Жертвы Северной войны

И что, Хайдерих тоже там сидит, у этих врат, как сам Эдвард в тот раз?

Все это пронеслось в голове у Эдварда, пока он машинально показывал полицейскому документы (фотокарточка сгодилась), пока они — он и пришелец — подписывали бумаги. А когда они вышли из участка и направились к машине, Эдвард спросил:

— Тебя зовут Альфонс Элрик, я ничего не путаю?

— Ничего. Не возражаешь, что я сразу к тебе на «ты» обратился?.. Понимаешь, это надо было для того, чтобы полицейские не сомневались, что я действительно твой друг.

— Боже, как я переживу такое нарушение правил этикета! — ядовито отозвался Эдвард. — Потом, семнадцать лет назад мы были на «ты», если мне память не изменяет.

— Не изменяет.

— Ну и? Что там у вас, в параллельном мире, на сей раз стряслось?

— Заговор, опыты над людьми, взрыв неизвестной субстанции. Думаю, в результате этого взрыва выделилось огромное количество естественной энергии трансмутации, с помощью которой я сумел оказаться здесь. Как на гребне волны.

— Замечательно. Ребята, вы всегда так развлекаетесь?.. А теперь, может быть, придумаешь, как нормально объяснить это фрау Хайдерих?

Пришелец остановился как вкопанный.

— Это мисс Уэнди Честертон? — спросил он почти с ужасом.

— Она самая. Кстати, она в машине. И она нас увидела.

Уэнди не просто их увидела — она даже что-то (или все) поняла. Потому что она выскочила из машины — хлопнула дверца — и с совершенно безумными глазами бросилась к ним навстречу.

— Куда ты дел моего мужа?! — закричала она на Альфонса.

Криком она, впрочем, не ограничилась: заехала ему в челюсть кулаком. Никто никогда не учил Уэнди драться, однако рука, закаленная упорным трудом на ниве приборостроения, у нее была тяжелая, а удар она нанесла от души. Альфонс Элрик покачнулся и сел прямо на брусчатый тротуар, держась за лицо рукой.

— Простите меня, Уэнди, — тихо сказал он. — Честное слово, я не хотел.

Поезд волочился нестерпимо медленно. Впрочем, по мнению Эдварда, абсолютно все виды транспорта ездили недостаточно быстро. С другой стороны, может быть, это и к лучшему… можно, например, выспаться, или почитать какие-нибудь отчеты… в общем, делать то, на что обычно не хватает времени.

Первый пункт этой насыщенной программы Эдвард уже реализовал. Сказать честно, он нормально спал первый раз за много… много недель. Последнее время ему удавалось заснуть только со снотворным, или уже когда он уставал настолько, что просто валился с ног. А сегодня сон пришел сам. Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки. Наконец-то появится возможность что-то узнать об убийцах Ала.

..Вот уже месяц Эдвард плотно занимался делом эсеров, вбухивая в него почти всю свою энергию (всю не получалось: руководство отделом тоже отнимало очень много сил, хотя Эдвард и перевалил на своего заместителя все, что только можно). И никакой отдачи. Правда, он потерял непозволительно много времени, когда валялся в госпитале, выздоравливая после ранений. С левой руки лубок сняли только недавно… ну, слава богу, хоть хорошо срослась и больше его не беспокоила. Правая нога, хоть и была повреждена меньше, срослась хуже, и теперь после долгой ходьбы начинала противно ныть. Равно как и по другим случаям. «Теперь у меня не две конечности, предсказывающие погоду, а три, — мрачно шутил Эдвард. — Было бы четыре, был бы ходячим барометром».

В общем, какие-то остатки той, внешней организации, в которую Эдвард пытался войти, отловить удалось. Но настоящее, тщательно законспирированное и профессионально организованное, подполье просочилось водой в песок. Жозефину Варди и вовсе обнаружить не удалось. Как выяснилось, жители многих деревень видели «странную штуку в небе», однако особого значения не придали — решили, что вечер пятницы дает о себе знать. Кроме того, «штуку» эту описывали по-разному. Нашлись те, кто говорил, что она летела на запад, однако объявилось двое или более свидетелей, которые сказали, что штука упала в озеро Медвежье к востоку от Маринбурга, где и затонула — только круги по воде и дохлая рыба.

