Утреннее сияние

Я его почти не слышу, но послушно киваю, затем встаю и, словно на автопилоте, направляюсь в студию, осторожно ступая на высоченных каблуках. Я просматриваю карточки с текстом, которые вручила мне ассистентка.

Ранчо «Конская подкова» с конными турами по национальному парку Йосемити для всей семьи. Гостиница «Каньон-Лодж» в Вайоминге…

У меня комок подступает к горлу, когда я вижу надпись на следующей карточке. Как они могли?

Непродолжительная поездка по побережью в штате Мэн – гостиница «Уотербрук» расположена у живописнейшего водопада, который пока еще не слишком известен в мире.

Мэтт Лауэр в этот день облачился в красный галстук и, как всегда, восседает на высоком стуле.

– Выражаю вам глубокое сожаление по поводу того, что произошло с вашей семьей, – говорит он. – Хорошо, что вы снова с нами.

Я машинально киваю, как обычно… как сотни, даже тысячи раз с момента того ужасного несчастного случая… и занимаю место рядом с ним.

Я смутно слышу доносящуюся издалека музыку, шаги продюсеров и видеооператоров. Вот загорелись прожекторы, и Мэтт Лауэр выпрямился на стуле.

– Добро пожаловать на шоу «Тудэй», – объявляет он. – К нам присоединилась Ада Санторини из журнала «Санрайз», чтобы рассказать о пяти наиболее интересных местах для семейного отдыха в этом году.

Боль пульсирует в моей груди, но я стараюсь не обращать внимания. Я исправно отвечаю на все вопросы, которые задает мне Мэтт, и даже рассказываю о тропе, ведущей к водопаду от гостиницы «Уотербрук». Я улыбаюсь и вежливо киваю головой. И делаю это на протяжении всего интервью. Я притворяюсь. А когда мой микрофон наконец отключается, бросаюсь за кулисы и бегу через бесконечный коридор, чтобы спрятаться в дальнем туалете. Я задыхаюсь. Глядя в зеркало, я чувствую глубочайшую ненависть к женщине, которая смотрит на меня оттуда.

Я смахнула со щек слезы, посмотрела на затянутое облаками небо Сиэтла и глубоко вздохнула. Мне нельзя расклеиваться. Потому что иначе, боюсь, я рассыплюсь на кусочки и уже никогда себя не соберу воедино. Но какой смысл в моей дальнейшей жизни, если просто незачем просыпаться по утрам?

Мысль была тривиальной, но верной. Нужно найти какое-то занятие. Я вспомнила, что несколько месяцев назад начала писать мемуары. Может, за этим я и приехала сюда? Я остановилась на двадцать пятой странице, поскольку этот процесс был слишком болезненным. Но сейчас, после того как Джоани произнесла имя Джеймса – Джеймс! О боже! – у меня вдруг возникло желание снова открыть эту папку и извлечь тот самый файл. Мне вдруг захотелось писать.

Я вытащила из сумки ноутбук и положила на колени. Мысленно попрощавшись с Джоани, я открыла файл с воспоминаниями, которые еще не успела озаглавить. Словно большая яхта, плавно скользящая по поверхности озера, или, может, утка, преследующая добычу в воде, я некоторое время смотрела на пустую первую страницу, а потом напечатала:

Плавание

Воспоминания Ады Санторини

Глава 5

Пенни

– Оставайся здесь, сколько захочешь, – предложила я Джимми. Мне бы не хотелось, чтобы булочки остыли, когда я буду угощать ими Колина. Они гораздо вкуснее теплые. – Мне надо на секунду забежать к соседу.

Мальчик кивнул и снова опустил ноги в воду.

Я украдкой бросила взгляд в зеркало у двери. Булочки, завернутые в кухонное полотенце, приятно согревали руки. Я одернула светло-голубое платье и застегнула верхнюю пуговичку вязаной кофты. Но тут я услышала стук каблуков по причалу, которые явно приближались ко мне, и подняла голову.

– Нет, вы только на нее посмотрите, – промурлыкала Наоми. – Так разодеться утром в четверг! – Она оценивающе взглянула на меня. – Куда это ты собралась? Для ланча еще слишком рано.

