Страница 32 из 46
Потребность в коллективизме отнюдь не является стремлением "быть как все" или "прятаться за других". Кооперативность сознания является необходимым компонентом структуры любого общества. Английский философ Б. Андерсен назвал такой компонент структуры общества "горизонтальным братством". Власти США с завидным упорством преодолевают дух индивидуализма своих сограждан, внедряя в сознание американцев "горизонтальное братство" как стратегию team work (работать в упряжке, работать в команде, работать коллективно), находясь под впечатлением социальной и экономической эффективности Японии. Именно благодаря чувству "горизонтального братства", русские люди сохранили дар глубокого поэтического созерцания происходящего.
Вспомнилась мне давняя встреча в забытой богом деревне в Карелии, в которой проживал прошедший всю войну, ныне отставной сержант со своею старухой. После скудного обеда садился на пенёк (называл этот пенёк "тентером"), раскуривал трубку и с упоением декламировал выдержки из сборника рассказов Эренбурга под названием "13 трубок". Его воспоминания о пережитом, перемежаемые красочным, образным и беззлобным матом, воспринимались как поэзия, передававшая дух ушедшей эпохи. Как-то на охоте в Подмосковье (было это в конце 70-х) остановились на несколько дней в одной деревеньке. Был там маленький скотный двор, который обслуживала бабка лет пятидесяти на вид. Её озорные глаза говорили, что в молодости была она "не девка, а огонь". Осталась в деревне, поскольку дочке надо "фатеру [квартиру] справить". Страдала радикулитом, но каждый день утром и вечером буквально ползла на скотный двор ухаживать за коровами: "иначе нельзя, порчеными станут". Поговорить - хлебом не корми. Особенно в компании своего неизменного дружка "мерзавчика". Но и без "мерзавчика" была словоохотлива. Рассказывала о своей жизни времён войны - врагу не пожелаешь. Но ни капли злости, обиды или слезливости - с юмором делилась своими тонкими наблюдениями.
"Русский, - писал в 1938 году известный немецкий историк и философ В. Шубарт, - переживает мир,
исходя не из Я, не из Ты, а из Мы, ... Европеец и сам не помогает, и от других помощи не ждёт. Отсюда жесткость и безутешность, кантианство всего стиля жизни, "кантующей" европейца. Каждый стремится скрыть свою нужду и имитировать счастье".
(Раздел 3). Тонкий наблюдатель русской жизни М. Цветаева обратила внимание на то, что русские народные сказки обнаруживают присущее русскому человеку по-детски искреннее любопытство к культурам окружающих народов. Анализируя русскую литературу 19-го столетия, Ю. Лотман пришел к выводу, что интерес к разнообразию культур, открытость к чужому есть реальная специфика русского сознания.
Э. Шюре был убежден, что в основе всех мифов и сказок язычества лежит научная мысль, скрываемая покровом поэтической красоты. "Народные боги не были богами фантазии, но богами мысли" (Гегель). "В сказках часто доказывается истина", убеждён наш современник У. Эко. Достоевский верил, что "истинная сущность русского национального духа, его великое достоинство и преимущество состоит в том, что он может внутренне принимать все чуждые элементы, любить их, перевоплощаться в них". (Г. Померанц).
По мнению французского писателя, философа и политика А. Мальро (1901-1976) обычный человек борется со всем, что не является им самим, в его сознании отображены лишь малые части природы, в то время как художник ведёт бой с самим собой, в нем отображена большая часть природы. Вся история России является проявлением борьбы русского человека с самим собой! Таковы судьбы героев Достоевского, таковы судьбы Пушкина, Лермонтова, Толстого. Трагичны были судьбы многих дворянских детей, "восстававших на самих себя" (И. Бунин. Жизнь Арсеньева).