Специальная лаборатория в Столице, главой которой по настоянию Эдварда поставили Флетчера Трингама, занималась исследованием проблем телепатии в срочном порядке, но значительных успехов пока тоже не видно. Впрочем, не далее, как сегодня вечером Флетчер звонил, договорился о встрече на завтра… мол, есть предварительные результаты. Встречу придется отменить… некстати, совершенно некстати.

Мальчиков Михаэля и Петера удалось таки привести в порядок — во всяком случае, идиотами они не стали. Однако о том, что с ними происходило на базе эсеров, они не могли вспомнить ничего значительного. Препарат, который им вкололи, оказался из секретных военных разработок — чего и стоило ожидать. Эдвард вспомнил, как Мустанга всего перекосило, когда Эдвард в своем докладе дошел до этого пункта, и фюрер коротко бросил: «Интересно, чего эти эсеры НЕ знали? На каком я боку ночью сплю?!» «Где ты хранишь стратегическую банку с растворимым кофе», — зло ответил Эдвард. «А откуда ты знаешь, что она у меня есть?» — насторожился Мустанг. «Мозгами пользуюсь».

На самом деле, про «стратегическую банку с кофе» Эдварду когда-то рассказал Ал, а Алу, в свою очередь, поведал о ней секретарь фюрера Филипс. Филипс тоже не знал, где она хранится, знал только, что она есть, и что будто бы это «счастливая» банка, сохранившаяся у Мустанга с академических времен, и подсыпает он туда традиционно только самый дешевый кофе.

Эдвард устало потер лоб, посмотрел за окно, где садилось рыжее солнце. Поскорее бы уже приехать. Майерс, министр, конечно, будет рычать и топать ногами, что Эдвард сорвался с места… ну и хрен. Все равно все знают, что МЧС — особое министерство, а Особый отдел, который возглавляет Эдвард — особый в квадрате. Подчинен лично фюреру.

— Скажите, что за город этот Нэшвил? — вдруг подала голос помощница Эдварда.

До сих пор она сидела молча, не желая, видимо, мешать его размышлениям, но, очевидно, два часа в полной тишине — для нее стало многовато.

— Я там давно не был, — пожал плечами Эдвард. — Раньше был — дыра дырой. Но с тех пор почти двадцать лет прошло.

— А…

— Кстати, Элисия, ты успела хоть матери позвонить до отъезда?

— Конечно. Спасибо, Эдвард, — девушка улыбнулась. Улыбка у нее была материнская, а глаза, умные, проницательные — отцовские. Эдвард изрядно колебался, когда три года назад миссис Хьюз попросила взять ее дочь в свою «команду». Просьба к нему была своеобразным внутрисемейным компромиссом: Элисия настаивала на том, что непременно хочет в действующую армию, а мать, естественно, об этом не желала и слышать. Ну и в результате — Академия Внутренней Службы и назначение в МЧС. Эдвард слегка опасался, не будет ли обвинений в кумовстве, но по зрелому размышлению решил плюнуть — и не прогадал. Адъютантом Элисия оказалась незаменимым: спокойная, цепкая, надежная. К тому же с совершенно лучезарным характером. Все работники Особого отдела на нее буквально молились.

Вот, скажем, был случай…

Так… Надо заняться делом. Эдвард уже знал за собой появившуюся последние два месяца страсть к воспоминаниям — и знал, что их надо опасаться, как огня. Потом. В другой раз. Позже.

— Элисия, ты с собой захватила отчеты Кингсли и Паоло?

— Захватила, — она кивнула. — Так и думала, что вы захотите их просмотреть. Только здесь свет плохой.

— На зрение я пока не жалуюсь. Давай-ка их сюда.

На зрение он действительно не жаловался: даже удивительно, если учесть, что всю молодость только и делал, что читал книги при первой же удобной (и неудобной) возможности.

Элисия достала из-под скамейки объемистую сумку и вытащила оттуда две картонные папки. Одну толстую — педанта Кингсли; другую, еще толще, Кармен Паоло. Последняя, лучшая Эдвардова оперативница, терпеть не могла и не любила писать отчеты, а посему ее доклад всегда изобиловал необработанными статистическими данными, кучей неразобранных фотографий и тому подобным. Можно было ругать ее и делать хоть по три выговора в квартал — как об стенку горох. Впрочем, результат всегда выдавала стопроцентный.