Страница 1 из 5
Варвара Мадоши
Тени Рима
Джон Уотсон любил Рим за яркое солнце, растущие прямо на улице апельсиновые деревья и ощущение полноты бытия.
В Англии никто не нуждался в отставном офицере и враче общей практики с зияющим семилетним перерывом в стаже. Зато Католический университет в Риме крепко вцепился в терпеливого и строгого преподавателя медицинского английского — и не выпустил.
Волей судьбы в распоряжении Джона оказалась превосходная отдельная квартира и почти уютная спальня на чердаке с со скошенной крышей до самого пола. Хозяйка аккуратного кафе под окнами за два месяца прекрасно выучила, во сколько он, хромая, спустится по лестнице и займет привычное место с зарубежной версией Times в руках. А его сосед…
О нет, о соседе, чокнутом англичанине по имени Шерлок Холмс, следует говорить отдельно и всегда после многозначительной паузы. Никого подобного, конечно, в Лондоне найтись не могло.
Иногда Джон Уотсон благословлял ту минуту, когда ему пришло письмо от Майка Стэмфорда с вопросом, не хотел бы Джон подменить его на преподавательской должности.
А иногда не благословлял, как вот в этот момент, под безжалостным галогеновым светом полицейских прожекторов, над остывающим трупом молодой красивой женщины.
Прожекторы отбрасывали на Шерлока Холмса нехорошие тени: лицо становилось угловатым, страшным. Бледное до синевы, нечеловечески выпирающие скулы, глаза под густыми бровями как черные провалы. Еще и руки, молитвенно сцепленные… Существо из тени, ей-богу.
Декоративные силуэты пиний в ночном небе, с их изломанными стволами и раскидистыми, высоко поднятыми над землей кронами, в этом антураже казались то ли грибовидными облаками беззвучных атомных взрывов, то ли ошметками крыльев на обломках кости.
Труп необъяснимо лежал в парке виллы Ада, на лужайке перед огромнейшим, зловещего вида дубом, и вокруг него было метров пять росистой, обрызганной поливалками непримятой травы. Ни малейших следов.
Сам же труп был в домашнем халатике и со следами растекшейся по лицу туши.
Джон с трудом изъяснялся по-итальянски, но даже он понимал, что капо испетторе Лотти — крепкая сорокалетняя дама, вопреки стереотипу, светловолосая и сероглазая, — упрекает Шерлока в бездействии. Еще бы, пятая жертва маньяка только за последний месяц. Шерлок вот уже второй раз приходил на место преступления, и если первый раз он выпалил череду своих гениальных умозаключений и замолчал на полуслове, то теперь и вовсе рта ни раскрыл.
— Вы понимаете, сеньор Холмс, я и так делаю вам одолжение… — говорила Лотти. — …Я ведь знаю, это для вас как наркотик, а я — ваш дилер… я могу перекрыть вам…
Тут что-то в Шерлоке поползло, поменялось, потянулось, будто под кожей двигалось нечто, пытаясь прорваться… Джон мотнул головой: Шерлок уже смотрел на испетторе капо с выражением полнейшей скуки и презрения, и больше не казалось, будто вот сейчас тонкую маску его лица прорвут клыки, и он сожрет полицейскую одним куском.
Джон Уотсон ненавидел Рим.
Ненавидел его за удушающую жару в середине дня, когда на улицы выползали только чокнутые туристы. Ненавидел за постоянные потеки птичьего помета на куполах и статуях, которые никто и не думал отмывать, за обшарпанные стены, которые смыкались вокруг, стоит только свернуть с туристических маршрутов, за отвратительный чай и за…
И за то, что Рим познакомил его с Шерлоком Холмсом. Существом странным, пугающим, и, по всей видимости, каким-то образом просочившимся под кожу Джону Уотсону, в самый его кровоток.
Они сошлись случайно: туристке стало плохо. Джон распознал инсульт, наорал на мать женщины, чтобы вызывала скорую, а не тащила дочурку осматривать собор Святого Петра, раз «все уже прошло». И зачем ему это надо было, спрашивается?..
