Симарглы

Путыкина Наталья Валентиновна была замужем, имела дочь. Потеряв работу месяц назад, она еще до сих пор не нашла новой, и мыкалась в тисках перманентного безденежья, одновременно благословляя небом данную возможность отдохнуть.

Станислав Ольгердтович представился ей следователем по налоговым (Лена и Вик, соответственно, его ассистентка и студент-практикант, а Головастов с ними не пошел, остался пережидать во дворе), расследующим дело о закрытии мастерской. После того, как он заверил Наталью Евгеньевну, что лично к ней у него претензий никаких нет, и даже напротив, она проходит у них как исключительно законопослушный налогоплательщик, на пожилого симаргла излился настоящий поток слов.

— Верите ли, как я в этой мастерской вкалывала! — возмущенно втолковывала она Станиславу Ольгердтовичу, одновременно пытаясь успокоить вертящуюся под ногами дочку. — С восьми до восьми, а то еще и задерживаться приходилось! Ну, платили, правда, хорошо… Вот, стиральную машину купили, телевизор новый… И главное, по-честному, через пенсионный, — торопливо добавила она. — Теперь вроде и не знаю, как быть: с одной стороны, вроде как на работу выходить надо, на мужика-то моего зарплату не сильно протянешь, а с другой… — и она только рукой махнула. И добавила. — И Ленка-то заболела…

Ленина тезка, зажатая у мамы под мышкой, смотрела на симарглов карими глазенками. Было ей года четыре, не больше. Она безапелляционно заявила:

— Мам, а дяди с тетей не настоящие!

— Что? — Наталья Евгеньевна удивленно уставилась на девочку.

— А дяди старые! — с довольным видом продолжила та. — Добрые, но старые… Вот этот старше! — она ткнула пальцем в совершенно невозмутимого Вика. — А тетя маленькая, но путаная!

Возникла странная пауза. Наталья Валентиновна смотрела на них так, как будто поверила дочери. Лена вдруг вспомнила, что Иван Егорович точно так же доверял своей жене… Может быть, это свойство современных ясновидящих, избывших проклятье Кассандры? Все им верят…

— Какой интересный ребенок… — произнес Станислав Ольгердтович тоном детского врача.

Девочка показала Лене язык, но так, чтобы мать этого не заметила, и подмигнула.

И Лена вдруг увидела тот же самый образ: скала-игла, подпирающая низкое облачное небо. Но не сказать, чтобы от повторного видения разгадка стала ей ближе.

— Ой, да простите ее, сами понимаете… — начала Наталья Евгеньевна, но симарглы уже откланивались. «Извините за беспокойство, вы нам очень помогли».

Действительно, Наталья Евгеньевна им очень помогла. Женщина это была явно настолько простая, настолько земная, в халате и бигуди, любящая свою дочурку и «мужика», что совершенно невозможно было представить ее делающей странный манекен и вкладывающей в него половину своей души.

Другое дело, ее ребенок… Но пятилетняя ясновидящая явно была слишком мала.

И то, как она сказала: «тетя маленькая, но путаная». Действительно, лучше не скажешь: запуталась Лена. В самой себе запуталась, в своей жизни запуталась… И как тут распутывать, совершенно непонятно.

— Скажи, Стас, а почему ты просто не прочитал ее мысли еще с лестницы? — осторожно спросила Лена, просто чтобы что-то спросить. — Зачем тратить время на разговор…

— Понимаешь, Лена… — задумчиво произнес Станислав Ольгердтович. — В голове у каждого человека столько всего творится… Без личной беседы никогда не разберешься. Вот когда мы встретим кого-то, у кого будут совершенно ясные мысли — вот тогда впору будет бить тревогу.

Лена вздохнула. По ней-то тревогу точно не пробьют.

— Кстати, девочка не просто ясновидящая, — вдруг сказала она. — В ней еще что-то есть. То же самое, что я почувствовала насчет второй художницы… Знаете? Как игла в небе…

Лена спускалась по лестнице опустив голову, так что чуть не наткнулась на Станислава Ольгердтовича. Оказывается, он резко остановился и обернулся к ней. То же самое сделал и Вик.

— Основы, — произнес пожилой симаргл свистящим шепотом. — Основы. Как мы раньше не додумались! Конечно, надежнее всего влиять на основы!