"Мы в жизни, с одной стороны, бóльше художники, с другой - гораздо проще западных людей, не имея их специальности, но зато многостороннее их" (Герцен). "Да, все русские таковы, и знаете почему: потому что русские слишком богато и многосторонне одарены, чтоб скоро приискать себе приличную форму. Тут дело в форме. Большею частью мы, русские, так богато одарены, что для приличной формы нам нужна гениальность. Ну, а гениальности-то всего чаще и не бывает, потому что она и вообще редко бывает. Это только у французов и, пожалуй, у некоторых других европейцев так хорошо определилась форма, что можно глядеть с чрезвычайным достоинством и быть самым недостойным человеком. Оттого так много форма у них и значит" (Достоевский. "Игрок"). "Каково бы ни было его (героя романа Пруста "Обретённое время") восхищение Англией, тем способом, каким вступила она в войну, эта безупречная, неспособная лгать Англия, мало походила на нацию порядочных людей, поборников правосудия, арбитров в делах чести; в то же самое время он знал, что самые порочные, самые подлые из людей вроде некоторых персонажей Достоевского, оказываются порой самыми лучшими и благородными".
Ключом к пониманию особенностей русского менталитета может послужить монолог героя романа А. Платонова "Чевенгур": "Умный я стался, что без родителей, без людей человека из себя сделал. Сколько живья и матерьялу я на себя добыл и пустил, сообрази своим умом вслух. "Наверно, избыточно!": вслух подумал Копенкин. Яков Титыч сначала вздохнул от своей скрытой совести, а потом открылся Копенкину:- "Истинно, что избыточно. На старости лет лежишь и думаешь, как после меня земля и люди целы? Сколько я делов поделал, сколько еды поел, сколько тягостей изжил и дум передумал, будто весь свет на своих руках истратил, а другим одно мое жеваное осталось. А после увидел, что и другие на меня похожи, и другие с малолетства носят свое трудное тело, и всем оно терпится. В молчании ума нету, одни чувства. Лишь слова обращают текущее чувство в мысль, поэтому размышляющий человек беседует". Молчание народа научило русского человека беседовать с собой. "Беседовать самому с собой - это искусство, беседовать с другими людьми - забава". (Платонов). Русский человек, беседуя с самим собой и общаясь лишь с непрерывно меняющей свои формы природой, проникся нетерпением жизни и сделал себя сам. Дух русского народа Цветаева передала следующими словами:
на пустые слова не тратятся
в переулочках тех Игнатьевских!
А на што мне креститься?
Все Христы-то где же -
Вышедши.
На плет-паутиночку
Крестись без запиночки!
Смекай, мол, детинушка,
Своя здесь святынешка.
(Раздел 4). Русский человек не был пассивным созерцателем происходящего. Он не был слепым орудием политизации советской России, как это многие утверждают. "Нет разрыва между инженерией власти, эстетическим опытом и "горизонтом ожидания" масс. Не властью и не массой рождена была культурная ситуация соцреализма, но властью-массой, как единым демиургом," показал Е. Добренко в своей работе о социальных и эстетических предпосылках культурных форм советской литературы [37]. Феномен соцреализма обычно трактуется как направление в искусстве, содержащее принудительное навязывание всей стране то ли частных вкусов некоторых ретроградно настроенных художников, то ли, что чаще, лично Сталина (якобы он "придумал" соцреализм) и его ближайшего окружения. Единым творческим порывом рождено было новое искусство. Соцреалистическая эстетика - продукт и власти и масс в равной мере. Она явилась результатом кризиса авангарда. По мнению хорватского философа С. Жижека русский авангард 20-ых годов (футуризм,конструктивизм, ...) был прямым детищем идеологии Ленина, который не только страстно поддержал индустриализацию, но даже пытался изобрести нового индустриального человека - не укоренённого в традициях прежнего человека с его сентиментальными чувствами, а нового человека, который радостно принимает на себя роль винта или шестерни в гигантской, хорошо отлаженной индустриальной машине. "Образ человека, с которым мы сталкиваемся у Эйзенштейна и Мейерхольда, в конструктивистских картинах и т.д., подчеркивает красоту его механических движений, его полную депсихологизацию. То, что на Западе в это время многими воспринималось как кошмарный сон либерального индивидуализма, как идеологический контрапункт фордовского конвейера, в России провозглашалось мечтой утопической перспективы освобождения" [1].