Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 14



Когда стемнело, я зажгла керосинку, пристроив ее на специальной полочке - чтобы было светлее. Поставила поближе будильник - чтобы не пропустить полночь. Усадила ласку на специальную подушечку. Налила в чашку вина.

-Давай, чтоли, проводим год старый, - сказала, разглядывая вино напросвет. - Пусть все наши горести в прошлом останутся.

Чокнулась с бутылкой, пригубила.... И чуть не захлебнулась, увидев, как рядом со столом замерцало овальное, в рост человека, пятно. Оно все светлело, увеличиваясь, теряя перламутровый блеск.

Помотала головой, пытаясь привести мысли в порядок. Вновь вгляделась в ... во что?! Кажется, кто-то решил показать мне кино. Вот только кто?! Ладно, подумаю об этом потом. Может, в вине мухоморы какие были использованы - я же не в курсе, из чего нынче вина готовят. Пить не буду - неизвестно, чем кино закончится. А буду смотреть.... И мы смотрели. Будто летели высоко -высоко, купаясь в восходящих потоках теплого воздуха. Летели, а под крылом медленно проплывали горы. Молодые горы. Вершины их покрыты снегами, а ниже качали макушками неизвестные мне деревья. Темно-зеленые, мощные. С высоты плохо видно - хвоя или листва, но так захватывающе прекрасно! А еще ниже - цветущие альпийские луга в уютных горных долинах. Вот величаво проплыло огромное горное озеро. Бирюзовая вода была неподвижна - будто зеркало. И ни одного живого существа!

Кино продолжалось долго. Я забыла и о Новогодье, и о том, что надо бы покинуть дров в печь. И о том, что стынет праздничный ужин....

А потом портал схлопнулся, оставив меня в состоянии легкой грусти. Я так и не поняла - что это было. Никогда раньше мне не приходилось смотреть такие "фильмы", хотя грезами наяву я маялась с детства. Было немного жаль, что видение так быстро исчезло. Было жаль, что не знаю - чьими глазами я смотрела на горный пейзаж. И почему-то чудилось, что на Земле таких гор нет.... Я не совсем реалист, и всегда мечтала попасть куда-нибудь в иной мир. Но в тоже время....

Спать мы улеглись почти под утро, набив печь дровами. Спали долго, как и полагается после Новогодней ночи. А проснувшись, увидели в окне волка. Серый зверь лежал возле окна, свернувшись пушистым шаром, и с интересом смотрел на меня. Сначала мне стало страшно. Зима. А если где-то по-соседству гуляет целая стая "серых братьев"? Что я буду делать?! Дров у меня полные сени, я их еще с осени запасла, если морозы не усилятся, то до тепла мне их хватит. А вот что делать с водой?! Нет, сейчас у меня она заполняет всю свободную тару, но ведь мне не только для еды и питья! Мне же еще и помыться хоть раз в неделю надо! Потом села за стол. Есть-то хотелось. Поела. Накормила ласку. Посмотрела на оставшиеся после трапезы кости, кусочки хлеба, тесто от пельменей. Подумала. Откопала глубокую миску, собрала объедки. Залила подогретым борщом. Волк все так же внимательно наблюдал за моими действиями. Набросила ватник, вышла в сени. Постояла, прислушиваясь. Сбоку от двери было совсем крошечное окошечко. Осмотрела крыльцо. Осторожно открыла дверь. Выглянула. Волк все так же лежал в снегу и смотрел на меня. Так же настороженно. Я поставила миску на крыльцо.

-Я тебя угощаю, брат. С Новым годом....

Волк медленно встал, потянулся. Осторожно подошел к крыльцу. Сел. Похоже, он терпеливо ждал, что я исчезну. Я и исчезла за дверью. Тщательно закрыла, опустила в скобы тяжелый брус. Услышала легкий скрип снега. Посмотрела в окно. Волк обнюхал еду и начал неторопливо лакать - как большая воспитанная собака. Я ушла в дом.

Какое-то время я еще опасалась выходить, но вот раз в день выставляла на крыльцо миску с едой. Волк с достоинством принимал подношение, неторопливо насыщался, а потом опять укладывался у окна, с любопытством наблюдая за моей жизнью. А спустя пару недель, вынеся очередную миску, я наткнулась на еще теплую тушку зайца. Волк сидел поодаль, склонив набок лобастую голову, и улыбался по-собачьи....

