Симарглы

Дочь? Лена постаралась не выдать своего изумления. Лично она сочла бы, что именно такой странный, даже сдвинутый облик, как у этой женщины, может принять человек, ополовинивший свою душу… А теперь вот выходит: дочь. Но Стасу, конечно, виднее. Бог знает что он разобрал у нее в голове. Наверное, у этой дочери и впрямь были серьезные проблемы. Такие серьезные, что они могли привести к чему угодно.

От слов пожилого симаргла хозяйка квартиры изменилась в лице и как-то обмякла. Но она еще пробовала сопротивляться тому, что, наверняка, казалось ей затягивающим водоворотом жизненных обстоятельств.

— Неужели… — она поднесла ко рту худые сильные пальцы. Тонкие сухие губы дрожали. — Я так надеялась… Я надеялась, может быть, все это мне кажется… Может быть, это просто по молодости… — вскинула на Станислава Ольгердтовича отчаянные, карие, удивительно молодые глаза. — Но… разве вы посещаете на дому? Я не знала…

— Иногда, в особенно критичных случаях, — произнес Станислав Ольгердтович спокойным, внушающим доверие тоном. — Понимаете, существует опасность, что ваша дочь может совершить самоубийство.

Последнее слово оказало поистине волшебное действие.

— Господи! — Ангелина Игнатьевна уронила руки на колени. — Как же оно так зашло… Что же я не так сделала…

— Возможно, тут нет вашей вины, — Станислав Ольгердтович всем своим видом излучал сочувствие. — Может быть, вы мне все расскажете? Спокойно и не торопясь. И мы подумаем, что можно сделать.

Хозяйка тут же начала сбивчиво, торопливо рассказывать, словно опасаясь, что ее перебьют:

— Вы знаете, Ириночка когда родилась, я совсем молодая была… Ну вот, чуть постарше девушки, — она сделала короткий жест в сторону Лены. — Но я честно старалась! Мы с мужем все делали, чтобы у Ирочки все было… чтобы она ни в чем не нуждалась… Ну и воспитывать, само собой… чтобы не капризничала, чтобы нормальным человеком выросла… И рисовать ее приучали… муж-то мой тоже художником был… Ну, правда, потом мы разошлись… Но он Ирочку не забывал, навещал ее по выходным, пока не умер… Конечно, трудно с ребенком одной, я ее старалась оставлять поменьше, но приходилось… работа, понимаете… Она такой спокойной была, тихой девочкой всегда, никогда ничего, никаких хлопот… Я уж, знаете, старалась ее расшевелить как-нибудь… ну, пусть бы разбила чего-нибудь, или подралась, или не послушалась хоть разок, или с парнями на свидании до часу ночи… Ну, молодость, понимаете? А она — никогда. Ни разу… Потом только. Она ведь очень талантливой была… да вот, — Ангелина Игнатьевна махнула рукой на висящую на стене акварельку. Ничего особенного, на Ленин взгляд. Какой-то корабль, какое-то море. — Когда училище закончила, я ей говорю: езжай в Москву, поступай в институт! Хоть на платное место — деньги были. Ни в какую… Так и осталась здесь. Я ей уж и работу найти хотела… Нет, сама нашла, в мастерской своей дурацкой. И зарплата копеечная, и работа тяжелая… Хорошо хоть, закрыли ее, мастерскую эту. Так что последний месяц все наладилось… Да, наладилось! Ириночка помогать мне стала с портретами, за ум взялась… Я ее понемножечку выводить буду, имя ей будем делать… Так что все в порядке, вы ошиблись!

— Хотел бы я ошибиться… — мягко произнес Станислав Ольгердтович, — да, боюсь, не получается… Скажите, а последние… полгода… вы ничего странного в вашей дочери не замечали?

— П-полгода? — удивленно посмотрела на симаргла Ангелина Игнатьевна. — Почему полгода?

— Обычно именно столько занимает развитие болезни, — спокойно произнес Станислав Ольгердтович, и ни один психолог мира не отгадал бы, что он вешает лапшу на уши. — Три месяца — депрессия, потом временное улучшение, а на шестой месяц…

— Да за ней… ну, разве что еще более покладистой стала… Да, точно… — она опустила глаза и сжала руки на коленях. — Вы знаете, несколько дней назад случай был… Она над картиной работала, и я стала ее стыдить: понимаете, хорошо выходило, но как-то очень… Как будто ей все равно, как она рисует. Я ее ругать начала, а она молчит и кивает… Я так разозлилась, что… что швырнула в нее банку с кистями! Промахнулась, слава Богу… Понимаю, это ужасно, но… Вы знаете, она как будто даже не заметила! Как будто это для нее совсем ничего не значило! Раньше она никогда себя так не вела… Я ужасная мать, правда? — на ее глазах показались слезы.

