Лабиринт

Сегодня за обедом я не удержался и высказал своё сомнение. Допустим, наше дело выгорит, а общество возьмёт да и спокойно проглотит эту пилюлю. Что тогда? Нет, нет, заволновалась Соня, Россия бурлит, и достаточно хорошего толчка... Э-э, слышали мы про эти толчки, сказал я, а ты вообрази, представь. Тогда надо будет пощекотать общество, тихо заявил "Разночинец". Все уставились на него. Это как? А так: в месте, где собирается публика, желательно разных сословий, заложить бомбу и ... Ты не шутишь? - спросил "Робеспьер". Не знаю, ответил Коля, просто размышляю, но это могло бы ускорить процесс. Он понял, что ляпнул, не подумав, и уже сожалел о сказанном. Вона как тебе взрывы полюбились, усмехнулся Стёпа, - видимо, с детства, когда камердинер взорвал твоих родителей пороховым бочонком. Я хотя и не состоявшийся, но офицер, сказал "Ангел мести", и кое-что смыслю в благородстве. Ты забыл, за что мы боремся, напустилась на "Разночинца" Соня, мы боремся за справедливость, а ты предлагаешь нам убивать ни в чём не повинных людей... Ничего я не предлагаю, пробормотал Коля, но Соня пламенно продолжала: Только высокая идея придаёт нам сил и вызывает сочувствие в обществе; с ней мы - рыцари, а без неё - примитивные бандиты. Правильно, Соня, сказал "Робеспьер", народ отвернётся от нас, поступи мы эдак. Поэтому сосредоточимся как прежде на первых лицах, сосредоточимся на виновных.

Вчера случилось несчастье. Загорелся соседский дом - дом Николая Синицына. Жаль его и его семью. Хороший мужик, непьющий, работящий. Здесь много таких, потому как - староверы. Глядя на них, иногда думаешь: может, вот т а к надо жить - смиренно и набожно? Но кто-то же должен одёргивать зарвавшихся хамов... Мы приостановили работу и наблюдали за происходящим из мезонина и сквозь щели забитых окон. Крики, беготня с вёдрами. Приехали пожарные на своей красной бочке, давай нагнетать воду в шланг. Николай и ещё несколько мужчин успели вынести кое-что из скарба, но жёны вцепились в них и больше в дом не пускали. Погода как на зло выдалась ясной, дул довольно сильный ветер, причём от пожарища в нашу сторону. Видим, некоторые из толпы показывают на наш приют. Я и Соня, прихватившая икону, выскочили во двор. И вовремя. Группа желающих помочь была на подходе. Не ровён час вспыхните, сказал один мужик, давайте вещи поможем вынести. Но Соня загородила собой дверь и выставила вперёд икону. Нет, ради бога оставьте всё как есть, воскликнула она, на всё божья воля, оставьте как есть! И староверы, перекрестившись, отступились. Представляю их удивление, когда они, войдя, увидели бы странную картину: вскрытый пол, огромную яму и ход, ведущий в сторону огорода. И глупо было бы после стольких трудов, находясь почти у цели, погореть из-за случайности. Но пронесло. А Соня молодец, как она нашлась с иконой-то!.. Кто-то предложил скинуться. Мы выпотрошили свои карманы. С пачкой ассигнаций в руке "Ангел мести" вышел на улицу и подозвал к себе сына Николая - Федьку. Кстати, он недавно поймал этого пацанёнка за подглядыванием в наши окна. И он сказал мальцу, что мы ищем клад. Детский психолог, ха-ха! Теперь, протягивая деньги, он сказал ему: На, передай отцу. Клад мы пока не нашли, но бедных в беде не оставим.

