Тени Рима

В ногах кровати и в изголовьях ее сидели беломраморные статуи греческих богов в синих одеждах и с льдисто-прозрачными глазами. Смотрели на Джона, выжидали. Было в них что-то тревожное, но больше красивое — как будто заснеженные горные вершины ярким летним днем. Джон лежал в сонном ступоре, не мог ни рукой, ни ногой пошевелить, и чей-то глубокий голос, смутно напоминавший голос его соседа, нашептывал на ухо непонятные слова.

Приятная, знаете ли, перемена после кошмаров про Афганистан.

Правда, когда Джон проснулся, у него слегка чесались запястья, но это его не обеспокоило. Он только подумал, не стоит ли сменить порошок для белья, к обеду уже забыл.

Однажды Шерлок принес в дом собаку. Это удивило Джона — сосед не показался ему любителем животных. Почти подросшего щенка бульдога он подобрал где-то на улице.

— Выкинули хозяева, надоел, — коротко объяснил Шерлок. — Без меня погиб бы.

Когда Джон протянул руку, чтобы погладить поскуливающего на одеяле псеныша, Шерлок резко произнес:

— Не трогай!

— Почему? — не понял Джон.

— Это моя собака, — проговорил Шерлок почти угрожающе. — Я его нашел.

— Да ладно, — фыркнул Джон, — я не собирался его есть.

И получил от Шерлока уничижительный взгляд.

Две недели Гладстоун (так Шерлок назвал щенка) ходил за хозяином по пятам, живо бросался к миске, будил Джона лаем по утрам и вообще вел себя как положено собачьему племени. Шерлок его гладил, позволял залезать себе на колени и, кажется, благоволил. Потом пес затих, и два дня подряд почти проспал в своей корзине, просыпаясь только, чтобы выпить воды. Тайком от Шерлока Джон все-таки его погладил; Гладстоун приоткрыл круглые карие глаза, зевнул, лизнул Джону ладонь и улегся поудобнее. Нос был влажным; на больного он не очень походил, но кто его знает?..

На третий день Шерлок сказал, что отнесет его к ветеринару, встал и ушел.

Вернулся с поводком и ошейником, но без собаки. Сказал, что пса усыпили. Неуклюжие соболезнования Джона проигнорировал.

Во вторую ночь на новой квартире статуи Джону не снились. Снилось другое — темное, сверкающее, великолепное. Оно объяло его и поглотило, и ничего не могло быть лучше этого.

Он проснулся, плача от эйфории, и целых две секунды не ощущал ни боли, ни гнева, ни страха перед будущим — один благословенный, сладостный покой.

На третью ночь ему не снилось ничего, а на четвертую кошмары про Афганистан возобновились. Правда, они были неяркие, виделись, словно через зернистое стекло, и потом сменялись вполне мирными снами — что-то цветное, бессмысленное и про космос. После них он уже не просыпался, засыпал снова, глубже, глубже… Открывал глаза уже только когда в окно заглядывало солнце и чувствовал себя отдохнувшим как никогда.

Определенно, жизнь с Шерлоком действовала на него хорошо, несмотря на ненормированный «рабочий день». Вот и хромота почти прошла, и итальянский Джон учил гораздо быстрее, чем сам по себе…

Правда, запястья по-прежнему по утрам чесались. А еще появилось какое-то странное, смутное ощущение, будто Джон ни на секунду не остается один. Будто Шерлок все время на него смотрит, даже когда Джон ведет занятие или пытается закадрить девушку в кафе.

Манера Шерлока разговаривать с Джоном, когда его не было дома, только подливала масла в огонь.

Холод расползался с затылка вниз по позвоночнику, и Джону иногда начинало казаться, что вот-вот лед этого взгляда поглотит его целиком.

Потом ему становилось блаженно, легко, и уже ничего не казалось — когда он видел, как Шерлок кружит над очередным трупом или местом ограбления, разговаривая со скоростью десять дедукций в секунду.

— Весьма неудобно, что ты находишь свои дела важнее моих, — заметил ему как-то Шерлок, когда Джон не примчался сломя голову расследовать кражу оригинального наброска Да Винчи.

— Это в человеческой природе, знаешь ли, — ответил ему Джон.