«Притворные? Кокетничает? — промелькнуло в мыслях у Лены. — Да нет, не похоже… Просто она художница, для нее подчеркнутое проявление чувств нормально…»

— Вы нормальная, обычная мать, — Станислав Ольгердтович участливо положил руку ей на плечо. — Даже хорошая. Просто вы оказались в ситуации, с которой и дипломированному психологу трудновато справиться, — голос симаргла звучал буквально чарующе, как у гипнотизера. Лена и не подозревала в нем таких талантов. — А кроме большей раздражительности вы за собой ничего странного не замечали? — когда он произносил последнюю фразу, глаза его внезапно сузились.

— А… а зачем это вам?

— Может пригодиться, — ответ был туманен. — Вы знаете, иногда состояние больного может сказываться на близких родственниках, причем так, что они даже сами этого не замечают.

«Что за чушь! — подумала Лена. — Неужели Станислав Ольгердтович не мог придумать что-то получше?..» Но нет, очевидно, современный человек готов поверить всему, чему угодно, если его соответствующим образом подготовить: хозяйка купилась.

— Н-ну… пожалуй, я последнее время стала крепче спать по ночам… Раньше ни в какую не удавалось: фонари мощные чересчур, слепят даже через шторы. А тут вдруг как рукой сняло! Сплю так, что из пушки не поднимешь. Только не помню, полгода или год уже…

— Спасибо, вот это действительно нам очень полезно! И последний вопрос: где Ирина сейчас?

— Она? Вышла куда-то… Вы знаете, она почти не выходит в последнее время, а тут собралась, пошла… Сказала: по магазинам. Я так обрадовалась, что даже спрашивать не стала, куда именно. Вы думаете, она может?.. — на последних словах приятный голос Ангелины Игнатьевны окрасил ужас.

И в этот момент щелкнул дверной замок.

— Я дома, — раздался спокойный приветливый голос. — Мама, у нас что, гости?

…Лена во все глаза смотрела на эту таинственную Ирину, за которой они вот уже полдня гоняются по всему городу. Самая обыкновенная. Черненькая, кареглазая, с приветливой светской улыбкой. Ни грамма косметики, хотя прическа на удивление стильная, только без лака. На девушке были джинсы и симпатичный свитерок, но когда она стянула его через голову, под ним оказалась линялая футболка, вся в пятнах краски. В руках девушка держала большой пухлый пакет. Не выпустила его даже тогда, когда раздевалась.

— Что ты купила, Ирочка? — спросила Ангелина Игнатьевна благодушно успокоенным тоном.

— Ничего особенного… А кто это, мама?

— Меня зовут Станислав Ольгердтович, я из службы телефона доверия, — совершенно невозмутимо ответил симаргл. — Это мои ассистенты, Лена и… э… Викентий.

— Телефон доверия? — в голосе Ирины послышалось легкое удивление. — При чем тут телефон доверия?

— Вы звонили нам… Вы же помните, что звонили… — Лена снова почувствовала движение чужой магии. На сей раз оно было еще сильнее, даже в желудке сжалось от этого. Станислав Ольгердтович явно пытался вложить в голову Ирине воспоминания, которых раньше там не было.

Пытался… и у него не получалось! Совсем не получалось. Лены вполне хватило, чтобы почувствовать это.

Но девушка, кажется, решила принять правила игры.

— Ах да, конечно… Не знала, что вы придадите столько значения тому случайному звонку и даже явитесь сюда, — она села на кресло, все еще держа в руках пакет.

— Ира, а что ты все-таки купила? — спросила ее мать с некоторым беспокойством в голосе. Кажется, она тоже почувствовала витающее в воздухе напряжение.

Лена сделала усилие, чтобы не вертеть головой туда-сюда. Она ничего не понимала. Если воздействие Станислава Ольгердтовича не произвело на Ирину никакого впечатление (кстати, почему? она не кажется таким уж могучим магом, она вообще магом не кажется!), то отчего она не подняла настоящую бучу? Почему приняла все как должное и даже подыграла им?