Страница 31 из 42
Не скрою, такое необычайное зрелище отвлекло мое внимание, и это чуть не стоило нам жизни. В это время второй "фокке-вульф" приблизился к нам справа и дал очередь. Бил он довольно метко: снаряд попал в антенну, осколки угодили в кабину, но задели на мне только шлемофон. Хотя и это - надеюсь, вы мне поверите - ощущение не из приятных. Рванул я пулемет влево и увидел уходящий вверх фашистский самолет. Жму на гашетку, но уже поздно, не достать.
И тут чувствую: какая-то гигантская сила вытягивает меня из кабины, прижимает, буквально вдавливает в пулемет. Все! Значит, мы сбиты, и самолет со страшной скоростью летит вниз. Тут и страх наваливается на меня, каждая клеточка моего организма, кажется, не может, не хочет мириться с тем, что еще несколько секунд - и смерть, пустота, небытие. Но такое состояние только на мгновение. Делаю чуть ли не сверхъестественное усилие, хватаюсь обеими руками за турель. Держусь. Выглядываю из кабины: далеко ли земля? Близко, ох, совсем близко!
Но тут нагрузка спадает. "Ил" переходит в горизонтальный полет. Живем, значит?.. Но живем довольно хреново (простите, конечно!): хвостовое оперенье разбито, в фюзеляже две пробоины, переговорное устройство не работает. Поворачиваюсь к кабине летчика, тот что-то согнулся, но самолетом управляет, мотор работает, кажется, нормально. Коновалов поворачивается ко мне, показывает большой палец: мол, самочувствие отличное, самолет в порядке. Ничего себе отличное, ничего себе в порядке! Я вижу окровавленное лицо Коновалова, брызги крови попадают на стекло фонаря машины. Но все равно: живем! А раз живем, то и воевать должны продолжать! Поэтому бросаюсь к пулемету. Там, оказывается, задержка: разрыв гильзы. Задержку устраняю быстро, хотя пальцы и продолжают дрожать. Слежу за воздухом, ведь до нашего аэродрома еще далеко!
"Ил" несется низко над землей в сторону Балаклавы. Других самолетов нашей группы не видно. Коновалов поворачивает на север, прижимается к гряде гор. И тут я замечаю двух "мессершмиттов", идущих вдоль южного берега. Не нам ли вдогон? Да, самое время...
Теперь вижу и двух "яков", но они еще далеко, а "мессеры" уже перестраиваются для атаки. Не в тех мы теперь условиях, чтобы поджидать да прицеливаться, поэтому открываю упреждающий огонь. Первый "мессер" прекращает атаку и начинает набирать высоту. Тут его настигает "як" и сбивает. Второй "мессер" отворачивает в сторону и исчезает.
Коновалов слышал и как я стрелял, и "мессеров" видел, по маневрировать просто не мог: машина плохо слушалась его.
Это же было причиной того, что мы оказались в ущелье. Да, положение... Справа и слева горы, впереди гора, а развернуться невозможно. Вот уж действительно смерть гонится за нами по пятам. Но Коновалов - мастер, причем мастер высочайшего класса: на подбитом "иле" с минимально возможной скоростью все-таки набирает высоту и буквально в нескольких метрах от вершины горы переваливает ее. Теперь разворачивается влево и берет курс на север. А над нами, как бы подбадривая, барражирует пара "яков". Они сопровождают нас до Симферополя и только тогда уходят на свой аэродром.
Коновалов ведет машину в самом выгодном режиме, бережет горючее. Плавно снижаясь, летим в направлении нашего аэродрома. Наконец Тумай. Такое чувство, будто в отчий дом возвращаемся. Вижу родное, покрытое ровной зеленью поле, землянку командного пункта, самолеты на стоянках. У КП толпятся люди, видно машину с красным крестом. Дома, наконец-то мы дома!
Коновалов выпускает шасси и идет на посадку, но почему-то не садится, уходит на второй круг. Смотрю вниз и вижу, что левая часть знака "Т" завернута: это нам дают сигнал, что левое колесо не вышло. Коновалов заходит снова и знаками дает мне понять, чтобы я прыгал с парашютом. Ну уж нет, с меня на сегодня довольно, с парашютом мне еще прыгать не приходилось, и сейчас дебют я устраивать не буду, провались все пропадом, выживу - так выживу, погибну - так погибну. Коновалов, видимо, понимает мое состояние и показывает мне, что будет садиться на одно колесо.