Потом больная вцепилась острыми когтями ему в руку и не отпускала, пока он не поехал с ней в больницу (к счастью, прямо за углом). Там Джона опросили на ломаном английском и отпустили восвояси. Он заблудился в удивительно пустынных, темноватых коридорах, и как-то набрел на морг. Видимо, машинально, в поисках места попрохладнее.
В морге незнакомый тощий кудрявый парень с лицом, на которое лишний раз не хотелось смотреть, обнюхивал по очереди трупы и забивал данные в навороченный коммуникатор. Не отрываясь от своего занятия, он поприветствовал опешившего Джона на чистейшем оксбриджском английском:
— Вижу, соотечественник, да еще и врач! Весьма полезно в некоторых обстоятельствах. И дерут с вас втридорога в том хостеле, где вы сейчас живете. Перебирайтесь ко мне, вдвоем платить будет проще, а комната на чердаке свободна.
Джону показалось, что он слегка тронулся крышей от жары.
— Вы нюхаете трупы, — сказал он.
— Определяю вкусовые качества, — широко, ненатурально улыбнулся этот тип. — Люблю людей, знаете ли.
После чего достал визитную карточку на двух языках и протянул Джону. Карточка определяла его род занятий как «консультирующий детектив» и предлагала обращаться только в нескучных случаях.
Джон понял, что пропал.
Точнее, тогда он только заподозрил, а понял потом, когда в тот же вечер внес свой походный рюкзак в комнату на чердаке, после пробежки по крышам за маньяком, который умудрился в своем логове прямо в центре города насмерть запытать трех человек.
Ну как запытать… Вкалывал нейропаралитики, оставлял рядом скальпель и предлагал «попробовать справиться с болью и пережить следующий час». Самый аккуратный случай был, когда парень сразу выколол себе глаза, а потом таки добрался до мозга.
Потом, буквально пару дней спустя, нашли еще одно логово. Там тоже оказался труп, зато всего один: молодой мужчина весьма впечатляющего телосложения, в пропавших не числился. Судя по всему, его продержали в подвале пару недель, глуша каким-то невыясненным седативным, потом убили. Каким образом, так и осталось непонятным, поскольку внутренности трупа и кровь в принципе отсутствовали. Обрубленные руки и ноги аккуратно лежали в стороне.
— Типичная «ваза», — поморщилась капо испетторе, пока ее помощников выворачивало в сторонке. — Обычно так молодых девушек находят.
— Необычные сексуальные пристрастия и хорошее знакомство с медицинскими веществами, — пожал плечами Шерлок. — Вероятно.
При этом он как-то нехорошо улыбнулся, глядя поверх склоненной головы испетторе (та ругалась по телефону на беглом итальянском по поводу поиска недостающей требухи). У Джона поползли ледяные мурашки: стало кристально ясно, что Шерлок улыбался именно ему.
Уже после, когда они пили обжигающий кофе со сливками при столь же обжигающей жаре на террасе случайного кафе, Джон как бы между прочим поинтересовался.
— Что ты имел в виду, когда сказал «вероятно»?
— Что сексуальные предпочтения имеют значение, только если убийство было совершено на сексуальной почве. Если убийца просто хотел есть, значение имел исключительно размер порции.
Тон Шерлока был сухим, деловым, как будто он только и делал, что рассуждал о таких вещах. Что ж… вполне возможно.
Джона же увольте, Джону все это было непривычно и становилось не по себе.
— Знаешь, каннибализм — он тоже на сексуальные извращения завязан вообще-то, — произнес Джон как можно ровнее.
— О боже, какая скука, — очаровательно улыбнулся Шерлок. — Впрочем, учитывая, насколько скучны половые акты, можно ли винить людей за попытку их разнообразить?
Джон не знал, то ли ему разворачиваться и немедленно уходить, то ли позорно хихикать. Разрываемый этими противоречивыми стремлениями, он просто сделал еще один глоток.
В первую ночь на новой квартире Джон спал изумительно. Ему снился родительский дом в Глазго (еще до того, как там стало все настолько плохо, что Джон сбежал в Лондон, как будто в Эдинбурге было негде учиться!), снилась мирная дробь дождя по крыше. Дождь смывал тревогу и тоску.