Воля богов!

Настрой войска был уже не такой боевой, как в начале пути, и когда на горизонте снова показался берег, никто ничего не кричал. Только когда очертания домов стали ясными и всякие сомнения исчезли, Агамемнон первым тихо сказал: "Авлида".

Флот пришёл туда же, откуда начал свой путь.

В полном порядке, спокойно, без шума и криков воины сошли на берег и построились. Агамемнон несколько раз молча прошёлся вдоль строя, собираясь с мыслями, и, остановившись посередине, громко спросил: "У кого была карта?"

Никто не ответил. Тогда Агамемнон, ещё немного подумав, сказал: "Спрошу по-другому: кто знает путь в Трою?"

Молчание стало ужасным ответом.

В греческом флоте было больше тысячи кораблей. Каждый думал, что кто-нибудь да знает, куда плыть...

Так оно всегда бывает когда начинаешь большое дело: всякую мелочь учтёшь, а что-нибудь важное обязательно забудешь. Греки отправились в путь, не узнав перед этим дороги.

Агамемнон помолчал, осмотрел своё войско и, вздохнув, скомандовал: "Разойдись!" Путь в Трою

Фетида пришла во дворец Посейдона. Изо всех сил стараясь ни о чём не думать, как советовал Гермес, она весело улыбалась, но забота, лежавшая на её сердце, делала эту улыбку приторной и неискренней. Посейдон же, напротив, улыбался ей совершенно естественно и радостно.

-- Здравствуй, красавица! Здравствуй, дорогая! Что же ты меня, старика совсем забыла - не зайдёшь, не навестишь? Прости, угостить тебя сегодня нечем.

-- Я ненадолго совсем, - мялась в дверях Фетида. - Простите, что беспокою вас, Посейдон Кронович. Я тоже рада вас видеть.

-- Да что ж случилось, крошка? Говори уж. Никак с сынком беда какая?

Фетида вздрогнула. Она не могла понять, как Посейдон прочитал её мысли, если она ни о чём не думала. Поняв, что скрывать что-то бесполезно, она как есть рассказала всё старому богу морей. Тот слушал внимательно, склонив голову набок и глядя на Фетиду туманным нежным взором.

-- А что, - сказал он, - сынок твой уже призывного возраста достиг? Как время-то бежит! Ведь совсем же недавно на твоей с Пелеем свадьбе гуляли.

-- Ребёнок он ещё! - воскликнула Фетида, утирая слёзы. - Ему пятнадцать лет всего!

-- Ну, пятнадцать лет это не ребёнок, - возразил Посейдон. - Самый тот возраст. Мальчики в это время ещё в войну играют и мечтают о подвигах. Героями в этом возрасте обычно и становятся. А пару лет спустя у них появляются совсем другие интересы, так что если воевать, так в пятнадцать лет.

Фетида в ответ разразилась такими рыданиями, что Посейдон сам испугался своих слов, обнял её и, нежно гладя по спине, сказал:

-- Ну, ты, это, не переживай. Может, всё и обойдётся.

-- Не обойдётся, - всхлипнула Фетида. - Я знаю, я чувствую: убьют его там.

-- Но ты представь себе, Фетидонька, что будет, если все пойдут на войну, а он нет. Это ж какой стыд ему будет! Знаешь, как для смертных важно славы добиться. Им ведь смерть не страшна - её всё равно никто из них не избежит, для них главное, чтоб люди потом об их подвигах вспоминали. А ты хочешь, чтоб он на войну не ходил.

-- Тогда сделай так, чтобы никто на войну не пошёл, чтобы её совсем не было, чтобы не поплыли греки в эту проклятую Трою. Отсрочь их отъезд хотя бы на пару лет. А там Ахилл повзрослеет. Может быть, у него действительно другие интересы появятся, и он сам на войну уже не захочет. Они же не могут его заставить: он ведь к Елене не сватался и клятв никаких не давал. Сделай что-нибудь, Посейдон Кронович, ты же самый могущественный, самый справедливый, самый сильный.

Лесть, как и обещал Гермес, действовала. Посейдон размякал. Фетида сжала ладонями его жилистую руку и прижала её к своему материнскому сердцу. Старый бог сдался.

