Воин (ЛП)

– Гораздо легче прощать самому, чем просить прощения.

Лэрд кивнул. Это точно. Киранн слишком сильно стыдился своих слов и действий, чтобы просто прийти к своей семье и повиниться.

– Не могу поверить, что он мертв.

– Мне жаль, Локлан, – прошептала Катарина.

Горец привлек Катарину к себе. Впервые он почти мог смириться со смертью брата. Почти.

Сарацин сделал шаг вперед.

– Уверен, что вы все утомлены путешествием. Ступайте со мной, и я покажу комнаты, где вы сможете отдохнуть. Желаете ли, чтобы я принес вам еды?

Локлан кивнул.

– Легкую закуску для леди. Я знаю, она умирает от голода.

Пустельга кашлянул.

– И наверняка эти двое пожелают одну комнату на двоих.

– Это было бы крайне непристойно, – быстро возразил горец.

Пустельга округлил глаза:

– Тогда во имя любви божьей, найди священника и женись на этой женщине, наконец.

Разиэль от этой мысли пришел в ужас:

– На деле это было бы очень трудно осуществить. Шотландец не подпускает к своему дому ни одного человека, одетого в сутану. Он полагает, что бог отвернулся от него, а раз так, то он никогда больше не пустит к себе священника.

Пустельга нахмурился:

– Даже Кристиана из Аккры?

– Он – исключение, потому что состоит в Братстве. И должен добавить, он не настоящий священник.

– Ну да, – согласился Пустельга. – Но это обычно не мешает ему носить сутану.

Ничего не ответив, Разиэль провел их по коридору в большую спальню. Когда Локлан собрался ретироваться, предоставив эту комнату Катарине, сарацин взял его за руку.

– Здесь вас никто не осудит. Нам ведомо, как хрупка и преходяща жизнь. Ищите утешение там и тогда, когда можете. И поверьте, мы никому об этом не промолвим ни слова.

Локлан знал, что должен уйти, но, если честно, именно этого ему хотелось меньше всего, поэтому он был благодарен Разиэлю за понимание.

– Спасибо тебе.

Сарацин вежливо склонил голову, закрыл дверь и удалился вместе с Пустельгой.

Кэт заметила нерешительность Локлана, когда тот повернулся к ней, и не смогла сдержать улыбку. Только этот мужчина мог беспокоиться о ее репутации после всего, что выпало им разделить в приключениях. Это было так приятно и подкупающе.

– Мы найдем священника. Не бойся, – заверила Катарина.

Лэрд кивнул, отстегнул перевязь с мечом и отложил ее в сторону. Молчание горца встревожило девушку. Он явно страдал.

Подойдя к Локлану, она обвила руками его талию и сказала:

– Твой брат любил тебя.

Кэт увидела, как слезы снова навернулись на глаза воина, и все же ему как-то удавалось сдерживать их.

– Я по-прежнему вижу его ребенком, – тихо промолвил Локлан. – Киранн был настоящим дьяволенком-проказником. Подкладывал колючки мне под седло или в башмаки. Однажды он разбудил меня среди ночи и заявил, что в замке пожар. Я выбежал наружу почти раздетым, чем сильно его повеселил, а половина замка стала свидетелями моего испуга.

Катарина невольно рассмеялась:

– И все же ты любил его.

– Больше жизни. Боже мой, Катарина, мы должны были стариться с ним вместе, и я до седых волос еще заглядывал бы под седло, проверяя, нет ли там подложенных колючек. Как мог он умереть в далеком краю, окруженный чужаками?

– С ним был Дункан.

У Кэт перехватило дыхание от муки, отразившейся в глазах Локлана.

– С ним должен был быть я. Его старший брат. Это было моей обязанностью – всегда приглядывать за ним. Как я мог так его подвести?

– Ты не подвел. Ты его любил. Больше ты ничего не мог поделать.

Горец кивнул. В глубине души он знал, что девушка права. Но ноющее от боли сердце не желало с этим соглашаться. Оно хотело, чтобы Киранн вернулся, и никакие доводы разума не могли погасить эту боль или чувство вины.

С разрывающейся душой Локлан привлек Катарину ближе и приник к ее губам поцелуем, в который вложил всего себя. В этот миг он нуждался в ней так, как никогда ни в ком другом. Она отвела боль. Помогла ему ощутить радость того, что он еще жив.

Жаждая спасения, которое могла дать только Кэт, горец взял ее на руки и понес к кровати.