Совершенно нет времени на амуры, в смысле ухаживания и постепенного, степенного сближения. И третьего дня я решился взять мою купчиху на абордаж. В матёрых сумерках, похрустывая первым снежком, я отворил знакомую калитку. Хозяйка, казалось, обрадовалась мне. Я поздравил её с первым снегом, освободил сапоги от калош и прошёл в гостиную. На столе шумел самовар; варенье в вазочках, конфекты, печенье и баранки дополняли натюрморт. От предложенного чая я не отказался. Красивая вдова сказала, что хотя и не ждала меня, но самовар вечерами у неё всегда наготове. А может, изволите чего-нибудь посущественней? - спохватилась она. - Закусить, водочки или пусть бы наливочки? Благодарствуйте, я ужинал, а против наливочки в Вашей очаровательной компании не устою. Вам - какой: сливовой, малиновой, рябиновой? Она открыла буфет. Рябиновой, пожалуйста, л ю б л ю с горчинкой. Мы поговорили немного на коммерческую тему. Смотрю, моя собеседница от наливочки, как спелое яблоко, налилась, крови в молоке стало больше обычного. Ну, думаю, пора. Я вдруг перестал улыбаться и вздохнул. Что с Вами? - сочувственно поинтересовалась хозяйка. - У Вас усталый вид. Да, говорю, Полина Дормидонтовна, устал немного. Работы много. Но устал я в большей степени не от работы, а от семейной жизни. Тут - пауза. Вдовушка молчит, но по глазам вижу: весьма любопытствует. И я продолжаю. Простите за откровенность, но Вы принадлежите к тем редким людям, с которыми хочется говорить по душам. И хотя мы с Вами почти не знакомы, мне кажется, я знаю Вас очень давно. Мы ведь, говорю, с женой не живем как супруги (и заметьте, в этом не солгал). И поведал ей такую историю. Юноша и девушка, дружные с детства, не хотят изменить своей привычке быть вместе и вступают в брак. Но тут выясняется, что сошлись, как сказано у поэта, "лёд и пламень". Девушка оказалась не слишком восприимчивой к ласке. Вся её страсть ушла в дело: она хлопочет по дому, в лавочке, молится в церкви, помогает в богадельне, вообще захвачена высокой идеей помощи страждущим. Но к таинству любви относится как к долгу, к несколько скучному, постыдному долгу, и не более. Жаль, конечно, её, однако и юношу можно пожалеть: пламени его не на чем, так сказать, разгореться. Вы не согласны со мной, Полина Дормидонтовна? - спрашиваю, и взгляд мой, обращённый к ней, дымится желанием. Отчего же, отвечает взволнованно, я понимаю. Ладно, говорю, не будем о грустном, я тут Вам книжицу принёс, как обещал. И достав из кармана томик Фета, встал и, расхаживая возле буфета, открыл его. Хорошо почитать на с о н грядущий. Вы только послушайте. Шёпот, читаю, робкое дыханье, трели соловья, серебро и колыханье сонного ручья, свет ночной, ночные тени, тени без конца, ряд волшебных изменений милого лица, в дымных тучках пурпур розы, отблеск янтаря, и лобзания, и слёзы, и заря, заря! При слове "лобзания" я коснулся её обнажённой руки (она была в парчовой кофте с короткими рукавами). О, как она вздрогнула! И тоже встала. Я сказал ей, что трудно, трудно произносить её отчество, особенно когда волнуешься. Она попросила называть её просто Полиной. Я также, в свою очередь, предложил не церемониться и сократить обращение ко мне даже не до Льва, а до Лёвы. Хорошо? Хорошо. Ты л ю б и ш ь спать? - спросил я шёпотом. Она засмеялась: Кто ж не любит. Спать полезно. Иногда бывает так приятно понежиться в постели. Вот, вот, говорю, приятно. А покажи мне то место, где тебе приятно, покажи мне свою опочивальню. И она, взяв меня за руку, провела туда, куда я просил. Ну, а дальше всё, как у Фета: лобзания с концом и без конца, и дыханье отнюдь не робкое, а напротив, смелое и сильное. Ну, и конечно - заря. На заре я опоздал на работу. Простите, говорю, меня, товарищи, ведь я молодой ещё... О, Полина! Она опалила меня соблазном. И вспоминая её, я подумал, а не бросить ли свой опасный и каторжный путь и не пристать ли к её тихой гавани? Но кто-то же должен ставить на место этих зарвавшихся хамов!?

Сегодня мы получили телеграмму из Симферополя: "Цена пшеницы - два, наша цена - четыре". Это значит, что ОН едет в четвертом вагоне второго состава. И, слава богу, мы г о т о в ы к ЕГО встрече. Галерея уже под насыпью. В конце её слышно приближение каждого поезда; вагоны с грохотом проносятся над тобой, и кажется, что свод не выдержит и обвалится тебе на голову. Однако ничего, минует. Мы встретим ЕГО цветами. Цветами фейерверка. Спасибо шведу, изобретшему этот фейерверк, точнее его источник. Наши учёные-лаборанты Стёпа и Кибальчиш рассказывали и показывали нам, как делается эта адская смесь. В основе её - нитроглицерин, тот самый, что хранится у нас, как джинн, в бутылке, которую мы поставили в угол и обходим её стороной. Ибо джинн не любит, когда его беспокоят. При изготовлении смеси, в начале, нитроглицерин разогревается до 60-70 -ти градусов. В него добавляется немного пироксилина. Осторожно и аккуратно помешивая, получаем "гремучий студень". Чтобы студень не слишком реагировал на удары и сотрясения, наполняем его калийной селитрой и опилками. Остужаем. Динамит готов. Нарезанная на "колбаски" масса (мы встретим ЕГО колбасками!) заворачивается в плотную бумагу. Пуда полтора-два таких свертков в конец хода отнесли мы. Чтобы не подмокла, обернули мину клеёнкой. Инженер-электрик Стёпа, практиковавшийся в Париже, установил капсюль и размотал соединённый с ним кабель. Я, никогда не бывавший в Париже, спросил его: Что, Стёпа, хорошо в столице Франции? Хорошо, говорит, но скучно: динамита в тамошней публике нет. "Динамит" - это мы, борцы за справедливость, гнев и совесть народа.