Зайца я ошкурила, потроха и голову отдала добытчику. Мясо потушила в печи. Волк получил половину. Оказалось, что ему нравится тушёное мясо! И меня стали снабжать им регулярно. То зайцы, то тетерева, то громадный глухарь .... Постепенно мы привыкли друг к другу. Я насмелилась, и днем выходила к родничку. Волк сопровождал меня туда и обратно, не приближаясь, но и не исчезая. А ближе к весне принес израненного черного соболька. У него были переломаны передние лапки, ободран бок и порвано ушко. Принес и осторожно сунул мне в руки. Где он его нашел - не знаю. Но ласка встревоженно стрекотала, попискивала и мешалась под руками, пока я накладывала лубки, обрабатывала бок и ухо. Соболь скалился, но не кусался. А потом, напившись, и проглотив кусочек сырого мяса, крепко заснул в уголке у печи. Пока сращивал лапки, привык ко мне и ласке, благодушно принимал мясо из рук, обжил свой уголок. И теперь мы уже втроем ждали весны.

Я думала, что проживу в тайге хотя бы год, но увы! Мои друзья думали по-другому. Они прилетели в конце марта. Побродили по окрестностям, изучили следы вокруг моей избушки. Потом сели за стол. Обедали молча. А меня вдруг повело в сторону, и я потеряла сознание. А очнулась уже дома. Там, откуда я так стремилась сбежать! На все мои вопросы удивленно поднимали брови, пожимали плечами и в два голоса твердили:

- Да ты что?! Какая тайга?! Какая избушка?! Это тебе под наркозом приглючилось, ты в коме была. Такая тяжелая операция, потом химиотерапия.... Тут и не только тайга могла приглючиться....



Короче, так и заболтали все мои попытки добраться до истины. Да я и не пыталась сильно. Жаль было, что там остались три существа, которые стали мне дороги. И жаль, что я не успела разгадать тайну своего Волка.

На том и успокоились. Я смирилась, как смирялась раньше. Отведенный мне на реабилитацию год закончился. Дама с косой дала мне отсрочку, и я решила - пусть их! Кома - так кома. В фэнтэзийных романах и вовсе народ в другие миры попадает, а тут всего-то полгода на свежем воздухе в тайге. Все равно - никто не сможет отнять у меня воспоминания.

Меня хотели перевести на более легкую работу там же, где я трудилась почти всю жизнь. Я отказалась.

-Хочу в деревню! - ответила я на все уговоры. - Хочу домой. Вы здесь прекрасно и без меня обойдетесь. Тем более, все равно сокращение штатов грядет. Пусть это буду я. Пенсию я себе уже выслужила. Уеду домой, устроюсь в библиотеку - там все равно кадров не хватает. Там и досижу потихоньку до пятидесяти пяти.

Меня уговаривали, мне грозили, пытались подкупить - я держалась крепко. В конце концов, на меня махнули рукой.

-Вот!

Артем со стуком опустил на обеденный стол связку ключей. Ключи были старинные, кованные - я помнила их. Ключи от старинных замков, что много лет охраняли семейное гнездо моего друга. Дом пустовал уже много лет: родители давно переселились на погост, дети и внуки потерялись на просторах бывшего Союза. Наследником и хозяином остался старший сын.

-Я не собираюсь возвращаться туда, - сказал он. - Хватит и того, что приходится мотаться ежегодно, чтобы присмотреть. Теперь пусть у тебя голова болит!

И рядом с ключами на стол легла дарственная.

Небольшое отступление.

Дом стоял в излучине реки, на невысоком пригорке, и был окружен Садом. Сад, как и Дом, неухожен, зарос сорняками и одичавшими без хозяйской руки вишнями. Кое-где мелькали макушки старых яблонь. Они еще плодоносили, но яблоки некому было собирать. И они падали на землю, становясь кормом и удобрением. А те, что держались за ветки более прочно, зимой склевывали вездесущие красавицы свиристели. Они налетали дружной стайкой; беспрестанно свиристя, набрасывались на мерзлые яблочки, делились с Садом последними новостями и сплетнями, а потом улетали, оставив на снегу буроватую мякоть.

Дом давно стоял здесь один. Старые хозяева уже много лет, как переселились на погост, и над их могилами шелестели листвой задумчивые березы, по осени осыпающие на последнее пристанище людей золото листвы. А молодого хозяина в этих краях давно никто не видел. Он уехал к морю, и с тех пор ни разу не приезжал. Дом, задумчиво поскрипывая плохо закрепленным ставнем, перебирал свои воспоминания, в ветреные дни беседовал о жизни с Садом, и ждал. Дому было плохо без настоящего хозяина. Он стремительно старел. И хотя бревна могли пережить еще не один десяток лет, но все же то тут, то там что-то ветшало, приходило в негодность, и он все чаще жаловался Саду на скрип дверей и половиц, на хлопающий ставень, на обомшелые ступени. Да и шиферная крыша растрескалась, грозя скорыми протечками. А значит, промокнут и протекут потолки, а там и пол начнет гнить, покроется противным белесым грибком...