Катарина закрыла глаза, наслаждаясь ощущением объятий Локлана, с которыми ничто не могло сравниться. Горец нес ее нежно и словно защищая от чего-то. Это напомнило ей, как сильно он ее любит. И она любила этого человека каждой своей частичкой. Кэт захотелось поцелуями изгнать каждую унцию боли, испытанной им хоть когда-то, удовлетворить его так, как ни одна другая женщина.

Он сделал для Киранна все, что мог, Катарина это знала. В глубине души Локлан тоже это понимал. Рано или поздно он сумеет себя простить. Кэт надеялась на это.

Лэрд бережно уложил ее на постель. Их глаза встретились. Во взгляде Мак-Аллистера Кэт прочла глубокое переживание и уязвимость. Таким она еще никогда его не видела. Она готова была поспорить, что для Локлана это больше, чем просто слияние тел. Катарина отчаянно нужна ему, и это тронуло ее до самого сердца.

Горец стремился забыть все, о чем только что узнал, и Кэт хотела помочь ему в этом. Этот человек заслуживал гораздо большего, чем то бремя, которое нес на своих плечах все эти годы. Он заслужил счастье, смех, а еще любовь, выходящую за рамки его воображения. И Катарина собиралась подарить ему все это прямо сейчас. С завлекающей улыбкой она через голову стянула с Локлана тунику и небрежно бросила ее на пол.

Девушку так и подмывало прикоснуться пальцами к этой твердой, бугрящейся мышцами груди. Мак-Аллистер одновременно был и могучим воином, и исполненным нежности и заботы человеком. Боже, как же она его любила!

– Поцелуй меня, – попросил горец прерывающимся от желания голосом.

Кэт подчинилась, чувствуя, как его уста дразнят ее губы, приглашая их раздвинуться. Локлан целовал её так, словно он и она были единственными людьми на всем белом свете. Катарина даже не подозревала, что любовь может быть такой сильной.

Лэрд погладил щеку девушки. Он не сказал ничего, но Кэт и без слов знала, что с ее помощью его боль на время отступила. В этот момент горец не думал о своем брате. Он думал лишь о них двоих.

Девушка коснулась пальцем щеки любимого и игриво поскребла ноготком щетину на его лице. Как ей нравилось это ощущение! Кожа Локлана была так непохожа на ее собственную – мужская, грубая. Рот Катарины наполнился слюной от желания лизнуть ее.

– Знаете, милорд, – поддразнила она, – за всеми последними событиями, кажется, вы забыли о бритье. Эта щетина чересчур длинна для моего занудного господина.

Мак-Аллистер наклонился и ткнулся лицом в ее шею так, что жесткие волоски на его щеке, дразня, защекотали кожу Кэт, отчего по всему ее телу побежали приятные мурашки.

– Неужели? – А я-то думал, ты предпочитаешь видеть меня таким же диким и неукротимым, как ты сама.

Катарина, не сдержавшись, рассмеялась:

– В этом есть своя прелесть, но есть еще так много всего, что я нахожу в тебе очаровательным, Локлан Мак-Аллистер.

Горец снова потерся щетиной о ее шею и, склонившись еще ниже, замер и насмешливо шепнул на ухо Кэт:

– И я нахожу очень многое в тебе неотразимым.

– Например?

Глаза шотландца, разглядывающие девушку, насмешливо сверкнули.

– Уши.

Катарина непонимающе наморщила лоб: что такого привлекательного Локлан нашел в этой части тела?

– Уши?

– Да. Они такой изысканной формы.

Горец поцеловал ее в мочку уха, и тепло его дыхания послало вдоль позвоночника сладкую дрожь.

– Так ты любишь меня за мои уши? – спросила Кэт.

Мак-Аллистер улыбнулся:

– В том числе и за это.

– А что еще ты любишь во мне?

Локлан обвел изгиб шеи Катарины указательным пальцем, а после тем же путем проследовали и его губы, прокладывая дорожку из нежных поцелуев, исполненных любви

– Вот это. Я обожаю изгиб твоей шеи. Он очень призывный.

– М-м-м, – выдохнула Катарина, – а еще что-нибудь во мне ты находишь призывным?

Локлан наслаждался ее игривым настроем как никогда раньше. Она пыталась отвлечь его от печальных дум и, помоги ей Господь, это у нее получалось. Горец был покорен ее очарованием и нежностью.