— Думаешь? — с беспокойством спросил Вик. — Но ведь это невозможно! Основы на то и основы, что они не меняются!

— Если эта самая Черепанова тоже основа… если половины ее души нет… Ты понимаешь, это ведь уже не целая душа, а половина! Это трещина, через которую можно проникнуть! Эта лазейка!

— При чем тут это! Зачем им это! У них уже была лазейка — та, которую открыл Артем!

— Во-первых, лазейки лишними не бывают. Во-вторых, откуда ты знаешь? Может быть, мы ошиблись насчет Артема! Может быть то, что Хозяева усилились после его смерти — это просто совпадение! Просто чудовищное совпадение! Может быть, Головастов почувствовал это лучше нас, потому и не выдал нас сразу!

Никогда еще Лена не видела Станислава Ольгердтовича таким страстным. Он даже помолодел, в профиль, повернувшись к Вику, казался почти его ровесником. А вот Вик вдруг показался старше — как будто все его года в Тринадцатом Отделении вдруг наложили на него свой отпечаток.

— Таких совпадений не бывает, — сказал он. — Просто не бывает. Но Стас, как бы мне хотелось надеяться! Матвей сказал про одну ошибку… если бы он знал, сколько я на самом деле ошибался — и в жизни, и здесь!

Стас отвел глаза.

— Ладно, — сказал он. — Пойдемте. Еще один адрес, и нам все станет ясно. Надо просто спросить у этой художницы, когда же все началось.

Квартира второй художницы располагалась в престижном доме. С охраной и с вахтером, которые долго не хотели их пропускать, пока Станислав Ольгердтович не вмешался в их мысли. Матвей Головастов, когда это увидел, решительно сказал, что снова подождет внизу. «Вы не любите слово „магия“, коллега, — решительно сказал он Вику, — а я не люблю, когда кто-то копается в чужих головах», — и посмотрел на Стаса крайне хмуро. Вик прокомментировал это даже с оттенком уважения: «Чистоплюй, — сказал он, когда они поднимались на лифте. — И с характером».

— Но… это ведь действительно не очень хорошо, — робко произнесла Лена.

— Разумеется, — ответил Стас. — Разумеется.

Тем не менее хозяйку квартиры он убедил открыть тем же способом. Другое дело, что, еще когда в коридоре звучали шаги, он коротко шепнул Вику и Лене: «Кажется, мы ошиблись, друзья. У этой женщины явно все на месте, и разум, и душа, и что там еще…» Говоря это, он выглядел напряженным. Он очень хотел, чтобы его теория оказалась верна, и вышло бы, что они с Виком не виноваты в усилении хозяев.

«Не спеши с выводами», — откликнулся Вик.

Открывшая им была еще не стара. Лет сорок пять максимум. Держала себя в форме. Стройная, подтянутая, крашеная блондинка, одета в белые легкие брюки и розовый свитер… м-да.

— Вы, простите, кто? — спросила она настороженным тоном. — Как вы прошли мимо охраны?

— Мы из службы телефона доверия, — сказал Станислав Ольгердтович таким спокойным и располагающим тоном, что не поверить ему было невозможно. И женщина поверила — расслабилась. — А это мои юные помощники, Леночка и Викентий. Э… можно, мы пройдем?

Лена бы на месте этой женщины не впустила бы. Но та, слегка только заторможено, посторонилась, открывая путь в прихожую. Лена снова почувствовала легкий дискомфорт: кто-то в ее присутствии — в присутствии города! — пользовался силами, от города отличными. Видно, на сей раз внушение Станислава Ольгердтовича было посерьезнее. Иначе женщина не пустила бы их.

Комната, куда их провели, была обширная, но вся какая-то… заставленная. Куча картин, вазочки, какие-то икебаны… Все чистое, видно, что пыль стирается регулярно, но вот окна не мыты с позапрошлого года — как в той мастерской манекенов. Лена решила, что хозяйка из богемы. Не иначе как писательница, поэтесса или художница.

— Очень приятно, господа… Так, говорите, откуда вы? — хозяйка выглядела одновременно рассеянной и взвинченной, без нужды переставляла статуэтки на столике.

— Мы из службы телефона доверия… Знаете такую? — терпеливо повторил Станислав Ольгердтович. — Понимаете, ваша дочь в последнее время звонила нам… Мы крайне обеспокоены ее психологическим состоянием, Ангелина Игнатьевна.