-- Хорошо, деточка, - сказал он. - Сделаю как ты сказала. Не будет им пути в Трою. Я уж об этом позабочусь. Война - не божеское дело. Не смертные, а боги должны решать, кто когда умрёт.

То, что ветры переменились, и плыть в Трою стало невозможно, Агамемнон поначалу и не заметил. Не до того было. Пытаясь выяснить путь в Трою, он допросил всех местных купцов, кого смог найти. Но они божились и клялись Гермесом, что никогда в Трое не были и даже не собирались туда, и дороги не знают, и знать не хотят, и не нужно им это вовсе. Весть о том, как Агамемнон поступает с купцами, которые торгуют в военное время, да ещё и с потенциальным противником, распространилась быстро, и теперь не только местные купцы стали его избегать, но и зарубежные корабли стали обходить Авлиду далеко стороной, так что расспросить иностранцев тоже было невозможно.

Бесясь от собственного бессилия, Агамемнон бродил по берегу, всматриваясь в горизонт, то ли пытаясь разглядеть там ненавистную Трою, то ли надеясь увидеть проходящий корабль с мореходами, знающими путь к ней.

Наконец боги услышали его молитвы, и в порт Авлиды, впервые за много месяцев, вошёл иностранный корабль. Агамемнон бросился к сходням, и навстречу ему, тяжело ступая, подпираясь костылём, сошёл Телеф. На приветствие он ответил нецензурной бранью, из которой можно было заключить, что гость вовсе не рад встрече с Агамемноном. На вопрос о причине его приезда, Телеф ответил длинным потоком ругани, который в кратком изложении содержал следующее: "Как вы, возможно, ещё помните, уважаемый Агамемнон, в том памятном бою, где я имел честь познакомиться с вами и вашим непобедимым войском, мне была нанесена рана, которая до сих пор приносит мне несказанные страдания. Перепробовав множество различных лекарств, я обратился за советом к оракулу Аполлона, который заверил меня, что рана будет излечена только нанёсшим её. Поэтому я взял на себя смелость явиться к вам с дружеским визитом в надежде на то, что доблестный воин, что нанёс мне рану, не сочтёт за труд исцелить её".

Агамемнон выдержал нескончаемый поток оскорблений только потому, что всё ещё чувствовал свою вину в случившемся и надеялся, что Телеф, живущий, видимо, где-то недалеко от Трои, знает туда дорогу. Как только Телеф закончил свой рассказ и остановился, чтобы перевести дух, Агамемнон спросил его об этом, и из множества слов, услышанных им в ответ, приличным было только одно: "Знаю".

"Так вы знаете путь в Трою! - в восторге воскликнул Агамемнон. - Расскажите нам, как туда добраться! Нам это совершенно необходимо для той священной войны, которую мы сейчас начинаем ради спасения чести нашей любимой родины!"

Ответ Телефа вкратце был таким: "То, что вы отправились на войну, не узнав предварительно дороги, лишний раз подтверждает моё предположение, возникшее ещё при нашем первом знакомстве, о крайней нестандартности вашего мышления, унаследованной, по всей видимости, от родителей, которые определённо не были простыми смертными, а состояли из наиболее ярких представителей животного и растительного мира вашей прекрасной страны".

Агамемнон покраснел, подумав, что теперь его, наверное, всю жизнь будут попрекать из-за этой нелепой оплошности и, дождавшись конца нецензурного словоизвержения, смиренно повторил свой вопрос. Телеф во многих грубых и непристойных словах ответил, что расскажет, как добраться до Трои не раньше, чем будет исцелена его рана.

Хирон, учитель Ахилла кроме прочего был довольно известным врачом. Кое-что Ахилл у него перенял, но вообще-то он учился не на медика, а на воина, так что уроки траволечения он слушал невнимательно и знал разве что на троечку. Но когда он попытался растолковать это Агамемнону, тот вспыхнул и чуть было не заговорил как Телеф. "Как царей копьём тыкать, так это ты мастер, а как исправлять что натворил, так этому тебя не учили! Сам Аполлон сказал, что ты рану излечишь! Аполлон, по-твоему, ерунду говорить станет? Знаешь, какие ему жертвы за эти предсказания приносят?"

Паламед между тем осматривал наконечник копья Ахилла. "Рана будет исцелена нанёсшим её, - сказал он, - но нанёс рану не Ахилл, а его копьё. Им её и надо лечить".