Ответ был коротким по необходимости: они торчали на карнизе старинного барочного дома, уцепившись за лепнину. Перекрикиваться было неудобно. Джон еще боялся, как бы не включилась с наступлением вечера подсветка.

— Отвратительная природа, — пробормотал Шерлок тоном обиженного ребенка. — Совершенно не умеют распознавать высшее существо!

Джон только фыркнул.

Может, Шерлок и считал себя высшим существом, но в быту был вполне терпим; во всяком случае, мыл за собой посуду и туалет. А скрипка Джону даже нравилась.

Почти всегда.

Пятый труп — то есть второй с начала участия Шерлока — был найден в запертой комнате запасника музея, куда никто не входил. Девушку, судя по всему, вырвало незадолго до смерти, но отравлена она не была — перерезано горло. И оставалось непонятным, как она оказалась в этом самом запаснике посреди ночи в спортивном костюме и с плеером, явно только что с пробежки.

А на шестом трупе они познакомились с Майкрофтом. Снова девушка, молодая, тридцати еще нет, наверное. Необыкновенно красивая: мало того, что фигура, как у фотомодели, только с формами, так еще и на редкость гармоничное лицо.

Было очень странно и жалко глядеть на нее, лежащую у самого подножия Испанской лестницы, в глухой час к исходу ночи. Судя по словам очевидцев, которых набежало тьма-тьмущая, пока не огородили площадку, труп взялся буквально ниоткуда: только что не было — и вот, лежит себе в деловом костюме, и обе туфли-лодочки надежно надеты на ноги. Никто не видел, как упала. Примерно как в прошлых случаях, только на сей раз ни слез, ни рвоты: отрешенно спокойное лицо.

Невыносимая жара по-прежнему лепила одежду к телу, у Джона по спине стекали капли пота. Все вокруг обволакивал одуряющий аромат нежно-розовых цветов, что в огромных горшках были выставлены на ступенях — их тонкие лепестки, если смотреть пристально, словно растворялись в темноте. Завлекательно сияла в темноте желто-голубая подсветка фонтана в виде севшей на мель лодки, и выстреливали в угольно-черное беззвездное небо пики нависающей над ними церкви Тринита деи Монти.

Майкрофт Холмс появился из темноты, неведомым образом преодолев полицейское оцепление. Он еще даже не подошел, а Джон уже без тени сомнений знал, что он Шерлоку родственник: то самое неприятное, неправильное в лице, из-за чего не хотелось присматриваться, у них было общим. Только про Шерлока все время думалось, что у него под кожей слишком много углов, которые он каким-то чудом заставляет людей не замечать. Про Майкрофта казалось обратное: словно по-настоящему череп у него совершенно гладкий, змеиный, а человеческую маску на него надели криво и набили изнутри всякой трухой, чтобы не спадало. И держался он так прямо, словно ему в позвоночник вставили длинную спицу.

— Дорогой брат, — произнес старший Холмс, то ли морщась, то ли улыбаясь, то ли пытаясь совместить.

— А, — произнес Шерлок, и это было первое, что он проговорил на той сцене преступления. — Определенно, диета пойдет тебе на пользу.

— Не могу сказать того же о тебе, — Майкрофт посмотрел отчего-то на Джона. — Доктор Уотсон. Наслышан. Вот и познакомились.

— Джон, это мой старший брат и повелитель, Майкрофт Холмс, — скороговоркой проговорил Шерлок. — А это его ассистентка. Джон — Антея Смит. Антея — Джон. И да, Джон, это ее настоящее имя, как ни странно.

Джон оглянулся и не сразу сообразил, что Шерлок говорит о трупе. А когда понял, то почти удивился, что девушка не села, выкашливая из перерезанного горла темную кровь, и не сказала: «Очень приятно, рада познакомиться».

— Шерлок, — проговорил Майкрофт. — Я бы попросил…

— Да, моя королева, — Шерлок делал нехорошие паузы между словами.

Джон подумал, уж не извиниться ли ему за друга, но почти сразу от этой мысли отказался. Что-то в тоне Шерлока намекало, что он отнюдь не поддевает старшего брата насчет сексуальных вкусов, тут нечто иное…