Жертвы Северной войны

Уинри закрывает окно и идет чистить зубы. Все. Динамическая сцена окончена.

Тем не менее, тревога никак не давала ей покоя. Даже утренняя сцена не перевела ее в разряд обыкновенных дурацких предчувствий. Наоборот, усилила. Ладно, сегодня было дурацкое совпадение… а завтра?..

Причиной тревоги был, без сомнения, кошмар. А причиной кошмара были впечатления предыдущего дня. Они с Мари наконец-то принялись разбирать вещи Альфонса. Точнее, решилась Уинри. Мари с ней просто не спорила.

Вещей у Альфонса было не слишком много — и он, и Эдвард выработали привычку обходиться минимумом, — а вот бумаг… полная картонная коробка под кроватью и три ящика стола. На дне одной из коробок Уинри с удивлением обнаружила пыльную, пожелтевшую от времени тетрадь. На простой серой обложке был нарисован шариковой ручкой знакомый рисунок: стрекоза, порхающая над кувшинками.

— Красиво, — сказала Мари, осторожно погладив обложку. — Неужели Ал это сам нарисовал?

— Нет, конечно, — сухо ответила Уинри. — Это моя тетрадка. Стрекозу моя подруга Милли нарисовала, у нее здорово получалось… Во время Северной войны она умерла в эвакуации от болезни. Интересно, что эта тетрадка здесь делает?.. — Уинри открыла тетрадь, и испустила возмущенный вопль. — Нет, ну конечно же!

— Что? — испуганно спросила Мари.

— Нет, ты только погляди, — Уинри явно сердилась. — Это же то самое упражнение по английскому на четыре страницы! Я все выходные за ним просидела, а в понедельник не смогла найти и не сдала! И мне поставили двойку, а меня поставили в угол… бабушка поставила! Неужели Ал его утащил?.. Зачем?! Я бы еще могла понять, если бы Эдвард напакостил… Да и то, он бы обязательно сознался, когда меня наказали!

Разъяренная, Уинри торопливо пролистала тетрадку… Вчиталась. Выражение ее лица вдруг изменилось. Какое-то время она помолчала, шелестя пожелтевшими страницами.

— А, — сказала она. — Понятно. На, — она сунула тетрадку Мари. — Думаю, из здесь присутствующих только тебе можно это читать. Нам с Эдвардом Ал никогда не позволял.

Мари только непонимающе смотрела на подругу.

— Это его дневник, — пояснила Уинри. — Он время от времени начинал его вести. Нам с Эдвардом никогда не показывал, пару раз они даже из-за этого дрались. Но, думаю, тебе можно.

— Не думаю, — решительно возразила Мари. — Он ведь не разрешал.

— Не дури. Твоему ребенку обязательно нужно будет это прочесть, когда немного подрастет.

— Вот пусть он и прочтет, — Мари отложила тетрадку в сторону. — Или она. А я не буду. Мало ли, что Ал там писал?..

— Вот именно, — с нажимом произнесла Уинри. — Поэтому мне кажется, что тебе стоит хотя бы проглядеть.

Мари задумалась. Потом приподняла бровь.

— Надеешься, что я тебе расскажу?.. А вот ни за что!

Уинри состроила гордое и обиженное выражение лица:

— А вот и не хотелось! — сказала она самым «детским» голосом, на который была способна.

Обе улыбнулись.

— Знаешь, — произнесла Уинри серьезным тоном, — я даже не уверена, что теперь нам с Эдом нельзя их смотреть. Мне кажется, теперь Ал бы разрешил… но… — она пожала плечами. — В общем, решай сама. Если надумаешь — остальные тетрадки в нижнем ящике стола. По-моему, их там довольно много… ну, штуки четыре точно есть. И толстые, в отличие от этой. А я пойду, доделаю протез для сына Одри Бентон.

— Это над которым ты ругалась?..

— Сама подумай, как я могу не ругаться?.. протез двух пальцев, безымянного и мизинца — у них же связанная мускулатура! Да еще с таким строением ладони, как у него… я вообще не могу понять, как его натуральные пальцы там помещались!

Уже выходя из комнаты, Уинри добавила:

— Но все-таки расскажи мне, если он написал, где он нашел мою тетрадку!

