многим казалось, что случилась какая-то чудовищная ошибка. Что не может один человек вот так легко и просто убивать другого. Это и вызвало те первые минуты замешательства, когда ожидалось. что ошибка вот-вот выяснится, всё остановится. И не придётся убивать.
Конечно, солдатами не рождаются, ими становятся. Война учит этому быстро. Потому что учит не в школьном классе. А ломая через колено.
Но доходит не до всех и не сразу. А потому не все становятся солдатами одинаково быстро. Поэтому очень многое, если не всё, кроме обстоятельств, в которые попадает человек, зависит от личности командира.
К сожалению, далеко не везде и всегда на своём месте оказались те, кто этому месту соответствовал с точки зрения войны. Но давайте задумаемся. А могли ли они оказаться на нужных местах в принципе?
У немцев их вермахт изначально затачивался под агрессию. Соответственно поэтому шёл заранее жёсткий отбор командиров, нацеленных только на победу. Иными словами, на наиболее эффективное убийство.
Красная Армия являлась до самой войны по сути своей классовой армией. Наследницей Гражданской войны. Не в смысле тактики тех времён, хотя это во многом было и во многом мешало. Но главное было не в этом. Главное было в том, что её командный состав был заточен не на агрессию, а на оборону. Огромность территории, протяжённость границ, откуда слишком часто ощущалась угроза. Недостаток сил, чтобы этим угрозам толком противостоять. Всё это создавало поневоле определённый внутренний настрой. Несмотря на все усилия пропаганды, пытавшейся изо всех сил восславить наступательный дух Красной Армии.
Но армия, до 1939 года не являвшаяся по сути кадровой, поддавалась этому плохо. Её изначальная слабость, обусловленная бедностью государства, сама по себе толкала к тому, чтобы формировать убеждение в том, что вы нас не трожьте, тогда и мы вам не сделаем ничего плохого. В угрозах сделать что-то плохое скрывался едва прикрытая неопределённость. А вот в том, что касалось "вы нас не трожьте", здесь всем было всё понятно. И потому душа поневоле тянулась к этому, понятному. А душа солдата, это ведь очень много.
Выскажу мысль парадоксальную и спорную. Но думаю, что это общее подспудное настроение явилось к тому же в чём-то и ещё одной из причин неверного понимания сценария начала будущей войны. Конечно, ни Тимошенко, ни Жуков такими настроениями не "болели". Напротив, они изо всех сил с такими настроениями пытались бороться. Поскольку не хуже Сталина понимали их пагубность в будущей войне. Но "жить в обществе и быть свободным от общества нельзя". Эти ленинские слова как нельзя лучше показывают всю сложность подобных усилий.