Вот и земля. Изо всех сил вцепляюсь в борта машины. А самолет, пробежав немного, клонится все больше и больше влево и, задев консолью крыла за землю, разворачивается на 180 градусов. Только-то и всего! Тряхнуло, конечно, но что это рядом с тем, что сегодня уже пришлось пережить!
Выскакиваю из кабины и бросаюсь к летчику. Тот - ничего, хоть и отбросился устало к бронеспинке, и лицо в крови, но даже улыбается, смотрит на меня:
- Вот гады! Еще бы чуть-чуть - и оставаться Юрке и Вальке сиротами!
Юрка и Валька - дети Коновалова, о которых он часто и с удовольствием рассказывает. Ранение у него неопасное, но потеря крови сказывалась. Его пошатывало, а он уверял, что все это чепуха, что хорошо отделались и вообще жизнь прекрасна и замечательна.
К нам подкатила санитарная машина, чтобы отвезти Коновалова в санчасть, а он мягко, но уверенно отказался. Тогда его перевязали на месте. Подъехал на стартере командир полка. Коновалов, как положено, доложил, что батареи противника подавлены - задание выполнено, а сам он был атакован истребителями, при этом сбит один "фокке-вульф".
Я слушал доклад Коновалова и при этом смотрел на командира полка. И, честно говоря, удивлялся, думал, что же такое с ним произошло: вместо того чтобы прервать летчика, который едва-едва из лап смерти вырвался, он стоит, слушает, да еще улыбается во весь рот. А потом вдруг говорит:
- А что еще вы там натворили? Из штаба срочно требуют сообщить ваши фамилии!
Мы с Коноваловым переглянулись: ну что еще за новая напасть? Неужели какой криминал нашли в наших действиях? А командир, выдержав паузу, солидную паузу, словно специально нам нервы мотал, наконец добавил:
- Ваш бой наблюдали многие. И из штаба дивизии в том числе. И за все, что вы натворили, приказано вас... представить к наградам.
Ну и шуточки! Отличные шуточки, доложу я вам. За этот бой я был награжден вторым орденом Славы. И безо всякой скромности скажу - справедливо, по делу. Четыре раза маханула сегодня надо мной смерть косою, а я пулемета из рук не выпустил. И одолел. Да и вообще: не стесняюсь я своих орденов, хоть и наштамповали разных наград сегодня массу. Мои же солдатские ордена перестали штамповать в сорок пятом. Никто на них не глянет с ухмылкой. Другое дело, что потеряли сейчас ордена цену, было время, когда без ордена на улицу стыдно было выйти, словно без штанов. Как же, всем давали к очередному "летаю", а тебе не дали! Значит - в тюрьме сидел, никак не меньше. В других местах всем ордена и медали давали... Простите мне горькую эту иронию. Просто вспомнил я историю, когда оформлялся на работу в организацию (а дело было уже годах в шестидесятых), которой я тогда руководил, тоже один военный в отставке. Так вот, просматриваю я его анкету и вижу, что в графе "Государственные награды" написано скромно: "Десять медалей". И - все. Я потом познакомился с этим человеком близко: не шутник он был, не остроумец. Написал в анкете, как находил правильным. Врученные ему награды считал на штуки, на вес, можно сказать. И это тоже - форма проявления порядочности. Вот кладу я на ладонь свои солдатские ордена Славы, и с каждым годом они кажутся мне все тяжелее и тяжелее. В чем тут дело? Или, может быть, ослабла ладонь?..
7 мая 1944 года наши войска овладели ключевой позицией - Сапун-горой, где оборонялись немцы с яростью обреченных. Во время ее штурма прямым попаданием зенитного снаряда был сбит самолет лейтенанта Самаринского, стрелком у которого был сержант Гурьев, мой земляк, харьковчанин. Те, кто наблюдал это, сообщили, что из самолета кто-то выбросился с парашютом, но приземлился в расположении немцев.
На следующий день, после захвата наземными войсками соления Бартеньевка, была очищена от врага одна сторона Сонорной бухты, на левом фланге штурмом взята гора Киябащ, один из узлов немецкой обороны. Немцы пытались отбить гору, но наши войска отразили все атаки и, развивая наступление, заняли поселки Джаншиев и Шестая Верста.