Фанфики

Дёргают — рукой. Конкретно — левой.

Всё понятно? Гончар одной рукой крутит круг, другой — лепит сосуд.

«Мастер однорукий» — это не уничижительная характеристика неумелого ремесленника, это характеристика всех русских гончаров этого времени. И не только русских — также лепят во всех окружающих народах. Мощные, мануфактурного уровня гончарные мастерские в Древних Афинах потоково гнали знаменитые амфоры. Потому что возле каждого гончарного круга сидел мальчик-раб и дёргал круг по команде мастера.

У русских гончаров таких дешёвых рабов нет. Мастер крутит круг сам. Чтобы конструкция не разваливалась от непрерывного дёрганья — кол-ось делают коротким. Мастер сидит практически на земле, сильно наклонившись. От чего и имеем Горшеню скрюченного. Ещё предполагаю ишиас, почечуй и чирьи в паховой области.

Горшок начинают лепить с дна. Мастер на ладони формирует дно сосуда из глиняной «лепешки». Затем из глиняных жгутов толщиной 1–2 см и длиной до 20–30 см лепит стенки, прикрепляя их по спирали или по кругу один к другому.

Сформировав тулово, горшок устанавливают на подпятник гончарного круга, который предварительно посыпали песком для того, чтобы легче было снимать готовое изделие. Затем деревянными ножами, руками или пучком травы сглаживают стенки сосуда с наружной и внутренней стороны.

Называют — ленточно-жгутовая керамика. Всё делается на руках — на гончарном круге происходит только доделка — улучшение формы, уточнение плечика, шейки, венчика.

Потом делают орнамент. Обычно — простенькие геометрические фигурки: треугольники, точки, волнистые линии. Традиционно на Руси предпочитают гладкую, не орнаментированную посуду. Наконец — в печь. Потом — чернение, вываривание, или каление.

Чернение, на мой взгляд, правильнее назвать копчением. Главное — не прислонять изделие к чему-нибудь — остаётся серый бок.

Вываривание идёт в разных составах — не только в молоке — в хлебном настое, например.

Каление похоже на закалку стали: бросают свежеиспечённый кувшин в холодную воду и смотрят — треснет или нет.

Русские гончары будут ещё несколько столетий мучиться с гончарными кругами.

Сначала сделают «тяжёлый ручной круг». К верхней, довольно лёгкой, плоскости добавят второю, тяжёлую, у земли. Оба круга соединят реечками, и будут балдеть: гончар сидит значительно выше, можно ногой резко толкнуть, разгоняя, или притормозить, останавливая, всю конструкцию. Да и устойчивость, из-за смещения центра тяжести вниз, увеличится.

Потом придумают «тяжёлый ножной круг»: ось сделают вращающейся, подпятник уберут, и плоскости будут крепить к оси намертво. Нижний круг сделают ещё тяжелее и больше верхнего. Теперь гончар может сидеть ещё выше, как у барной стойки. Может разгонять конструкцию, шаркая по нижнему диску подошвой. И эта, большая и тяжёлая, нижняя плоскость, работая маховиком, будет обеспечивать желаемое приближение к идеалу — к равномерному вращению рабочей поверхности. Вот только тогда, лет через 300–500, русский гончар перестанет быть одноруким.

Я уже не удивляюсь повсеместному принципу: «душа не принимает».

Пройдёт ещё несколько столетий, десятки тысяч босых гончарных ног обзаведутся мозолями, бесконечно шаркая по нижнему кругу, распухнут от ревматизма и артрита, лягут в землю… Десятки тысяч гончарных кругов завалятся и сломаются, не выдержав непрерывных пинков своих хозяев, миллионы заготовок будут испорчены из-за биения оси круга, миллионы женщин будут «рвать пупок», таская избыточно толстые и поэтому избыточно тяжёлые горшки… прежде чем будет сделан следующий шаг — в гончарном круге уберут нижнюю плоскость и поставят вертикальное колесо с кривошипом. Вот только после этого гончар сможет сесть удобно: достаточно высоко, убрав ноги под рабочую плоскость, не сгибаясь вперёд.

В эту эпоху на «Святой Руси» работают прялки с ножным приводом, токарные станки, точила. У них в основе — кривошип.

А гончары, одна из самых массовых профессий, сотни тысяч людей, несколько столетий, упорно не соединяют ножной привод с гончарным кругом. «Видят, но не разумеют». Они проявляют массу выдумки в подготовке глины — вымачивают, выветривают, вымораживают, вытаптывают, отмучивают… В обработке готового изделия: лощение, каление, вываривание, чернение, глазурование, орнамент, роспись…

Но упорно воспроизводят «ручной гончарный круг» и, соответственно, «ленточно-жгутовую» технологию.

