Страница 5 из 11
И череп был тот же самый. И чайный сервиз с силуэтом английских островов. Только смайлика на обоях не было. Пока.
Но со стопки книг, среди которых имелся и справочник по пчеловодству, и (удивительно!) «Криминалистика для самых маленьких», смотрел на меня прислоненный к стене портрет сэра Джозефа Белла, который, вообще-то, принадлежал мне: Гарри в шутку подарила.
Временные флуктуации, надо думать.
И я пошел на кухню заваривать чай.
Шерлок Холмс
Мои подозрения относительно мистера — доктора, капитана, кто он там — Уотсона, возникшие в госпитале, подтвердились очень быстро.
Мало того, что он знал меня, он знал о существовании Майкрофта. Или, во всяком случае, представлял, чем Майкрофт занимается: его взгляд на следящие за нами камеры уличного движения был весьма красноречив, он даже ухмыльнулся краем рта.
Ну братец!
Никаких опасных дел на моем горизонте не видно, а Уотсона практически шатает на ходу. Значит, это не очередная попытка навязать мне телохранителя интересным для меня образом. Однако повышенное внимание брата к «найденышу» наводит на мысли.
Опять же, какой актер! Он действительно пустил в больнице слезу на несколько секунд!
МИ-5? МИ-6? Контртеррористические подразделения? Господи, да это лучше Рождества.
Возможно, Майки просто решил сделать мне запоздалый подарок на день рождения.
Мало того, что Уотсон знал Майкрофта, он знал и мою квартиру на Бейкер-стрит.
Нет, не так. Он знал ее.
На пороге он оглянулся, принимая к сведению богемное состояние гостиной, кивнул каким-то своим мыслям, но не выразил неодобрения ни словами, ни бессловесно — странно, а внешне типичный аккуратный представитель среднего класса, даже джинсы выглажены. Задержал взгляд на портрете Джозефа Белла, который я на спор со Стэмфордом утащила из Бартса, но это, может быть, просто оттого, что пытался вспомнить, кто на нем изображен.
Затем Уотсон спокойно повесил куртку на крючок за дверью, спросил: «Чаю?» — и пошел и заварил этот чай. Именно так, как я люблю.
Нет, он уточнил для проформы, конечно, где чайник и заварка, но потом не переспросил ни разу. А разыскать их в том упорядоченном хаосе, который я предпочитаю всем иным видам организации пространства — или задача для незаурядного ума, или дело большой привычки.
К тому же, он безошибочно нашел мой любимый Эрл Грей, который я впопыхах задвинула в заднюю часть шкафа несколько дней назад, оставив спереди травяные смеси для прочистки почек, что принесла миссис Хадсон (она уверена, что у «деточки» нездоровый цвет лица).
Это уже не лезло ни в какие ворота и никакими интригами Майкрофта объяснимо не было.
А потом позвонил Лестрейд — в Брикстоне, в пустующем доме подростки нашли тело в плачевном состоянии. Без следов насильственной смерти, с дорогими запонками и набитым бумажником (подростки не позарились на ценности из-за вида и запаха тела).
Тот факт, что Уотсон подобрался и готов был выскочить за дверь вслед за мной раньше, чем я его позвала, хорошо объяснялся почти сложившейся у меня гипотезой.
День, определенно, удавался.
Очередной сюрприз был поднесен мне на блюдечке, едва только мы с Уотсоном забрались в такси. Позвонил брат. Терпеть не могу говорить по телефону, но его звонки принимаю всегда. Конечно, мелочная опека Майкрофта изрядно раздражает (хуже нашей бабушки, честное слово! «Венди, кушай кашку!»), а попытки переманить на службу к себе в департамент откровенно смешат. Но по сравнению с общим идиотизмом человечества он — меньшее зло.
Майкрофт мне равен. Всегда был, с детства.
— Моя дорогая, — проговорил Майкрофт мягко, но за его тоном чувствовалась сталь, — позволь поинтересоваться, что, по-твоему, ты делаешь?
Разумеется, говорил он о Уотсоне.