Наверное, Мари все-таки стала читать… по крайней мере, Уинри так решила, потому что в ту ночь, засидевшись допоздна над протезом для Майкла Бентона (вот еще одна причина для кошмаров: спать надо нормально!), Мари, поднимаясь из мастерской в спальню, заметила полоску света, проступающую из-под дверей комнаты Альфонса. Дверь была приоткрыта, и Уинри заглянула в щель. Она увидела Мари, которая слегка покачивалась на стуле, стоящим за письменным столом. Ее руки безвольно свисали по обеим сторонам спинки. Бумаги и тетрадки, которые женщины так и не разобрали, были разбросаны по ковру, на них лежало пятно света от настольной лампы. Вдруг Мари, видно, спохватившись, перестала качаться, взяла со стола лежащую перед ней тетрадку и начала ее медленно перелистывать.

Уинри отошла от двери и направилась в свою спальню. Думала, что долго будет лежать без сна, но заснула сразу. Зато приснилась всякая дрянь.

Все-таки рано она взялась вспоминать Ала. Рано. Еще слишком больно.

Так вот, тем утром за завтраком Уинри поняла, что была права. Мари действительно читала всю ночь: выглядела она, несмотря на раннюю освежающую прогулку, не слишком выспавшейся. И дело не в волнениях из-за Квача: девушка явственно позевывала и терла слипающиеся глаза. Уинри не стала спрашивать ее, что она вычитала, хотя язык чесался. Сама Мари разговор тоже не поддерживала, слушая веселую болтовню девочек. Сара и Триша взахлеб рассказывали, как продвигается их подготовка к рождественскому вечеру в школе. Триша размахивала руками, яростно жестикулировала и расписывала, как хороша Сара в костюме принцессы и как она здорово сыграет. Сара время от времени, когда ей удавалось вклиниться в поток речи Триши, вставляла что-нибудь о процессе изготовления декораций или о том, как всем классом уговаривали Пита, что ничего страшного, если он на сцене признается Трише в любви и даже поцелует ей руку — мол, все понимают, что это не по-настоящему.

— Мальчишки такие глупые, — сказала Триша, сморщив носик.

Мари не смогла удержаться от улыбки.

— Не говори так, — укорила Сара сестру. — Они не глупые. Они просто другие.

— Действительно, — согласилась Уинри. — Это очень некрасиво, когда женщина говорит так. Это сразу показывает ее ограниченность и неспособность достичь взаимопонимания.

— Но Уинри, я помню, что ты тоже говорила так, — заметила Мари шепотом, наклонившись к Уинри.

— Когда? — удивилась та.

— Ну, или не совсем так… возможно, вместо «мальчишки» ты сказала «мужчины»…

— Не помню, — смущенно буркнула ее собеседница и уткнулась в газету, которая до этого просто лежала на углу стола рядом с ней: газету принес почтальон, Мари забрала ее с крыльца, когда гуляла, и положила на угол стола.

— Кстати, тетя Мари, как тебе снег? — спросила Нина. — Нравится?.. Здесь горы рядом, поэтому снег иногда держится долго, и выпадает часто. Один раз целую неделю пролежал, а потом, когда растаял, через два дня, опять выпал! Представляешь?

— Здорово, — согласилась Мари. — В Столице снег тоже редко выпадает. А когда я жила в Кото-Вер, там и вовсе снега зимой почти не было. Но в Нэшвилле, где я раньше работала, там, говорят, снег почти всю зиму лежит не сходя.

— Ух, наверное, это классно! — воскликнула Нина. — Каждый день можно в снежки играть.

— Мне кажется, от теплой одежды быстро устанешь… — задумчиво произнесла Сара. — Кстати, тетя Мари, как вы себя чувствуете?..

— Спасибо, хорошо, — улыбнулась Мари.

Девочки считали своим долгом обязательно каждый день осведомляться, как она себя чувствует. Это началось с месяц назад, когда они выяснили, что Мари беременна. Мари ничего им не говорила: ей почему-то казалось, что Эдвард и Уинри им сказали. Однако, как выяснилось, нет, потому что однажды днем к Уинри подошла Нина и спросила: «Тетя Мари, Сара и Триша считают, что у вас будет ребенок. А мне кажется, что вы просто растолстели. Потому что откуда бы взялся ребенок, если дяди Альфонса здесь не было?.. Кто прав?» Пришлось объяснять. Нина наморщила лоб, как всегда делала, когда задумывалась — Эдвардовская привычка — и сказала: «Так выходит, сестры правы, и у нас будет брат или еще одна сестра?» Мари кивнула. «Это выходит, я перестану быть самой младшей в семье?» Мари снова кивнула. «Гип-гип ура! — воскликнула Нина и подпрыгнула. Потом схватила Мари за руки и проговорила, радостно глядя на нее. — Тетя Мари, я даю честное-пречестное слово, что буду самой лучшей старшей сестрой!» Мари захотелось рассмеяться, но она даже не улыбнулась, а серьезно кивнула — в третий раз.