Могу, в оправдание предков, предложить только довольно известную обще-философскую гипотезу.

Очень многие явления в неживой природе носят характер вращения. Планеты крутятся вокруг своей оси и звёзд, закручиваются циклоны и водовороты, камень — катится с горы. Наоборот, в живой природе вращения почти нет. У нас рычаги, тяги, связки, суставы и сочленения.

Когда Уэллсу нужно было в «Войне миров» показать чуждость марсиан — он придумал марсианский треножник, машину без колёс, но с суставами.

У человечества «душа не принимает» вращения. Колесо было изобретено один раз в одном месте — на Дунае. И стремительно, по темпам неолита, распространилось по Евразии. Шумеры начали использовать колесо через триста лет после его первого образца. Это, кажется, единственная фундаментальная вещь, которою они заимствовали.

И все остальные народы — заимствовали. А те, кто вывалился из круга Евразии до этого момента — народы к югу от Сахары, американцы, австралийцы… повторить не смогли.

Но и восприняв колесо, человечество упорно не принимает разнообразных следствий. Я уже говорил про кривошип — преобразование поступательного движения во вращательное. Первая картинка в книжке в Европе — 9 век. Промышленное использование в Чехии — 13 век, а очевидное применение аналогичного принципа — коловорота — фрески 15 века во Фландрии. Коленвал… вообще… Да что мне тут, в 12 веке, говорить — маховик только лет сто как изобрели!

Ладно — Европа. Но допускать это ленточно-жгутовое безобразие у себя в вотчине — не позволю! Европа пусть как хочет, а у меня в Пердуновке должно быть… оптимально.

— Горшеня, хочешь быть мастером — будь им. Но лепить горшки будешь на моём кругу.

— Чегой-то? Чего я, круга не знаю? Чегой-то ты нацарапал? Не паря, так не делается. Ты уж поверь старому гончару…

— И ты поверь. Поверь «Зверю Лютому». Будет или так, как я нарисовал, или… или также, но без тебя.

Горшеня дулся всю дорогу, тяжело вздыхал, косился исподлобья. Но когда Звяга по моему рисунку сделал через день первый (Блин! Я вам не скажу «за всю Одессу», но на «Святой Руси» — точно первый!) ножной гончарный круг с кривошипом, пришёл посмотреть. Походил кругом, поковырял пальцем, высказал пару толковых замечаний… сел и заплакал.

— Ты… ты ж гад… ты ж… я всю жизнь мудохался… я ж малых лет по шею в сыром сидел… у меня ж… от этого и жена с другим блудила… Ванька… с- сука… выходит зазря… бился-ломался… в грязи барахтался… а теперя я куды? Ноги не ходят, руки не держат… ой прошло-проехало всё житьё моё горемычное… все труды мои горести по пустому-то прахом высыпались…

Нам пришлось утешать мужика, слёзы вытирать, бражки наливать. Уже за столом, Горшеня вдруг поднял залитое слезами лицо и как-то озорно улыбнулся:

— А и разъедрить твою матушку, Иван, свет, Акимович! А и здорово ж ты удумал! А и славно ж ты всем нам, горшечникам, на Руси нос утёр! Вот те и боярский сын, годами мал, головёнкой лыс. Хоть и без кудрей, а мастеров умней! На всю «Святую Русь» иного такого нет! Ежели обидел в чём — прости. Противу тебя — глуп. Ныне — сам вижу. Что велишь — сделаю. Не за страх — за совесть. Мне перед предками моими… ну… отработать надо. Что они, дескать, не зря мучились. Что вот, стал быть, ну, додумались до трудов облегчения. Хочу! Хочу сесть высоко, глянуть далёко! Приказывай, «Зверь Лютый» — весь я тута.

— Приказываю. Надо сделать десять тысяч горшков.

— Итить… С-скока-скока?!

Факеншит! Арифметики не знаете?! На каждое подворье нужно не меньше 30 только горшков и кувшинов. Одних братин от полувёдерной до двухведёрной — 6–8 штук. А ещё я насаждаю личную гигиену. Значит — нужны рукомойники. На Руси бывают с одним и с двумя носиками, очень забавные и функциональные. Нужны кружки-миски-тарелки каждому отдельная. Нефиг в общую миску со своей ложкой лазить да облизывать. Разложила хозяйка по тарелкам — ешь своё.