Она разговаривала со мной, словно я была ребенком, как, впрочем, и большинство друзей Декстера. И это сущая правда – мне всего двадцать два года, а Наоми по крайней мере на десять лет старше меня и к тому же практикующий психиатр с ученой степенью. А я? Я всего лишь закончила Академию мисс Хиггинс.

Я взглянула на булочки, и мне почему-то стало стыдно.

– Я тут собиралась угостить…

– Так это мне? – она протянула руку и взяла булочки. – Как мило с твоей стороны. Знаешь, у меня совсем нет времени печь всякие вкусности, очень плотный график.

На ней белые брюки и синий свитер, перетянутый поясом, что выгодно подчеркивало осиную талию. Она, несомненно, красива, причем той утонченной красотой, которой отличаются интеллектуалки из круга общения Декстера. Длинные ногти, покрытые ярким лаком, неизменная сигарета в длинном, усыпанном бриллиантами мундштуке. Она откинула полотенце и расплылась в улыбке – все это явно ее забавляло.

– Ну надо же, булочки.

Я с сожалением подумала о Колине.

– Декстер их никогда не ест. Даже не знаю, зачем я все это пеку.

Наоми снова завернула булочки в полотенце.

– Ну, на самом деле он любит французские круассаны, – заявила она. – Тебе надо научиться их готовить. Можно пройти курс в кулинарной школе. Мне кажется, Декстеру это понравится.

Я хотела поинтересоваться, откуда она знает, что мой муж любит французские круассаны, и сказать, что мои булочки ничем не хуже, чем эти хваленые рогалики, но вовремя остановилась. Натянуто улыбнувшись, я поблагодарила ее за совет. Наоми – единственный психиатр, с которым я когда-либо была знакома, и она меня пугает своим цепким взглядом и темными волосами, тщательно уложенными в элегантное каре с косой челкой, падающей на лицо. Я как-то попыталась сделать такую же прическу и провозилась битых два часа, пытаясь выпрямить волосы с помощью утюга и гладильной доски, и при этом обожгла большой палец. Как выяснилось, мне совершенно не шел этот стиль. Декстер, придя вечером домой, недоуменно спросил: «Что случилось с твоими волосами?»

– Что-то я давненько не встречалась с Дексом, – проворковала Наоми. В ее голосе слышалось любопытство. – Полагаю, он все эти дни проводит в студии?

Мне очень не нравилось, что она называет моего мужа Декс. Ведь это я его так называю. Но я все же согласно кивнула, представляя себе, как мой муж работает в мастерской на площади Пионеров. Он снял ее сразу после Нового года, и в то время это казалось хорошей идеей, особенно учитывая, что его холсты и мольберты в скором времени грозили заполонить всю гостиную. Однако я и предположить не могла, что он будет проводить там так много времени, а мне будет без него очень одиноко.

– Да, – сказала я притворно уверенным тоном, – он очень много работает. А я не люблю ему мешать, понимаешь?

Внезапно Наоми с брезгливой гримаской указала на цветы, растущие в горшках перед входом в плавучий домик.

– Нет, вы только посмотрите на это, – воскликнула она, как будто увидела что-то ужасное.

Она протянула руку и выдернула длинный стебель вьющегося растения, усеянный белыми цветами, похожими на граммофончики.

– Что это? – спросила я.

Она одарила меня снисходительной улыбкой.

– Это очень вредный сорняк, – сообщила она, швыряя вьюнок в озеро. Я молча наблюдала, как белые цветы покачиваются на воде. У меня возникло непреодолимое желание опуститься на колени и вытащить растение, пока оно не утонуло. – Называется «утреннее сияние», – продолжала Наоми, встряхивая волосами. – Если с ним не бороться, он тут все заполонит.

Я наблюдала, как волны уносят несчастный вьюнок все дальше от берега. Маленькие цветы то исчезали под водой, то снова оказывались на поверхности, как будто отчаянно ловили воздух. Я подумала, что, возможно, растение прибьется к другому берегу и волны вынесут его на землю, где оно начнет новую жизнь – пустит корни и зацветет. Может быть, Наоми просто освободила его?

Я подумала о голубых колокольчиках, которые росли в саду моей матери, когда я была еще ребенком. Конечно, их тоже можно было считать сорняками. Но я собирала их целыми охапками и составляла невероятно красивые букеты.