— Следую твоим намекам, милый брат, — ответила я жизнерадостно.
Уотсон покосился на меня, но на его лице отразилось только легкое любопытство.
— Каким именно? — уточнил брат с той же обманчивой мягкостью, и мною овладело неприятное предчувствие. — Я, право, не знаю, как трактовать твои действия.
Припомнив досье капитана, я перешла на немецкий: если французского Уотсон мог набраться от размещенного неподалеку контингента, то немецкий знать не должен.
— Таинственный военный со свежими оружейными мозолями и тремором в доминантной руке, про которого ты мне сообщил, знает, чем ты занимаешься и знает, что ты мой брат, — сказала я. — А также знает обо мне кое-какие мелочи, вплоть до любимого сорта чая. Я предположила, что он — моя личная загадка, а я — его проверка. Или и то и другое, ты обожаешь убивать одним выстрелом двух зайцев почти так же, как баловать свою младшую сестренку.
— Вот как? — теперь в голосе Майкрофта звучала неприкрытая угроза (не мне) и тревога (за меня). — Это очень интересно, Шерлок. Потому что я впервые узнал о Джоне Уотсоне сегодня после обеда, от моих армейских коллег, и никогда не встречал его лично.
Пожалуй, стоило посмотреть на Уотсона совсем другими глазами.
— Спасибо за информацию, брат, — коротко сказала я. — Разберусь.
Куда исчезает звук одинокой струны?
Физика дает нам ответ: вибрация, инерция, перемещение воздуха, поглощение в виде тепловой энергии… Философия ставит вопрос иначе.
Человека порою сравнивают с песней. Но инструмент можно тронуть снова — и он послушно запоет. Впитавшуюся в ткань бытия жизнь не соберешь в ладони и не вложишь заново в мертвое тело.
Если мы — музыка, то на чем нас играют? Кто исполнитель?
Что будет, если еще раз заставить говорить стихшую струну?
Джон Уотсон
Все-таки эта Шерлок Холмс, как бы ее ни звали на самом деле, походила на моего друга не только бардаком в гостиной. Глядя, как она под ярким светом полицейских прожекторов скачет по рассохшимся лестницам старого дома в Брикстоне, где нашли тело американского бизнесмена, я никак не мог избавиться от головокружения, дежавю и черт знает чего еще. А эта и внимания не обращала: взмахивала руками в черных перчатках, обзывала всех идиотами и вскрывала тайны чужих отношений со скоростью триста слов в секунду.
Как будто вашего хорошего знакомого играет самый лучший в мире актер: вроде бы почти то же самое, но достаточно крошечной фальши в жестах, движениях — и то, что раньше казалось прекрасным, начинает почти пугать.
Отвлеченно-то я понимал, что будь эта сама по себе, вероятно, она бы оказалась очень даже в моем вкусе — умная, высокая, элегантная, с необычной внешностью… Но на месте моего погибшего друга мисс Холмс выглядела то отвратительно нелепой, то — почти, почти похожей, но не совсем такой, какой нужно, и это было хуже всего.
В отличие от настоящего Шерлока, плевать она хотела на мое мнение о своих дедукциях: я один раз по привычке пробормотал что-то вроде «потрясающе!» — и она посмотрела на меня, словно на гусеницу-вредителя.
А если судить по взгляду Лестрейда, эту гусеницу успела уже нафаршировать своими яйцами пролетающая мимо оса.
— Шерлок, какого черта ты притащила его на место преступления? — возмутился он вместо приветствия. — Мы даже не знаем, кто он такой!
Сначала я удивился: надо же, ее тоже зовут Шерлок. Оригинальные у них с Майкрофтом были родители…
Потом я чуть было не обиделся — от Грега я ничего подобного не ожидал. Почти сразу, однако, вспомнил, что это не настоящий Грег, а непонятно кто с глазами неправильного цвета. Мне снова стало тошно: дурацкое дежавю то наплывало волнами, то отступало. А еще нужно было сосредоточиться на мире вокруг, а то все в свете фонарей и полицейских прожекторов шло какими-то волнами.